Перекресток двух улиц

Любимый: Нам нужно расстаться. Я: Почему? Я: Грейсон, ответь. Я: Мы можем встретиться? Я: Грейсон, пожалуйста       Это странно. Это очень странно — сидеть в три часа ночи в «Старбаксе», пить уже третий стаканчик латте и плакать. Мне кажется, я наплакала уже целый тазик, потому что мой парень бросил меня в восемь вечера, и с того самого времени я не переставала хныкать. Мне не было стыдно. Я даже думаю, что это нормально, потому что чувствовать что-то — это нормально. Наверное, я лишь утешаю себя этим, потому что другие утешить не могут. Две мои лучшие подруги — Мелани и Зои, которые уже два часа пытаются меня успокоить, лежали на столе, зевали и просили чек. Третий раз за вечер. Или ночь. А я все плакала.       — Он бросил меня по эсэмэске!       В основном, мне было ужасно обидно из-за того, что мы были с ним полтора года, и он написал мне: «Нам нужно расстаться» через день после нашей годовщины. Сегодня он должен был приехать из Хьюстона, где проходили его соревнования, и мы должны были с ним увидеться на вечеринке в честь дня рождения его лучшего друга. Но он сказал, что нам нужно расстаться прямо перед тем, как я вышла из дома. Я так соскучилась по нему, мы не виделись около двух недель. А теперь увидимся только в школе. Но тогда нас больше ничего не будет связывать.       — Я хочу гранатового сока, — в который раз проревела я. Я очень любила гранатовый сок.       — Но у них нет гранатового сока! — раздраженно ответила Зои, а для убедительности даже стукнула ладонью по столу. Солонка подпрыгнула, но Мелани успела ее поймать прежде, чем вся соль просыпется на стол.       — Да что это за кофейня, где нет гранатового сока? — воскликнула я.       — Нормальная кофейня, — устало вздохнул самый милый бариста на свете, который терпел мое нытье уже три часа. — У нас делают кофе, Кэсси, а не выжимают гранаты.       Сначала я удивилась тому, откуда он знает мое имя, а потом вспомнила, что он уже три раза писал его на стаканчиках моего латте.       — Что же мне теперь делать? — я потерла нос салфеткой.       — Ты про сок? — зевнула Мелани. — Выпьешь завтра.       — Она не про сок, идиотка, она про Грейсона.       От одного упоминания о моем парне, точнее, бывшем парне (о, ужас!), я снова захныкала.       — Кэсси, когда ты, наконец, успокоишься? Тебе нужно поспать, нужно перестать думать об этом придурке, потому что он тебя не достоин.       Я поставила ноги на мягкий зеленый диван, обняла их руками и начала кусать коленки. Я понимала, что Зои права, но никак не могла перестать думать о Грейсоне. Я все время вспоминала его улыбку, его ладони на моем животе, его дыхание, которое вечно пахло апельсиновой жвачкой и сигаретами. Я так хотела сейчас обнять его. Как же грустно, что единственный человек, который мог меня успокоить, одновременно являлся тем же человеком, который меня расстроил. Я была готова поклясться, что он любил меня. Любил по-настоящему. Ну не мог он лгать, смотря мне в глаза, так искренне улыбаясь, чмокая в щеку при всей школе. Не мог он лгать, когда катал меня на спине по заправке, когда шутил о моих веснушках. Он. Не. Мог. Лгать.       — Почему он сделал это?       Подруги одновременно пожали плечами. Я видела, как они устали, как хотели спать, но все равно никуда не уходили. Они продолжали держать меня за руки, сидя напротив на таких же зеленых диванах. Они говорили слова, которые должны успокаивать, но которые заставляли меня чувствовать себя жалкой. Я знала, как Мелани и Зои стараются, но мне все равно было плохо. И единственное, что немного, совсем чуточку, радовало меня — то, что мои подруги были рядом. В три часа ночи в «Старбаксе».       За окном было ужасно темно, поэтому мы вчетвером (вместе с баристой) вздрогнули, когда маленькую парковку осветили фары. Я не могла рассмотреть номер машины, потому что из-за пелены слез в моих глазах стояли только светлые круги.       — Это машина Йена! — воскликнула Мелани.       Йен Хиггинз был одним из друзей Грейсона, поэтому я подскочила с места, задевая бедром стол, похоже, солонка все-таки свалилась, и помчалась в ванную, чтобы умыться и снова накраситься. Я не хотела, чтобы дружки Грейса видели меня в таком виде. И, что самое страшное, с ними мог быть и сам Грейс. Они, по всей видимости, уже успели потусоваться, и приехали перекусить в «Старбакс».       Я умывалась холодной водой и в то же время прислушивалась к тому, что происходит за дверью. Колокольчики на двери зазвенели. Затем я услышала смешки, а потом и голоса моих подруг. Я бы удивилась, если бы парни не заметили Мелани и Зои — кофейня была довольно маленькой. Я глубоко вздохнула, молясь, чтобы с ними не было Грейса. Нанесла снова макияж, поправила платье, и, наконец, сняла эту уродскую спортивную куртку. Когда я посчитала про себя до десяти, чтобы немного успокоиться, то вышла и, гордо подняв подбородок, пошагала к подругам.       Парни, сидевшие у двери (а мы сидели в самом углу кофейни) не заметили меня, потому что разглядывали меню и болтали с уставшим баристой, почти засыпавшим за стойкой. Он подпер голову рукой и лениво отвечал на все глупые вопросы, которые только могут задать парни из школьной команды по футболу. Раньше за Грейсом я этого не замечала, но в последнее время он казался мне ужасно тупым. Наверное потому что за эти полгода, что мы были вместе, я выучила его от и до. И с меня спали «розовые очки влюбленности». Он был обычным парнем. Немного тупым, немного милым, но все-таки моим парнем. И я опять чуть не расплакалась.       — Грейс тут, — сообщила мне Мелани, чем расстроила, потому что я расслабилась, не найдя его среди его друзей. — Он в туалет пошел.       — Он спросил что-нибудь про меня?       Мы нагнулись над столом и шептались, как дурочки, боясь, что нас услышат, хотя парни гоготали так громко, что не услышали бы и астероида, упавшего на парковку. А может, и услышали бы, но им было бы плевать, потому что они шутили свои пошлые шуточки и подкалывали друг друга, как маленькие дети.       — Он сразу зашел в туалет, даже не заметил нас.       Я выдохнула, а затем попросила парня за стойкой еще об одном латте.       — Меня зовут Кэсси, — зачем-то напомнила я.       — Очень приятно, — фыркнул он. Мне казалось, если бы он мог, то взорвал бы к черту эту кофейню вместе с нами.       А когда я услышала, что замок на двери в мужской туалет щелкает, я прикрылась меню, чтобы Грейсон меня не увидел. Несмотря на то, что в кофейне был приглушен свет, и он бы даже не заметил, что я плакала, я все равно не хотела, чтобы он видел меня в таком состоянии. Я собиралась избегать его в школе, потому что была уверена, что первые дни у меня будут опухшие глаза, а тут он заявился в кофейню, где я уже плачу три часа подряд навзрыд. Я ненавидела плакать при нем (это было всего один раз, когда я поругалась с родителями и пришла к нему в 11 вечера за поддержкой). Еще больше я ненавидела плакать при нем из-за него. Поэтому я прикрылась меню. Но он все равно заметил меня.       — Кэсси! Мы не виделись три недели. Ты почти не изменилась.       Две недели. Он по-прежнему улыбался. Будто ничего не произошло. Будто это не из-за него я уже плачу около пяти часов подряд. Будто не он написал мне ужасную смс, заставил унижаться перед подругами и пропустить одну из самых крутых вечеринок этого года. Так хотелось облить его горячим кофе, который только что поставил бариста на стол.       — Не думал, что ты тут будешь.       — О, Кэсси! Я удивлен, что ты еще не набросилась на своего парня, неужели ты не скучала?       К нам тут же зачем-то подлетел подвыпивший Джастин Бибер, решивший со мной поздороваться. А я все смотрела на Грейса, стараясь делать вид, что я и забыла о том, что мы расстались, и он поступил как последняя скотина.       — С Днем рождения, — улыбнулась я, и Джей засиял.       — Я ждал вас на вечеринке, — он оглядел меня и моих подруг.       — Я думала, Грейсон предупредит, что мы не придем.       — Да, но я вас ждал. Почему вы не пришли?       — Пусть Грейсон расскажет, — улыбнулась я.       До меня дошло. Он не сказал друзьям, что мы расстались. Потому что они бы его осудили. Они бы над ним посмеялись.       — Вообще-то, я хотел поговорить с тобой, Кэсси. Мы можем выйти?       — У меня нет секретов от своих друзей. Говори так.       Джастин, Мелани и Зои внимательно наблюдали за нами, даже бариста за стойкой и друзья Грейса повернулись к нашему столику.       — Нам нужно поговорить наедине, — сказал он совершенно спокойно. За что я любила Грейса, так это за его спокойствие. Он умел держать себя в руках, скрывал чувства глубоко внутри и редко ими со мной делился.       За эти полтора года, что мы были вместе, он только один раз сказал, что любит меня, и случилось это так внезапно, что я сначала даже не поняла, о чем он. Мы были у меня дома. Я крутилась перед зеркалом, а он сидел на диване и копался в мобильнике. Я что-то говорила ему про контрольную по истории, а он мычал что-то в ответ, а потом вдруг оторвался от телефона, посмотрел на меня и сказал, перебивая: «Я люблю тебя». Я все продолжала говорить про Анну Болейн, а он смотрел на меня и улыбался. Только через несколько секунд до меня дошли его слова, и я была так поражена, что закрыла рот ладонью и застыла на месте. Я даже помню, как у меня внутри все сжалось и стало тяжело дышать, как в первый раз, когда он меня поцеловал на вечеринке Сары Майорс. Я улыбнулась ему, но ничего не ответила. А потом мы целый вечер целовались, смотрели глупые видеоролики и ели сладости. Я была счастлива. Это было в январе. Через два месяца он бросил меня. И сейчас он стоит передо мной, засунув руки в карманы, кажется, начинает злиться. И я понимаю, что нас больше ничего не связывает, а сегодня утром я мечтала, как мы вместе войдем в дом Джастина, а на нас все будут смотреть и завидовать нашей странной, никому не известной любви. Больше этого никогда не будет. И я встаю, отдаю ему его спортивную куртку, и мы вместе выходим из кофейни, а над дверью звенит колокольчик. Какой-то спасительный звон, будто предупреждающий меня о том, что я сейчас делаю ошибку.       Мы встаем у машины Йена, Грейсон закуривает, кидает куртку на заднее сиденье, а я замерзаю, стоя в одном платье первого марта в середине ночи. В любое другое время он бы обнял меня, отдал мне свой свитер, а сейчас он равнодушно смотрит на меня, распахнув пуховик.       — Как прошли соревнования? — неуверенно начинаю я и стараюсь не расплакаться.       Почему-то я вдруг вспомнила, как в начальной школе пыталась не расплакаться из-за двойки, а Джастин успокаивал меня, говоря, что все это фигня, и оценки — совсем не главное. И я больше не плакала.       — Ты не сердишься на меня?       — Конечно, сержусь, — я обняла себя руками. — Но я спросила тебя про соревнования.       — Мы победили, — он улыбнулся. — Слушай, я не хочу, чтобы ты сердилась.       — Какое это уже имеет значение?       — Огромное, ты все еще важна для меня, — он протянул руку, но я отпрянула, не желая, чтобы он касался меня.       — Почему мы расстались? — спросила я.       — Я разлюбил тебя.       Он сказал это так, будто гордился этим. Будто я ему должна была сейчас вручить за это медаль. И я сжала губы и кулаки. Обида растекалась по всему телу, собираясь в одном месте: в груди. И, казалось, у меня там образовалась огромная дыра. Я молчала. Раз-лю-бил.       — Неужели ты еще не успел похвастаться этим достижением перед дружками? — мне так хотелось съязвить, но я забыла все слова на свете, и всё, чего мне хотелось — сжаться в комок и плакать, кричать и звать на помощь. Он меня никогда и не любил.       — Мне жаль.       — Не жаль.       Он пожал плечами. Мои волосы пропахли сигаретным дымом.       — Ты клевая, Кэсси, но у нас ничего не получится. Мне было хорошо с тобой, но ты мне как сестра.       — Это неправда, Грейс, — я почему-то отказывалась верить. — Я же знаю, что это неправда. Что произошло в Хьюстоне?       Он вздохнул, как делал всякий раз, когда ему надоедала моя болтовня, а потом посмотрел в сторону и нахмурился, как делал, когда думает, что сказать. Я знала каждое его движение, каждое подмигивание что-то означало. И я знала, что он врет.       — Я спал с другой. Между ней и мной больше ничего не будет, но я не могу лгать тебе или еще че…       Я больше ничего не чувствовала. Мир казался размытым, слишком темным и каким-то необъяснимо чужим. И я не чувствовала боли в груди, не чувствовала холода или какой-то обиды. Одна пустота, наполнявшая меня от и до.       — С кем?       — Это не важно, — он не смотрел на меня. И говорил как будто не со мной, а с кем-то, кто стоит сзади. С темнотой. С холодным ветром. Только не со мной.       — Почему? Я знаю эту девушку?       — Ки, ты все еще любишь меня? — он и не собирался отвечать.       И я не могла ему ответить, но это было и не важно, Грейс даже на меня не смотрел, словно я ему уже не нравилась и никогда вообще не нравилась. Я возненавидела его черные, как уголь, волосы, его прекрасную улыбку, его привычку целовать меня в нос при встрече, его спокойный голос, его безразличие. Хотя, на самом деле, безумно всё это любила.       — Я не хочу, чтобы в школе ходили какие-то слухи.       — Я не распускаю слухи.       — Но ты дружишь…       — Мои подруги тоже не распускают слухи! — меня возмутили его слова.       — Просто давай разойдемся друзьями. Ни мне, ни тебе не нужно портить репутацию в школе.       И я влепила ему пощечину. На его щеке остался красный след. И мне стало легче. Но Грейс не сдвинулся с места, все смотрел, как медленно начинает рассветать за домами.       — Прошу, Ки. Я знаю, что поступил ужасно, и я не могу тебе врать. Ты можешь думать обо мне все, что угодно, потому что я заслужил, но не говори никому про то, что я изменил тебе. Если ты еще что-то чувствуешь, пожалуйста, не говори.       И он, наконец, посмотрел на меня. В его голубых глазах отражался рассвет.       — Я был пьян.       Мне захотелось крикнуть, что это не оправдание. Захотелось крикнуть, как мне больно от всех его слов, но я промолчала.       — Не рассказывай никому, Ки.       — Я не буду.       Он снова улыбнулся, потянулся ко мне, чтобы поцеловать, но я, помахав рукой подругам, отвернулась от него и пошагала к машине Мелани. Я все еще была не в себе. Я все еще не понимала, что происходит.       — Что? Он так и сказал? — Зои буквально кричала и была вне себя. Она крепко сжала руль коленями. — Какого хрена он вытворяет?       Но этот вопрос был уже адресован не мне, а какому-то парню на хонде, который нас подрезал.       — Следи, пожалуйста, за дорогой, — попросила Мелани, выдыхая сигаретный дым в окно. Я дрожала от холода, обняв себя руками, и сжалась на заднем сиденье.       — Нет, я просто, блять, не понимаю! — воскликнула Зои, отбирая у Мел сигарету. — Он изменил тебе, затем бросил, а через день пришел просить о том, чтобы ты начала выгораживать его, чтобы он не подпортил репутацию, и ты согласилась. Ты вообще себя уважаешь?       — Не кричи на нее, — попросила Мелани, повернулась ко мне и посмотрела жалостливым взглядом.       — Мел, она просто позволяет ему вести себя с ней, как с тряпкой. Ты осознаешь, что он пользуется тобой? Видимо, нет. Он изменил тебе в гребанном Хьюстоне!       Она еще минут пять распиналась о том, какой Грейсон ужасный, а я ее не слушала, только смотрела в окно и медленно проваливалась в сон под тихую музыку из радиоприемника. А затем я почувствовала, как машина резко тормозит. Я ударилась головой о стекло, поэтому на время потерялась в пространстве. Зои очень громко материлась, а Мелани, забравшись ко мне назад, начала ощупывать мой лоб.       — Она в порядке?       — Что произошло?       — Зои решила нас убить, — улыбнулась Мелани, возвращаясь на свое место, когда поняла, что я жива.       — Ты слушаешь меня, Кэсс?       — Отвали, Зои. Я не хочу разговаривать сейчас об этом. Мне паршиво и без твоих нравоучений и советов. Я поступлю так, как считаю нужным.       Зои явно была рассержена, но промолчала. Я понимала, что она беспокоится, и возможно даже хочет отомстить Грейсону, но я просто не могла выслушивать ее крики. В голове всё крутился вопрос Грейса: «Ты любишь меня?». И я действительно об этом задумалась. Я очень устала. Мне хотелось спать. И я не могла ни о чем думать — не было сил. А Зои только и хотела, что вывести меня из себя. У нее это получалось.       — Кстати, слышала, что Бибер тоже расстался со своей девушкой? — шептались они впереди.       — Знаменитые парочки начинают распадаться на глазах, — улыбнулась Зои. — Надеюсь, до нас с Ником не дойдет черед.       А дальше я не слушала их глупую болтовню. У меня не было сил.