Вакантное место на смерть

Папа часто говорил, что хорошее вино и отличная машина всегда бывают кстати. Чем старше я становлюсь, тем более глубокий смысл вижу в его словах. Поэтому, прихватив с собой бутылку отличного вина и наплетя Окс с три короба, почему не могу прогуляться с ней по магазинам, я заявилась к Лексе. Открыв дверь, Аня скользнула по мне настороженным взглядом и, изобразив подобие улыбки, пригласила войти внутрь. Лекса, напряженно хмурясь, разговаривала по телефону. Увидав меня, она улыбнулась, махнула мне рукой и, тут же попрощавшись, отключилась, бросив сотовый на диван. — Здравствуй, Кларк. — Подойдя, она, едва касаясь, чмокнула меня в щеку, окутывая жасминовым ароматом своих духов. — Здравствуй. Надеюсь, это тебе пригодится. — О! «Мерло» в самый раз. Забрав бутылку, Лекса отступила на шаг назад и взглянула на все еще стоящую рядом Аню. — Спасибо, Аня. До завтра. Кивнув, девушка открыла дверь и все же, замявшись на пороге, с недоверием посмотрела на меня. — До завтра, Аня. — В этот раз в голосе Лексы слышались твердые приказные нотки. — До завтра, Лекса. Она определенно что-то хотела сказать своей подопечной, глядя на нее прямым тяжелым взглядом, но та ее откровенно игнорировала. Поджав губы, упрямо выпятив подбородок, девушка закрыла за собой дверь. — Кларк, проходи. — Улыбнувшись, Лекса позвала за собой, идя на кухню. — С премьерой в ЛА у меня закончился промотур. И мне до тошноты надоели эти скопления народу и повышенное внимание к моей персоне. Надеюсь, ты не будешь против, если мы поужинаем у меня? Хочется немного тишины и покоя. Я покачала головой: — Если ты не против, что в связи с этим я буду задавать вопросы. Не оборачиваясь, Лекса громко рассмеялась: — Почему-то ничего другого я и не ждала от тебя, Кларк. Боже, как же мне нравится, как она произносит мое имя — с легким акцентом, едва растягивая единственную гласную, словно смакуя его на своем языке. Боже! Мурашки, разбегаясь по рукам от ее хрипловатого смеха, подтолкнули вперед, и я облокотилась на барную стойку по другую сторону от нее. — Это потому, что за все время наших встреч сама ты и слова не сказала. Приходится задавать вопросы, а как еще мне узнать тебя получше? — Ты хочешь узнать меня получше? — Обернувшись, Лекса внимательно всмотрелась мне в глаза. В ее задумчиво-зеленом взгляде было что-то такое, отчего я инстинктивно стала искать у себя в мозгу правильный ответ: — Мне казалось, что если людям нравится проводить время вместе, они всегда так делают — узнают друг друга лучше. Она кивнула, обдумывая мои слова и возвращаясь к готовке. — Так значит готовка — это твое хобби? — Вопросы не заставили себя долго ждать. Вручив мне разделочную доску и нож, Лекса усадила меня за барную стойку нарезать овощи для салата. — Можно и так сказать. Я выждала еще несколько секунд, ожидая, когда она скажет еще что-нибудь по этому поводу, но Лекса молчала, сосредоточив все свое внимание на соусе к свиным медальонам. — И как часто ты готовишь? Она неопределенно пожала плечами: — Всегда, когда дома, и когда есть настроение. — Она отвлеклась от соуса, оглянулась на меня, словно почувствовав мой пристальный взгляд на своей прямой спине, улыбнулась и вновь занялась готовкой. Правда, к моему удивлению, стала рассказывать. — Маркус в плане готовки ужасен. Я согласна доверить ему только гриль. Кстати, извини, что на ужин не стейки. Я хихикнула. — Единственный минус пентхауса — невозможность установить приличный гриль. — Так, и как давно ты знаешь Маркуса? Рука Лексы замерла, так и не достав нужную ей приправу. Я усердно и несколько нарочито громко продолжала кромсать остатки овощей, делая вид, что полностью сосредоточена на этом деле, и давая ей возможность прийти в себя. — Мне было четырнадцать, почти пятнадцать. Мы познакомились на улице в Сиднее. Он сказал, что у меня есть талант, и если я захочу, он сделает из меня звезду кино…. Он выполнил свое обещание. — Довольно давно. Выглядит так, что он не только хороший агент, но и друг. — Я бы сказала даже больше… Он… он взял меня под свое крыло, заботился обо мне и продолжает делать это до сих пор. — Она обернулась, мимолетно улыбнулась и, вернувшись к шкафам, стала доставать столовые приборы. — Единственное, в чем Маркус полный профан — это готовка. Так что, когда я стала жить у него, то мне пришлось это взять на себя. Со временем я поняла, что мне это нравится. Это успокаивает, дает возможность подумать. Лекса легко, быстро перемещалась между стойкой и остальной частью кухни. Ее движения были уверенные, четкие. Пожалуй, даже с закрытыми глазами она без проблем смогла бы найти нужную ей вещь в этом огромном количестве всевозможных ящиков. Заправив салат уже готовой заправкой, она вернула его на барную стойку, разложила ножи и вилки, наполнила вином наши почти опустевшие бокалы и, наконец, поставив тарелки с дымящимися свиными медальонами под чесночным соусом и дольками запеченной картошки в травах, села напротив. — Лекса, это восхитительно. — От тарелок распространялся такой потрясающий запах, что я в предвкушении сглотнула. Она улыбнулась, покачала вино в бокале, поглядывая на меня исподлобья: — Приятного аппетита. Положив первый кусочек в рот, я довольно замычала: — Это даже лучше, чем восхитительно. Мне никогда такое не повторить. — Ты готовишь? — Мое коронное блюдо, оно же и единственное — паэлья с морепродуктами. — Звучит аппетитно. — На вкус тоже. — Я улыбнулась. — Но, когда живешь одна, и это не является твоим хобби, на кухню заходишь за чем угодно, но только не для действительно стоящей готовки. Мы опять болтали о всякой ерунде. Ни о чем важном, пока в какой-то момент я не рассказала Лексе смешную историю из детства. И она попросила поделиться еще воспоминаниями. Она выглядела такой погруженной в мой рассказ. Словно пыталась впитать в себя все те эмоции, что я сама испытывала, вспоминая произошедшее. Она внимательным, цепким взглядом следила за моей мимикой, моими парящими в воздухе руками, когда меня переполняли эмоции, и не хватало слов, чтобы все их выплеснуть. Она то улыбалась вместе со мной, то задумывалась, то погружалась в легкую ностальгию. Лекса пропускала через себя все выдаваемые мной воспоминания и чувства, и я рассказывала ей все больше и больше, видя, с какой жадностью она ловила каждое мое слово. Я рассказывала даже о тех случаях из детства, о которых сама не вспоминала много лет: о домике на дереве, сломанной руке, ободранной коленке, из которой кровь хлестала так, что можно было полквартала залить, о семейных праздниках, подстриженном подо льва коте; о ненавистных турпоходах, которые в итоге стали самыми счастливыми моментами моего детства: — Папа собирал всех нас — меня, Рейвен, Октавию, Монти, Джаспера, и вез в Техас на ранчо к бабушке с дедушкой, и оттуда мы все вместе на неделю уходили в поход. Боже, я ненавидела это и любила одновременно. — Я хихикнула, погружаясь в очередное воспоминание и одновременно удивляясь тому, сколько тепла сейчас светилось в глазах Лексы. Отчего-то я была уверена — ее глаза отражали мои собственные эмоции. — Мне нравилось, что я с друзьями. Но эти примитивные условия, отсутствие душа, кровати и извечные насекомые… Мы с Октавией готовы были взвыть уже на второй день. Но всегда, когда поход заканчивался и мы возвращались в город, хотелось, чтобы это все повторилось вновь. Пока я без умолку болтала о своем детстве, за окном стемнело. Мы съели свой ужин и перебрались в гостиную на диван: потягивая вино и угощаясь фруктами. Лекса сделала пару глотков вина, мягко мне улыбаясь: — У тебя было потрясающее детство, Кларк. Мне нравится, как она смотрит на меня. Мне нравится то, какие чувства я при этом испытываю. Мне нравится Лекса… и даже больше… Я влюбляюсь. Я кивнула, наконец решаясь задать давно мучающий меня вопрос. Почему мне кажется, что она никогда не испытывала ничего подобного в своем детстве? Почему ее родители не захотели или не смогли дать ей той заботы и любви, в которой она, безусловно, нуждалась? Как так получилось, что единственный близкий ей человек — это ее агент? Где ее семья, в конце концов? Ладно, вопросов было даже больше чем один, но ведь нужно с чего-то начать: — Расскажи о своей семье. Лекса шумно выдохнула. Она напряглась, хоть и не так сильно, как это случалось раньше. Похоже, она уже ждала этот вопрос, а может вино просто сделало свое дело, и мы чуть хуже контролировали свои чувства и желания, чем раньше. Одним глотком она осушила свой бокал и, осторожно поставив его на столик, посмотрела на меня бесстрастным взглядом: — Моя семья — они все мертвы, — Лекса равнодушно пожала плечами. — Уже очень давно. Мое сердце болезненно сжалось, и в горле моментально образовался ком. Слишком холодной она сейчас была. Слишком отстраненной. Ей опять не удалось меня обмануть. Лексе было больно, и эту боль, пусть и косвенно, но причинила я. И я возненавидела себя за свое неуемное любопытство. — Мне жаль. — Хрипло прошептала я, желая обнять, успокоить. Только вот она бы вряд ли приняла от меня сейчас такое проявление чувств. Вложив в свой взгляд все тепло, на которое была способна, я лишь надеялась, что она поймет, что я хочу сказать. — Это было очень давно. — Она чуть сморщила носик и, посмотрев на бокалы, поднялась. — Я хочу немного подышать воздухом, если захочешь присоединиться — захвати с собой бокалы. Развернувшись, Лекса стремительно пересекла кухню-столовую и исчезла в лоджии, оставляя меня потерянно смотреть ей в след. Блять, это что сейчас было? Она приказала мне или предложила? Она расстроена, и я понимаю ее, наверное, даже больше, чем могла бы… Сморгнув навернувшиеся капельки слез, наполняю бокалы и, задержавшись на месте на несколько секунд иду следом. Я была права — Лекса с сигаретой — это умопомрачительное зрелище. Ее пухлые губы мягко и плотно обхватывают фильтр, она делает затяжку, от чего кончик сигареты на мгновение ярко алеет, и задумчиво выпускает дым, глядя на город под нашими ногами, омытый недавно закончившимся ночным дождем и переливающийся огнями. В строгой юбке-карандаш, в шелковой блузке с уймой мелких перламутровых жемчужин в петельках, с волосами, собранными в аккуратно растрепанный пучок. Она стоит, облокотившись на стеклянный парапет, ее лицо загадочно освещается холодным светом полной луны и звезд, а в ушах и на запястье поблескивают бриллианты. Лекса выглядела по-голливудски дорого и очень опасно, как чертова кинозвезда сошедшая с экрана фильма в стиле «нуар». Если бы какой-нибудь режиссер наподобие Роберта Сиодмака увидел ее прямо сейчас, обязательно захотел бы пригласить ее в свой фильм. Я любуюсь ею, облокотившись на косяк двери, до тех пор, пока она, докурив, не сминает фильтр в пепельнице. Нуар-образ рассеивается, хоть и навсегда остается запечатленным в моем мозгу. Протягиваю ей бокал, вставая рядом, и Лекса, благодарно улыбнувшись, делает глоток. — Моя мама журналист. В этом я пошла по ее стопам, хотя во всем остальном я полностью папина дочка. Мой папа — он потомственный архитектор. — Начинаю я, не глядя на девушку. Мне просто хочется поделиться с ней. — Дедушка тоже был архитектором. Довольно успешным. Он передал папе свое дело, а сам с бабушкой переехал жить на ранчо. Папа обожал все это: рисовать эскизы, создавать что-то большое на бумаге, а потом воплощать это в жизнь… — Я сделала глоток вина. — Однажды он посещал один из своих объектов с инспекцией. И это просто случилось. — Закусив губу и тяжело вздохнув, я отогнала воспоминания того дня, когда, вернувшись домой, нашла маму всю в слезах. — Случайность. Заводской брак. Лопнули стальные тросы, и лифт упал. Лекса молча достала из пачки две сигареты и, протянув одну мне, прикурила свою. Я закурила следом, блаженно затягиваясь. Господи! У меня никогда не было зависимости. И я в любой момент могла просто перестать курить или так же просто могла снова начать это делать. Но, иногда, в какие-то особенные моменты, даже одна затяжка становится облегчением для взвинченных нервов. Докурив в тишине, мы допили наше вино. — Ух, тут очень красиво. — Наконец выдыхаю я, сбрасывая с себя оцепенение грустных воспоминаний и поднимая глаза на Лексу. Стоит мне встретится с горящими глазами девушки, как ноги моментально предательски слабеют. То ли от выпитого вина, то ли от высоты, или от того, что она стоит совсем рядом, но у меня кружится голова. А от ощущения такого близко тепла ее тела по рукам бегут мурашки, и я непроизвольно передергиваю плечами. — Замерзла? — Она нежно улыбается, скользя по моим голым рукам взглядом, отчего мурашек только прибавляется. — Можем зайти внутрь, если хочешь. — Нет. Здесь очень красиво… и немного волшебно. Черт, что я несу? И кто из нас после такой глупости выглядит взрослее? — Добавим еще волшебства. Лекса нажимает какую-то кнопку на панели, и терраса, и лоджия наполняются тихими звуками музыки If You Canʼt Say No (Lenny Kravitz). Не понимаю, что происходит, но это и впрямь очередное ее волшебство. Сердце, бешено набирая обороты, рискует выскочить из груди. Мне тяжело дышать, воздух вдруг превращается в тягучую плотную субстанцию, сковывающую меня, не дающую мне вдохнуть, не дающую отвести от нее взгляд. Медленно отвернувшись, я вновь посмотрела на город, разгоняя с рук мурашки. — Совсем замерзла. — Шепнула Лекса, вдруг оказываясь позади меня и обнимая. У нее сильные, уверенные объятия и горячая кожа. У меня перехватывает дыхание и пересыхает во рту. Не до конца понимая, что делаю, я разворачиваюсь в кольце ее рук и попадаю в плен зеленых, подернутых дымкой вожделения глаз. Легкой дрожью по моему телу пробегает волна желания, сворачиваясь сладким тянущим предвкушением внизу живота. С тихим хрипом с моих губ срываются последние остатки воздуха, когда Лекса, облизнув свои губы, наклоняется чуть ближе. — Полетаем? Она осторожно касается губами моих губ, в невесомом поцелуе скользя по ним. Мир вокруг, бешено завертевшись, окончательно испаряется. Мои руки, опускаясь на поясницу, уверенно поднимаются выше к лопаткам, притягивая ее вплотную ко мне. Одна рука Лексы ложится мне на спину, а вторая зарывается в моих светлых волосах, сжимая их и увеличивая давление поцелуя. Застонав, пытаюсь перехватить инициативу, скользнув языком по ее нижней губе и обхватив верхнюю, мягко посасывая. За что сразу же вознаграждаюсь, а может и наказываюсь несильным, но вполне ощутимым укусом. От неожиданности дергаюсь назад, но Лекса не дает даже возможности отодвинуться от нее, грубо притягивая обратно к себе и вовлекая в новый, уже более страстный и глубокий поцелуй. Вторгаясь в мой рот, исследуя его, лаская мой язык, своими умелыми движениями обещая мне скорое наслаждение. Легкие разрываются от нехватки воздуха, а тело превращается в один сплошной сгусток жара, но я не могу остановиться. Оторвавшись друг от друга лишь на мгновение, мы обе шумно вдыхаем, награждая истосковавшиеся легкие прохладным ночным воздухом. А после я вновь атакую ее умопомрачительные, сладкие, восхитительные губы с возобновленной свирепостью, ладонью лаская через шелк блузки напряженный живот Лексы, двигаюсь выше. Глухо застонав прямо в поцелуй, она напрягается и резко подается назад от меня. Нет! Нет! Нет! Ее глаза горят огнем желания и затаенной опасности. Но она замирает в полушаге от меня, тяжело дыша и внимательно всматриваясь мне в глаза. А во мне бурлит дикая буря эмоций, мне страшно и хорошо одновременно, и я понятия не имею, куда это приведет, и как далеко я могу зайти. Но мысль, что сейчас вдруг все прекратится и больше никогда не повторится…эта мысль заставляет меня, подаваясь вперед, притянуть ее к себе, вновь жадно впиться в губы. Господи, она восхитительна! И я хочу ее… Наш поцелуй длится бесконечно долго, а когда Лекса отстраняется, она просто берет меня за руку и тянет обратно в квартиру. Но стоит нам оказаться в гостиной, как она опять останавливается. Ее глаза изучают каждую черточку моего лица, испытывающе заглядывая мне в глаза. Она колеблется, но во мне больше нет ни сомнений, ни страха: — Пожалуйста. — Шепчу я, и все преграды ломаются. Лекса увлекает меня в свою спальню…