Dispute

Напиться — единственное желание, которое преследовало Лоика перед полуфиналом. Нотте наивно полагал, что перед финалом такого не будет. Волнение спадет, вроде, самое сложное за спиной. Одно место из первой двадцатки ему точно обеспечено, наверное... Ни-хе-ра. Просто «напиться» прогрессировало в «напиться в хлам», чтобы уснуть и не выступать вообще. Сара, которая уже тысячу раз пожалела, что вообще когда-то начала петь, благоразумно называет Нотте алкоголиком. Лоик, по ее мнению, — все еще упертый. Вот только теперь не баран, а параноик. Она несколько раз проявляла самостоятельность и порывалась пойти к Селмерлеву, чтобы наконец узнать, какого черта между ними произошло, потому что Нотте шарахается от каждого темного угла. Метров этак на двести. Но каждый раз Лоик хватал ее за длинные рукава, потому что футболок в гардеробе Сары не наблюдалось совсем, и истерично просил остаться на месте. Девушка лишь пожимала плечами. Все же, каким бы пришибленным Лоик ни был, он все еще оставался ее другом. Да и с учетом того, что Монс знал ее только как «какая-то там девчонка с подтанцовки», идти к нему было не самым верным решением. Она же не самоубийца! Однако, хотя бы на Лоика, она ведь могла так надавить? И если же не это, то новость о новой девушке Селмерлева, которая «удачно зашла» и провела тот вечер, и скорее всего ночь тоже, вместе со шведом, заставила Нотте зашевелиться. Он был зол, кажется. Не на Сару, и наверное, даже не на Монса. На себя. Из-за глупой гордости, и в ее же порыве сказанного простого «нет». С самим шведом они видятся лишь раз, на репетиции, мельком пересекаясь взглядами. Монс — на сцене, Лоик — где-то потерянный в зрительном зале, будто впервые, восхищается идеальной графикой. У него не так. У него все не так. И внутри дурацкий ажиотаж, цейтнот какой-то. Он дает себе слово, что будет с Монсом наравне. Хотя бы, потому, что выше головы не прыгнешь. Лоик трясется в зале. За кулисами — мандраж от страха. Он — тринадцатый. Самое несчастливое число, да и рождаются под ним только мудаки. Лоик не хочет обидеть Монса просто потому, что понимает, что самого от этого звания отделяет всего три дня. Сейчас — три минуты, пока длится песня Австралийца. Зал гудит для него, главное, одобрительно. Но он не загорелый зажигательный австралиец и даже не занудный, но чертовски красивый швед, нет. Он просто блеклый и замкнутый в себе мальчишка, перебарщивающий с вокалом, срывающимся на высоких нотах. И Нотте понятия не имеет, что его ждет на сцене вновь, но если он не появится в ближнем закулисье секунд за десять, Сара его придушит. Своими длинными рукавами, которые Лоик ей сам пришил, ага! Голосование, какие-то крики и тихий шепот на ухо в роде: «очнись, нам двенадцать дали». А вроде как и не давали. Все проходит мимо Нотте. Вернее, мимо его сознания. Лоик начинает нормально соображать после последних, наскоро спетых им же, запутанных-перепутанных строчек Heroes, в собственной голове, и Монсом, на сцене. Швед улыбается, вместе с ним вся команда, и Нотте, как-то невзначай, елозит на коленях Сары, сдерживая какой-то дикий смех и чертовы слезы. Девушка подтверждает — Лоика накрывает истерика. Неконтролируемая, серьезно. Монс все еще мудак, правда, победивший и Лоика, и Европу. Вот только он радуется и совершенно не собирается оглядываться назад и вспоминать, что победитель он сегодня дважды. Или это победа Лоика, минимальная, правда, но Нотте не расстраивается. Он хочет, чтобы камеры отключили. Все. Разом. И люди вокруг заткнули уши. Лоик хочет увидеть, как лицо Монса сменит довольную улыбку на смешанное чувство поражения. Нотте уже знает, что загадает. На after-party веселятся все. Все, и Лоик просто не входит в их число. Он — мрачная тень где-то в углу, с самовольно сворованным пиджаком Монса на плечах, выглядит как дополнение к интерьеру. Ресторан элитный, и Нотте хлещет с горла что-то похожее на коньяк. Лоику искренне кажется, что, то "белое-полусладкое" Селмерлев предвзято назвал «Дрянью». То, что подавали здесь, нехило так сносило крышу и отдавало чем-то химозно-паленым. Нотте жаль, что его оценивание вечера, да и всего конкурса в целом, происходит относительно качества алкоголя в баре. Лоик задумывается, не сопьется ли он к концу вечера? И Селмерлев на его голову находится как-то слишком быстро. — Могу составить компанию. Он все еще ужасно улыбчив, весел, прямо до ужаса собственных кругов под глазами, швед отчаянно старался не напоминать панду, и Лоик в этот раз действительно — полная его противоположность. Слабо соображает, пытаясь понять, кому из них под утро будет херовее. — Ты, чуть ли не клятвенно, обещал не пить со мной больше, помнишь? — Я помню, что и без того тебе много обещал. Нотте кивает, и Монс разводит руками, мол: «знаю, не забыл» или «деваться все равно некуда». Хотя для Лоика это, честно, выглядит, как простая попытка закончить разговор. Который, так, к слову, Монс сам и начал. Нотте не просил. Селмерлев садится рядом, изредка косится на собственный пиджак и все же отмечает, что на Лоике он выглядит, как "мешок на картошке". Нотте отвечает, что мешок на картошке выглядит не так уж плохо, и Монс просто спрашивает, сколько он выпил. Или вынюхал. Или, может, вколол. Лоик отвечает, что в этом, вообще-то, нет никакой разницы, да и удовлетворять его любопытство в обязанности Лоика не входит. Или же он забыл внести этот пункт в длинный-длинный список «Что Лоик Нотте должен Монсу Сельмерлеву». Но нет, не забыл. Потому что нихуя они друг другу не должны. И, пошатываясь, ковыляет до ближайшего лифта. У Нотте с Селмерлевым напополам — мерзкое чувство дежавю. И в этот раз, оказаться прижатым к прохладной стене лифта, уже не особо страшно. Превращается в традицию. Благо, не семейную. И списывать на алкоголь в этот раз не получается, а так чертовски хочется, потому, что Лоик элементарно понятия не имеет, сколько выпил Монс, а у самого, кажется, на паленый Венский алкоголь выработался неплохой такой иммунитет. — Оказаться изнасилованным в лифте — тоже не мое желание. Монс ухмыляется, правда, язвительно так, но кивает, мол: «хорошо, мое». Но Лоик все же где-то прокалывается, потому что понимает — еще один такой раз, и оно станет, скорее, обоюдным. Возможно, даже в лифте. Ну и куда его несет? У Нотте голова не пустая и, о, боже, там точно нет сотни мыслей, как это любят описывать. У него есть инстинкт самосохранения, который колеблется чуть выше по шкале от отметки нуля. Четыре серые стены для клаустрофобии, и Монс, лицо которого до жути осунувшееся, но такое, блять, радостное, что он становится похож на гиену. Гиено-панду. Пандо-гиену. Панду Гену, в общем. Нотте еще не труп, но ему совершенно не хочется смеяться. — Лоик, — тихо зовет Монс, нажимая на какой-то там этаж, неважно, главное повыше, — Как ты умудряешься врать и ходить с таким спокойным лицом? — Потому что моя совесть чиста? — И скучать ты по мне не будешь? Брови Нотте непроизвольно ползут вверх. И какого черта он только об этом вспомнил? Слишком, чертовски много чертов на одну чертову голову. Блять. На этот раз Лоик впихивает гордость подальше в задницу. Или просто жалеет нервную систему Сары. — Буду. Серая кофта с одного бока свисает до самого колена, и Нотте упорно делает вид, что заправить ее в карман джинс, которые теперь топорщились так, будто у Нотте сбоку вырос второй член, гораздо необходимее, чем показать, наконец, Монсу свое красное лицо. Когда Селмерлев вытаскивает его на "каком-то" этаже, потому, что Лоик вообще принципиально забил на маршрут их путешествия, у него слегка открывается рот. За окнами, за панорамными, мать его, окнами, во всю ширь стены, какого-то там этажа, но кажется, самого последнего, пика этой горы, просто лежит город! Просто вся чертова Вена как на ладони. Вена на ладошке, смотри, мам. Вернее: «Смотри, Монс!» Монс подергал люк на крышу, но, наблюдая шарахающегося от окна Лоика, просто отпускает его. Даже, если тот люк оказался открыт. Нотте жмурится, отступает к противоположной стене и громко-громко посылает Монса нахер. Селмерлев хватает Лоика за руку, заставляя делать неосторожные шаги. Вперед. В неизвестность. Никто не ручался, что потом Лоик не окажется летящим вниз. — Я советовал, вроде, тебе выпить. — Вот именно, что «вроде»! — Нотте перебирает в голове, когда Монс такими советами разбрасывался в последний раз, потому, что сегодня швед даже рядом не маячил. Возможно, противоречия любит не только Лоик. — Да и знаешь, куда иди, со своими советами! Монс прекрасно знал, куда. Однако, догадывался, что без разрешения Лоика туда хрен войдешь. Постепенно за окном светало, и блики окрасили их лица в золотисто-алый. В случае с Лоиком — только в золотистый. Они были у самого края. Даже не крыши. — Знаешь, что думаю? — Нотте крепче сжимает чужую ладонь, наконец открывает глаза и вглядывается в восход. — Тебе безумно идет красный. — Я думаю только о том, что будет жаль расставаться. «И встретиться тоже было жаль...» Нотте оказывается близко, слишком близко, хватается за Монса, кусая губы. Свои собственные. На чужие смелости не хватает. Ведь тогда, в баре, он просто искал случайного собеседника-алкаша, а нашёл Монса. Монса алкаша. Панду Гену алкаша. Да и сейчас он просто хотел заглянуть шведу в глаза, в поисках какого-нибудь лукавого отблеска, но видел лишь мрачную, тупую грусть. Грустный Панда — алкаш Гена. Чертово комбо. И комбо из чертов — тоже. — Да ладно, — Нотте улыбается, опуская голову вниз, заправляя за ухо выбившуюся челку. — Ты ведь знал, что это закончится вместе с конкурсом. Даже на спор ты мог наплевать. Я знаю, что мог. И совесть бы не мучала. Да и я бы не доказал, что ты мне что-либо вообще обещал. — Обожемой, — за Нотте, в этот раз, с особым энтузиазмом закатывает глаза Монс. — Вдохни и выдохни, я все еще здесь. — Почему? — Почему я все еще здесь, или почему я не послал нахер спор, твоё желание и не выебал тебя прямо здесь и сейчас? — Все вместе. — Потому что я люблю тебя? — Потому что ты хорошо врешь. — Я не привык врать самому себе. Знаешь, всегда с собой честен. — Тогда это самовнушение. — Это «Заебал искать всему оправдание, Нотте», — Монс обнимает его за талию, заставляя подняться на носочки, чтобы дышать хотя бы куда-то в шею. А лучше было бы поднять и прижать к стене, и под угрозами засосов на шее, выпытать уже это чертово желание, потому, что любопытство вгрызлось в задницу. — Это просто безрассудство! — Знаешь, обычно ему поддаются. — А потом жалеют. — А ты заставь себя, — Селмерлев сокращает то минимальное расстояние, что между ними было, до самого нуля. — Не жалеть. Лоик не тянется больше вперед, потому, что элементарно некуда, пытаясь отчаянно сообразить, что делать. Или как провалиться сквозь землю и не попасть в ад. Одно из двух. Ему действительно хочется послать все, снова ссылаясь на алкоголь в крови и на Монса, что так хитрюще улыбался весь вечер, чтобы ответить прямо сейчас: «А, что? Не спаивал! Даже не дышал рядом!» — Если ты думаешь, что моим желанием будет просьба выебать меня, то ты ошибаешься. Не сегодня и не сейчас. Им слишком идет статус принужденно-случайных знакомых. — Знаешь, я приоткрою тебе завесу тайны, — Монс выдерживает паузу ровно пять секунд, да, Лоик считает, и со смешком продолжает. — Для таких просьб и желание тратить не обязательно. — С учетом того, что ты угрожал выебать меня сегодня два раза — да, спасибо, я догадывался. — Ладно, ладно. Говори уже, чего ты там от меня хочешь, или я действительно это сделаю. — После моего желания, тебе все равно придется это сделать. — Ты действительно потратишь такой шанс на такую ерунду? — Почему на ерунду? Я хочу счастливую семью, детей, дом с бассейном на заднем дворе и машину. Монс присвистнул. — По всей видимости, тебе нужно от меня не сердце, и даже не член, а почка. А лучше — с печенью в придачу. Хотя нет, я пропил ее с тобой. Лоик наигранно расстраивается, наконец, отодвигаясь на безопасное расстояние, возвращая такую штуку, как личное пространство. — Но это все, — швед описывает в воздухе большой круг. — Как я понимаю, будет в будущем и совсем без меня. — Ты сегодня через чур догадливый. — Выходит, хочешь ты от меня совсем не этого. А значит, маленький лгун, ты заслуживаешь наказания. Нотте громко смеется, пока Монс щекочет его, дурачась, оставляя все важные и «взрослые» мысли сейчас на второй план. Пока Лоик не упирается в стену совсем. Словом, как Монс и хотел. Как у Монса получилось. — Ты действительно хочешь узнать, в чем заключается моё желание? Селмерлев делает наигранно-удивленное лицо, закатывает глаза и снова возвращается к Нотте. Из Монса актер такой же, как из Лоика лжец. Но его любопытство сегодня бьет все рекорды. Осталась только одна прямолинейность. — Так и в чем? Червь, что с самого объявления результатов грыз Нотте с навязчивой мыслью отобрать, присвоить победу шведа себе, внутри теперь сидел тихо и неподвижно. Возможно, за время after-party выгрыз изнутри всю гордыню, оставив лишь здравый смысл. Лоик поддается безрассудству, и наконец, искренне, пьяно улыбается. — Поцелуй меня.