Вакантное место на смерть

Душераздирающий вой сирен, чьи-то крики и лица, лица. Огромное количество чужих лиц. Чьи-то руки, оторвав меня от Лексы, вытащили из дома, где в темноте ночи все вокруг освещалось мерцающими синими и красными огнями патрульных машин. Задыхаясь в истерике, вырываясь из очередных сильных мужских объятий, я рвалась к Лексе. Но каждый раз вновь оказывалась в чьих-то руках. И в окружении людей. Совершенно незнакомых мне людей, задающих много непонятных вопросов. А потом не осталось ничего, кроме темноты…. В тишине коридора приемного отделения, перед дверьми, ведущими в операционные, я неподвижно сидела на стуле, рассматривая свои перебинтованные запястья. Когда я пришла в себя — я уже была в больнице. Мне обработали ссадины, порезы и перевязали изодранные раны на руках. Над головой с монотонным постоянством то загоралась, то гасла лампочка, погружая в давящий полумрак. Где-то совсем рядом, подтекая, капал кран. Падая, капли звонко разбивались о металлическую раковину. Кап… …кап… ……кап… Повернув голову в бок, я рассматривала дальний конец коридора, заканчивающийся ярко освещенным широким залом приемного отделения. Время от времени оттуда доносились звуки разрывающихся от звонков телефонов, равномерное бормотание телевизора, разговоры людей. Бесшумно открывались и закрывались двери, впуская и выпуская все новых и новых ночных посетителей. Сильно пахло антисептиками… В очередной раз бесшумно разъехавшись двери впустили бледных и встревоженных Эбби с Маркусом. Держа маму за руку, Кейн сразу же подошел к дежурной медсестре и она, кивнув на его вопрос, указала на меня, неподвижно сидящую в полумраке коридора. — Маркус, прости меня… — Прошептала я, вставая им на встречу и чувствуя, как слезы вновь застилают мне глаза. — Где Лекса? — Кларк, милая, с тобой все в порядке? Мама бросилась осматривать меня, но я не видела ничего и никого, кроме Маркуса. — Прости меня… — Что с ней? — Срывающимся голосом повторил свой вопрос Кейн, впиваясь в меня взглядом, пока мама, причитая, осматривала мои порезы. — Она в операционной, никто ничего мне не говорит, никто не выходит… Я… Прости меня… — Вновь просипела я. — Это я виновата, так виновата. Я была так уверена, что ничего не случится! Что смогу защитить ее! Маркус, я ничего не могла сделать… он… он связал меня…. я… я… Меня затрясло и я зашлась в рыданиях, содрогаясь всем телом. С полными слез глазами Маркус шагнул ко мне, притягивая в свои объятия. — Это она спасла меня… Она… Рядом всхлипнула мама, обнимая нас с Маркусом. Их теплые объятия согревали, но совсем не успокаивали. Прижимаясь лбом к лацкану пиджака Кейна, я сквозь слезы повторяла, как заведенная: — Прости… прости меня… прости…. — Ты не виновата, Кларк… не виновата. — Осторожно поглаживая по спине, ответил Маркус. — В этом вся Лекса. Ты знаешь, как мы с ней познакомились? Я кивнула: — На улице Сиднея. Осторожно усадив меня на стул, он присел рядом и, взяв мои холодные ладони в свои, посмотрел на маму. — Пойду, схожу за кофе. — Тут же отозвалась она, целуя меня в макушку. Подождав, пока Эбби отойдет немного дальше, Кейн тяжело вздохнул: — Одиннадцать лет назад я работал с одной многообещающей музыкальной группой. Это были действительно талантливые ребята и они имели хорошие шансы в шоу-бизнесе, но чтобы раскрутиться и выйти на самый высокий уровень нужен был соответствующий звукозаписывающий лейбл…. За год до того, как встретить Лексу, я потерял все… У меня была семья: жена и маленькая дочка. Но все, о чем я мог думать — это была моя работа. Мы как раз были на пороге подписания контракта с Sony Music, и это все, что меня волновало. Все, что имело значение. Сутками пропадал на работе, совершенно выпал из домашней жизни, на все попытки жены поговорить лишь отмахивался. Однажды, в очередной раз поссорившись с ней, наговорил много гадкого — она обиделась. Собрала дочь и уехала к своей матери. Я подумал: «Подумаешь! Подуется в дороге, приедет, позвонит — и помиримся. В конце концов, я ведь для них стараюсь! Если я заполучу этот контракт, мои девочки ни в чем не будут нуждаться». Я был так уверен в верности своих приоритетов. — Сцепив руки в замок, он на мгновение прижался к ним губами и шумно выдохнул. — Когда ко мне приехали офицеры и сказали, что машина моей жены попала под грузовик, я не мог поверить. Они обе погибли на месте. — Из моих глаз вновь закапали слезы. Ничего не говоря, я положила голову ему на плечо, продолжая слушать. — Я запил. Все забросил…. Как-то проснулся на полу в комнате дочери в обнимку с пустой бутылкой виски и увидел помятый листок под ее кроватью — это был рисунок. Детские каракули: мама, папа, я… и кенгуру. А над рисунком надпись: «мы в Австралии». Она так любила кенгуру… Я обещал, что обязательно покажу ей, где они живут… В тот день во мне как будто что-то щелкнуло — продал все и улетел в Австралию. Но я продолжал пить. Напивался до чертиков и шел слоняться по городу. Вот так я и наткнулся на Лексу. Я был пьяный, а она попрошайничала. Смешно, но я и не заметил, как отдал ей все деньги, а на утро проснулся в своем номере. Консьерж сказал, что меня привезла какая-то девчонка на такси. Странное поведение для попрошайки… Через несколько дней я все-таки нашел ее. Может она меня не вспомнила, а может решила, что в первую нашу встречу я был настолько пьян, что не вспомню ее, но Лекса подошла ко мне и стала рассказывать историю, прося денег. Я был так впечатлен ее способностью передавать эмоции взглядом, умением полностью завладеть вниманием слушателя и тем, как правдоподобно она врала мне… Представляешь, я ей опять почти все деньги отдал, а я ведь даже был не пьян. Она жила на улице. Попрошайничала, подворовывала по мелочи, никого не подпускала к себе, никому не доверяла и при этом умудрялась оставаться добрым, заботливым ребенком. — Маркус тяжело вздохнул, большим пальцем утирая навернувшиеся капельки слез. — Мне понадобилось много времени, чтобы она приспустила свои защитные барьеры и стала хоть чуть-чуть доверять, разговаривать со мной. Иногда я срывался, напивался, а она привозила меня в квартиру, которую я уже снял на тот момент, укладывала спать и, прежде чем уйти, даже готовила некое подобие завтрака. Я полюбил ее, как дочь. И я рассказал ей о своей жене и дочери, а она, через какое-то время, рассказала о своей семье. Я видел в ней талант и, если честно я увидел в ней свой второй шанс. Спустя почти два года, когда Лексе исполнилось шестнадцать, и она стала доверять мне, практически перестала жить на улице, перебравшись в свободную комнату в моей квартире — я предложил ей стать актрисой. Пообещал, что всегда буду защищать и поддерживать, сказал, что в лепешку разобьюсь, но сделаю все, чтобы она с ее талантом стала звездой кино… — Лучшего человека ей было не найти, Маркус. — Тихо заметила я, чувствуя, как под звуки его голоса у меня начинают слипаться глаза. — Ты тоже стал частью ее семьи. — Парадокс в том, Кларк, что, не желая никого к себе подпускать, Лекса самозабвенно защищает и заботится о тех, кто ей дорог. Это в ее натуре. Совсем рядом застучали каблуки маминых туфель и я разлепила глаза. — Кофе? — Спасибо. — Взяв стаканчик, я покрутила его в руках. — Если бы я тогда не заявилась к ней на съемки и не убедила, что ничего плохого не случится, ей бы не пришлось защищать меня ценой своей жизни… — Кларк, — в голосе Маркуса послышались жесткие нотки. — Он был больным психом. Рано или поздно, он бы все равно попытался сделать то, чего хотел. Если так думать, то я тоже виноват. Я должен был увезти ее из Штатов после первого же букета, но она не захотела. Индра должна была приложить больше сил в его поисках, а Линкольн — не выпускать ее из виду двадцать четыре часа в сутки… мы все будем винить себя за совершенные ошибки, но… Его голос сорвался, он замолчал, судорожно выдыхая. И я закончила за него: — Но это сейчас не имеет значения… Кивнув, Кейн сделал глоток кофе. — Пойду, попробую что-нибудь разузнать. — Пробормотал он, поднимаясь. На мгновение задержавшись рядом с Маркусом, мама сжала его свободную ладонь в своей, прежде чем присесть рядом со мной. Шмыгнув носом, я прикрыла глаза, укладывая голову ей на плечо и крутя в руках стаканчик с остывающим кофе. — Все будет хорошо, милая. — Шепнула Эбби, приобнимая за плечи. — Она защищала меня, ценой своей жизни, мам. Как мне жить с этим дальше? Как мне жить, если… как я смогу жить, если ее не станет? — Кларк… дочка… — Боже, Кларк! — Влетев в приемное отделение, перепуганная Октавия ураганом промчалась по коридору и, рывком подняв меня с лавочки, стиснула в своих объятиях. С облегчением выдохнув, Окти уткнулась носом в шею. — Я думала, что с ума сойду, пока доберусь. Линк ничего толком не сказал и ни до кого дозвониться никак не получалось. Я до чертиков испугалась. Ты в порядке? — Я в порядке, Окс, в порядке. — Что с Лексой? — Пока ничего не известно. Операция еще продолжается. Наверное, это хорошо? — Конечно, хорошо. — Тут же уверенно заверила подруга, чуть отодвигаясь и сжимая мои руки. — Где Линкольн? — Он… Он сказал, что они с Индрой встретятся с полицией и… — она бросила на меня неуверенный взгляд, прикусывая нижнюю губу и тут же решительно выдохнула. — Линк пообещал приехать после того, как встретится с семьей погибшего охранника. — Да, конечно. — Я понимающе кивнула, краем глаза улавливая движение сбоку. Сердце испуганно дернулось. Двери операционной бесшумно открылись, выпуская уставшего хирурга. Замерев под угасшей лампой, он на мгновение погрузился в серый полумрак предрассветного утра. Стянув с себя шапочку, мужчина тяжело вздохнул, сминая ее в руке и шагнул к нам. Резко проснувшись, выпрямляюсь в кресле и прислушиваюсь… Ничего… только все то же равномерное гудение медицинской аппаратуры, да повседневный больничный шум в коридоре, с той стороны закрытой двери. Морщась и гримасничая от боли в затекших мышцах, бросаю быстрый взгляд в окно, где на горизонте занимается утренняя заря. Черт! Кажется, я опять уснула в этом чертовом кресле для пыток… Теперь весь день спина будет болеть. Кряхтя и растирая ноющую поясницу, неторопливо подхожу к панорамному окну, любуясь яркими золотисто-оранжевыми лучами солнца, уверено расчерчивающими лазурное небо. Боже, как же это красиво… и почему мы так редко замечаем окружающую нас красоту? Почему так мало ценим ее? Вздохнув, устало скольжу взглядом по просыпающейся улице, где на противоположной стороне, через дорогу от больницы, продолжают толпиться папарацци и особенно преданные фанаты. Они здесь восемь дней. Очень быстро информация о случившемся просочилась в прессу и буквально за считанные часы моя жизнь превратилась в ад, под постоянным прицелом видеокамер. Меня, Маркуса, мой дом и больницу стали осаждать толпы журналистов. Чтобы хоть как-то сдержать прессу, был выставлен полицейский наряд у входа на этаж, а у палаты постоянно дежурила охрана. Но мой телефон продолжал разрываться от звонков неизвестных людей, предлагающих многомиллионные гонорары за эксклюзивное интервью, а фотографии меня и моего дома мелькали в каждом выпуске новостей и на заглавных страницах всех печатных изданий страны. Но мне было абсолютно плевать. Острая кровопотеря… остановка сердца… искусственная кома… Вот уже восемь дней небольшая палата, доверху напичканная различными медицинскими аппаратами, практически стала домом для меня и Маркуса. Не смотря на все уговоры, я не могла найти в себе силы оставить Лексу даже на несколько часов. Но, под натиском объединившихся Эбби, Маркуса и Октавии, подключившей Рейвен в качестве тяжелой артиллерии, вынуждена была пойти на уступки. Почти каждый день мама забирала меня из больницы и отвозила к Окс, к которой мне пришлось временно перебраться, скрываясь от журналистов. Вдвоем, как курицы-наседки, они крутились вокруг меня, но я лишь соглашалась на душ и несколько часов сна в нормальной кровати, а после требовала отвезти обратно. Недовольно качая головой, Эбби подчинялась и, оставляя меня в палате Лексы, забирала из нее такого же, как и я, осунувшегося и не выспавшегося Кейна. На третий день, не выдержав давления со стороны прессы, мужчина вместе с Аней, во главе пиар-группы Лексы организовал и провел небольшую пресс-конференцию, призвав журналистов и фанатов сбавить пыл. Это дало возможность сотрудникам больницы работать в более спокойном состоянии, но осады вокруг самого здания не сняло. — Лекса будет в ярости, когда придет в себя и узнает, что ты общался с прессой. — Ехидно пообещала ему я, когда мы оба, сидя в ее палате, смотрели выпуск новостей с выступлением Маркуса. А на четвертый день, благодаря огромному количеству отборного мата со стороны Октавии, подруге все же удалось заставить Линкольна явиться в больницу. Стоя перед дверями в палату девушки, мы оба в молчании мялись, не решаясь посмотреть друг другу в глаза. — Это я должен быть там. — Наконец, решившись, глухо выдохнул парень, кивая на палату. — Это я должен быть на месте Билли. Прости, Кларк, я не должен был оставлять вас… — Прекрати. — Срывающимся голосом велела я и, вместо того чтобы стукнуть, как того хотела, за эти его идиотские мысли, громко шмыгнула носом, обнимая. — Ты нужен ей. Ты нужен мне. Так что, прекращай свои самобичевания… В ответ подбородок Линкольна уперся в макушку, и он сжал меня в своих медвежьих объятиях. Хорошенько размяв затекшие мышцы шеи, я собрала волосы в хвост и, отвернувшись от окна, подошла к кровати. Три дня назад, врачи, проведя консилиум, пришли к заключению, что физически организм девушки восстановился, как и активность мозга и моторные функции. Ее плавно вывели из комы… Но Лекса не проснулась…. На все вопросы доктора лишь разводили руками, призывая ждать и говорить с ней. Мы с Маркусом попеременно сидели у ее постели. Время от времени компанию мне составляла мама или Линкольн и Октавия. И, пока парень тихо о чем-то рассказывал Лексе на ухо, Окс вытаскивала меня пообедать. Дни сменялись ночами… А Лекса спала, словно спящая красавица, убаюканная волшебным сном. Пробежавшись пальцами по мягким локонам темных волос, оставляю легкий поцелуй в уголке губ: — Доброе утро, малышка… знаешь, — тяжело вздыхая, прижимаюсь своим лбом к ее лбу и на мгновение прикрываю глаза. — Мне чертовски надоело спать в этом кресле. Это просто пытка какая-то. Хочу домой, в пентхаус. Хочу в нашу офигительную постельку… Возвращайся скорей, Лекс… Возвращайся ко мне. Выждав несколько долгих секунд, оставляю еще один легкий поцелуй на губах и возвращаюсь к своей сумке в поисках денег на утренний кофе. Скоро приедут Маркус и Линкольн с Октавией. Окс заберет меня домой и было бы неплохо создать хоть какую-то видимость бодрости. — Хэй… Раскрытый кошелек с негромким шлепком выпадает из моих рук и я резко оборачиваюсь, не до конца веря, что до боли родной хрипловатый голос не плод моего взбунтовавшегося воображения. — Лекса! … Боже! Метнувшись к кровати, заглядываю в зеленые, подернутые дымкой ото сна глаза, сосредоточенно изучающие меня. — Боже… — Трясущимися пальцами руки, провожу по ее щеке и смаргиваю слезы. — Господи Иисусе. Как ты себя чувствуешь? Хочешь чего-нибудь? Она чуть кивает, с усилием сглатывая: — Пить. — Пить пока нельзя, малышка. — Покачав головой, наливаю в стакан воды и смочив ватный диск, все еще трясущимися руками, провожу по сухим губам. Она жадно поджимает их, слизывая влагу языком и тянется губами к диску еще, при этом внимательно разглядывая мое залитое слезами лицо. — Думаю хватит, подождем доктора. — Улыбаясь сквозь застилающую пелену, целую в лоб. — Тебе лучше? — Да… Где я? — Ты в больнице. — Нервно всхлипываю я, сжимая в руках наполовину наполненный стакан с водой. — Но теперь уже все хорошо. — Давно? — Хмурится Лекса, оглядываясь по сторонам, а потом вновь всматривается в меня. — Почти неделю. — А ты кто? Стакан едва не выскальзывает из моих рук. Судорожно втягивая в себя воздух, яростно растираю мокрые дорожки по своему лицу: — Я… я сейчас позову кого-нибудь из докторов… они все тебе объяснят… — шепчу в панике, бросаясь к двери. Ее хриплый смешок настигает меня почти у самой двери, и я разворачиваюсь как раз вовремя, чтобы заметить, как уголки ее губ едва дрогнув, тянутся в ленивой усмешке: — Кларк, постой… Я все помню. Мой неиссякаемый поток горячих соленых слез мгновенно высыхает. — Ты… Господи, Лекса! За что ты так со мной?! — Полыхая праведным гневом, восклицаю я, возвращаясь к кровати. — Прости. — Поймав меня за руку, она чуть склоняет голову в бок. — Ты была такой напуганной. Я пошутила. Прости. — Маркус прав, у тебя дебильное чувство юмора. — Прости. Я люблю тебя. Три слова, так легко слетев с ее пухлых губ, кружат мою голову, заставляя сердце бешено, и гулко стучать в груди. — Повтори. — Сипло прошу я, присаживаясь на край ее кровати. — Я люблю тебя, Кларк Гриффин. — Уверенно повторяет Лекса, ловя своими горящими солнечно-зелеными омутами глаз мой взгляд и улыбается. — А теперь поцелуй меня, пока сюда не сбежалась добрая половина персонала.