Never give up.

Дикие пиздострадания автора. Прастите... х) Разговор с Чонуном, в некотором роде, помогает Сонмину решиться на что-то большее, чем простое отрицание. Давление плоских тисков, сжимающих сердце, постепенно ослабевает, и он пытается посмотреть на мир глазами другого человека. Другого человека по странному стечению обстоятельств, носившего имя Ли Сонмин. Чонун долго говорит о том, что, прежде всего, Сонмин должен разобраться в самом себе, в своих мыслях, чувствах и желаниях. И он честно пытается это сделать. Ретроспектива собственного внутреннего мира глазами другого человека Ли Сонмина. Серость, тусклость, посредственность. Он хорош во всем, но не идеален ни в чем. Редкие яркие пятна воспоминаний теряются в общей безжизненной массе. Сонмин пытается думать о Кюхене, и в голове с легкостью всплывает чужой образ. Серость перестает существовать и все, что может видеть Сонмин – буйство красок и даже запахов. Это пугает Сонмина до ужаса, виски покрываются потом, а трясущиеся руки невозможно остановить. Чонун обхватывает его за плечи и на несколько секунд становится легче, возвращается привычное спокойствие, и перед глазами больше не пляшут беспрерывные вспышки фейерверков. Умиротворение. И лишь другой человек Ли Сонмин пытается этому противиться. Он аккуратно сталкивает чужие руки с плеч и медленно бредет в сторону выхода, пытаясь не замечать тихого «Я буду ждать». Может и ждать будет нечего. Когда через тридцать минут Сонмин громко стучит в чужую дверь, у него уже готов список из почти ста вопросов и утверждений, которые он, не задумываясь, готов озвучить. Открывший дверь Кюхен громко матерится и трет слипшиеся ото сна глаза. Его каштановые волосы спутаны и торчат в разные стороны, вызывая у Сонмина дикое желание протянуть руку и пригладить непослушные вихры. - Что во мне тебе нравится больше всего? – все заготовленные фразы забываются мгновенно и Сонмин спрашивает первое, что приходит в голову. Мысль о том, что он вообще не нравится Кюхену даже не посещает его голову. Кюхен, наконец, убирает руки от лица и, прикрывая глаза, облокачивается на дверной косяк. Он молчит слишком долго, и Сонмину кажется, что дождаться ответа в этой жизни ему не удастся. А затем Кюхен резко вздергивает руку и стаскивает с волос Сонмина очередную резинку, ворошит их пальцами, зарывается вглубь ладонью. Утихшие час назад фейерверки сейчас сияют особенно ярко. Уткнувшись носом в теплую впадинку над чужой ключицей, Сонмин жадно вдыхает запах Кюхена, пытаясь запечатлеть его в своей памяти. Длинные, совершенные пальцы продолжают гладить его тонкие белые волосы, их Сонмин тоже пытается запомнить. В последний раз. Стоя перед запотевшим зеркалом в ванной, Сонмин внимательно изучает свое отражение. Правая рука то и дело поднимается вверх, но через несколько секунд снова, словно сломанная, рушится вниз. Средний и указательный палец сжимают пластмассовые окружности тупых канцелярских ножниц. Сонмин закрывает глаза и режет. Первый щелчок металла будто снимает с него оцепенение, и вот он уже без разбора кромсает высветленные локоны. Неровные клоки волос торчат со всех сторон, но кого это, собственно, волнует? Важно лишь то, что краски снова тускнеют, приобретают привычную, мышиную окраску. Дешевая краска из круглосуточного супермаркета за углом больно жжет кожу, оставляя грязные черные подтеки по всему контуру волос. Запах аммиака и цветочной отдушки заполняет комнату, делая невыносимым каждый новый вздох. Фейерверки исчезают окончательно. Снова становится пусто, тускло и безнадежно. Другой человек Ли Сонмин брезгливо морщит нос от безнадежности случая. Страх слишком велик, чтобы победить его в одиночку. *** Короткие, нелепо торчащие черные волосы Сонмина – первое, что замечает Кюхен, войдя в уже привычную теплую комнату. Впустивший его Реук лишь напряженно хмурит брови, передергивает плечами и уходит на занятии к Ким Чонуну. Послушный, исполнительный мальчик. Кюхен совсем не дурак и прекрасно понимает, что кроется за каждым действием Сонмина. Понимает, но изо всех сил пытается его побороть, приручить, подчинить. Называйте, как хотите. - Мне нравятся твои глаза, - зло шипит Кюхен, хватая Сонмина за все еще достаточно длинные пряди на темечке и оттягивая его голову назад, почти под немыслимым углом. Он ожидает чего-то подобного, поэтому вовремя вырывает из рук Сонмина ножик для резки бумаги, который тот с вызовом пытается приставить к своему левому глазу. - Мне не нравится твоя одежда, - все так же зло шепчет Кюхен. – Сними её. Мне не нравится твой бойфренд. Смени его. Мне продолжить? Сонмин молчит, вырывается из хватки Кюхена и утыкается носом в собственные колени. В каждом его действии сквозит такое отчаяние, что у Кюхена невольно сжимается сердце, но он все еще не готов сдаться. И никогда не будет готов. - Давай хотя бы попробуем? – слишком жалобный тон, слишком просящий. Кюхен не может вспомнить, когда еще так сильно унижался и о чем-то просил. - Зачем? – заглушенный руками и коленями голос звучит на удивление твердо, ни малейшего намека на слезы. Кюхен на секунду замирает и тут же тянет руки к Сонмину, поднимет его голову за подбородок и жадно всматривается в лицо. Ему важно знать, не показалось ли ему то отчаяние, которым еще несколько мгновений назад была объята чужая фигура. Не показалось. Красивые черты все так же искажены, а сжатые в ниточку губы продолжают дрожать. - Чего ты боишься? – Кюхен садится рядом с Сонмином и, обнимая его за плечи, со всей силы прижимает к собственной груди. Вместо тепла и спокойствия Сонмин чувствует дикий жар и такое же дикое счастье. Он раз за разом прокручивает в голове последний вопрос Кюхена и не может найти на него ответа. - Я не знаю, - единственное возможное и честное объяснение. Тишина затягивается, и все, что может слышать Кюхен – монотонное тиканье настенных часов и частое дыхание Сонмина. Даже не смотря на свой аналитический ум, Кюхен ни в одной возможной реальности не может просчитать, почему Сонмин ведет себя именно так и никак иначе. Ведь было бы гораздо проще, если бы он просто согласился на эти отношения. Сложатся они или нет – совершенно другой вопрос. Но Ли Сонмин, по всей видимости, думает совершенно иначе. И для него важным является лишь ограждение себя от возможной боли. Кюхен хмурится и пытается вспомнить все то, что рассказывал ему про своего друга Реук. Ни в одном из этих воспоминаний не фигурирует ни одной душевной травмы. Кюхен даже отправляет Реуку сообщение, получая в ответ лишь недоумение и озадаченность. Тепло тела Сонмина слишком приятно, и Кюхен почти готов признаться, что чувствует в животе порхание тех самых пресловутых бабочек, о которых так любят писать в дешевых бульварных романах, так любимых его сестрой. Он улыбается собственной глупости и нежно проводит рукой по неровному короткому ёжику на затылке Сонмина, заставляя того резко дернуться и сильнее вжаться лицом в соединение его плеча и шеи. Идеальное положение. - Я боюсь себя, - внезапность слов Сонмина заставляет затаить дыхание. – Тебе будет плохо. Сонмин неохотно отстраняется и в первый раз за все время их знакомства тепло и искренне улыбается Кюхену, чье дыхание окончательно сбивается с ритма, заставляя смешно и нелепо хватать воздух ртом. *** Реук приходит в точно назначенное время и вместо приветствия шепчет тихое «Сонмин сменил прическу». Чонун безразлично пожимает плечами и тянет Реука за собой. Мысли о Сонмине задвигаются им куда-то вглубь, туда, где он сможет спокойно подумать об этом позже. Сейчас Чонун думает лишь о невысоком стройном пареньке, сидящем прямо перед ним. Умный, достаточно симпатичный, но слишком доверчивый. Чонуну до одури интересно, что же тот будет делать, когда узнает, что стал разменной монетой в эгоистичных планах своего нового друга. Он слишком глубоко уходит в свои мысли и осознает это лишь тогда, когда его руки касаются чужие холодные пальцы. Несколько мгновений он наблюдает за красивыми длинными фалангами чужой кисти, отмечая то, что рука Реука гораздо больше его собственной. Переведя взгляд на лицо ученика, он тут же натыкается на теплый, с искорками, взгляд карих глаз и буквально в нем тонет. Реук жутко похож на нашкодившего щенка, заискивающе глядящего на одного из друзей своих хозяев. Хозяев, которым он скоро надоест и станет не нужен. Чонуну до такой степени жалко Реука, что он с силой прикусывает собственные щеки, чтобы не сболтнуть лишнего. Все, что он может сделать, не скомпрометировав ни себя, ни Чанмина - оставить на память Реуку несколько незабываемых воспоминаний. Щека Реука шершавая и совсем не идеальная, что ни в коей мере не останавливает Чонуна от дальнейших касаний. Он осторожно перемещает ладонь на чужой тяжелый подбородок, обводит большим пальцем контур челюсти, от уха до уха, касается мягких влажных губ. Рот Реука горячий и безотказный, пальцы в нем скользят на удивление легко и ритмично, практически вынуждая Чонуна рычать от удовольствия и придвигаться все ближе и ближе. Единственное, что Чонун не может себе позволить – посмотреть Реуку в глаза. Он зажмуривает свои собственные и утыкается носом в короткие рыжеватые волосы на чужом виске. С губ Чонуна то и дело срываются глупые пошлости, от которых Реук млеет и стонет так протяжно, будто его ласкают сотни нежнейших ладоней. Чонун заводится не меньше, странная смесь вины и желания туманит голову так, что ему хочется поскорее оказаться внутри Реука. И неважно, где это произойдет - на неудобном узком диване, на полу гостиной или же в людной аудитории университета. Когда из одежды на них остается лишь толстый кожаный браслет Чонуна и белые синтетические носки Реука, последний будто выходит из транса. - Я давно ни с кем не… - шепчет он, пытаясь оттолкнуть все так же не смотрящего в его глаза Чонуна. – Сонмин… - Замолчи. Используя самый избитый и банальный способ из всех, Чонун заставляет Реука замолчать собственными губами и языком. Вылизывая чужие десна, нёбо и щеки, Чонун замечает каждую неровность, каждую ранку, каждое несоответствие идеальному. Пытается оправдать себя и собственные действия. Когда терпеть становится невозможно и Чонун готов взять предлагаемое прямо так, без подготовки и масштабных прелюдий, он все же вспоминает слова Реука о том, что у того давно никого не было и, что это, в общем-то, жест доброй воли с его стороны, а не насилие. Отстранившись от захныкавшего в туже секунду Реука, Чонун идет в свою комнату и долго роется в тумбочке в поисках смазки и презервативов. Жест доброй воли. Внутри Реука действительно настолько узко, что сложно ввести даже один палец, но помогают все те же пошлые нежности. Кто бы знал, что слова действительно имеют поистине великую силу. Чонун заворожено смотрит, как тело Реука изгибается под немыслимым углом, нестандартная, невообразимая красота. С трудом натянув презерватив, Чонун раздвигает чужие ноги и играючи проводит членом вокруг ануса, надавливает и тут же отстраняется, срывая с губ Реука все более интенсивные и громкие стоны. - Давай же, - сорвавшимся уже голосом хрипит тот и резко поднимает голову. Чонун не успевает отвернуться и сталкивается с прекрасным затуманенным взглядом. Заснувшее было чувство вины накатывает с новой, удвоенной силой, мгновенно превращаясь в застилающую глаза злость. Чонун двигается рвано и быстро, тем не менее, идеально попадая в ритм подмахивающего ему Реука. Даже их стоны звучат в унисон. И если бы Реук хоть немного нравился Чонуну, то стал бы для него идеальным партнером. Но нескладный мальчишка не нравится Чонуну ни на грамм, а жалость – не та основа, которая может привести хоть к каким-то отношениям, даже к простой дружбе. Чонун кончает долго, громко и первым, по инерции продолжая двигаться в горячей тесноте. Красная, словно воспаленная, головка члена Реука сочится смазкой и Чонуну приходится сделать всего несколько легких движений рукой, чтобы заполнить свою ладонь густой вязкой спермой, по консистенции которой можно было с легкостью сказать, что Реук не только сто лет ни с кем не спал, но даже не дрочил. Странный. Глупый. Иде… Чонун резко дергает головой и пытается встать, но тут же падает на мокрое теплое тело Реука, который со всей силы вцепляется в его предплечья. Дурак.