Broken

Сириус Блэк был воплощением хаоса в выверенной жизни Октавии Смит. Он был ошибкой в идеальной системе чистокровной наследницы богатого рода. Пятном на ее репутации. Она должна была выпуститься из школы, стать министерским работником, выйти замуж за красавца-богача из чистокровной семьи, жить долго и счастливо с мужчиной, которого полюбит. Но этот продуманный до мелочей план был перечеркнут в одно мгновение Сириусом, мать его, Блэком. Этим раздражающим и самовлюбленным идиотом. Все началось с этих дурацких записок. Сначала они будоражили воображение и тешили самолюбие — кто-то придумал ради нее интересный способ флирта. «Старый друг» был забавным, милым и иногда вгоняющим в краску. Он заставлял улыбаться и чувствовать себя нужной. Октавия не поняла, в какой момент начала с замиранием сердца ждать каждую новую записку. Все до единой она хранила в своей тумбочке. Рука невольно тянулась к ним в моменты, когда на душе тяжелой гирей висела грусть. Строчка за строчкой. Записка за запиской. Под конец чтения уголки губ растягивались в мягкой улыбке. Тепло. «Старый друг» дарил ей тепло. Она жадно изучала глазами всех слизеринцев, пытаясь разгадать тайну личности «старого друга». Октавия цеплялась за мимолетные улыбки, неловкий флирт, глупые просьбы и попытки ее задобрить. Но после первого свидания она понимала, что это все не то. Никто из них не распалял в ней столько же чувств, сколько «старый друг» простыми записками. Эван был хорошей кандидатурой, но те обжигающие прикосновения на балу подарил ей не он. Бал погрузил в пучину безумных и непонятных чувств. Октавия думала, что все прекрасно знала, когда спускалась в черном шелковом платье к нему, ее раскрытому «старому другу». Но обожглась, когда он позволил ей стать ближе. Она тонула в его объятиях — его было слишком много. Он был везде. Его руки скользили по ее талии и бедрам. Запах горьких сигарет, смешавшийся с ароматом дорогого парфюма, обволакивал. Его дыхание на ее шее. Так близко. И так правильно. В первый раз в жизни она почувствовала непреодолимое желание впиться поцелуем в чужие губы. Но когда была готова это сделать, увидела в дверях Розье. Внутри все рухнуло — ее идеальный мир загорелся красным, сигнализируя об ошибке. «Старый друг» в последний раз провел тяжелой рукой по ее волосам и ушел. Смазанный поцелуй в щеку горел еще час. Когда она сидела в аудитории, рассматривая оставленную незнакомцем маску, плакала в душе прямо в этом идиотском платье, смазывая весь макияж и портя прическу, смотрела в белый потолок, раскинувшись звездочкой на полу спальни. Это было больно. Ее бросили в открытое море бумажным корабликом. И Октавия не понимала, что ей делать для того, чтобы не потонуть. Она хваталась за спасательный круг — реальность, при помощи которой могла заглушить все мысли и чувства. Из-за этого она начала усерднее учиться, посвящать себя дополнительным занятиям в обществе, выкладываться еще больше на тренировках. Все для того, чтобы выбросить из головы обжигающие ладони и дыхание на своей шее. Она не позволяла себе чувствовать. «Старого друга» больше не должно было быть. Ни в ее жизни, ни в ее мыслях, ни в ее сердце. Но когда ей только показалось, что все позади, на пороге класса зельеварения появился Сириус Блэк. Он широко улыбался и делал вид, что все так и должно быть. Октавия, внешне сохраняя спокойствие, проклинала всех, кто к этим занятиям с «неуспевающим гриффиндорцем» был причастен. Он был все таким же раздражающим и самовлюбленным идиотом, как раньше. Разве что Октавию слушал чуть внимательнее, чем профессора Слизнорта. Однако что-то в его улыбке и повадках заставляло смягчиться. Поначалу Октавия не понимала этого странного снисхождения к вечно растрепанному Сириусу. Но, поймав однажды пытливый взгляд серых глаз, осознала. Осознала, что это те самые глаза, которые она видела под маской в День святого Валентина. От этой мысли не стало легче. Наоборот, идеальная жизнь Октавии начала рушиться как карточный домик. Стремительно и чертовски больно. Она пыталась найти еще доказательства. Точнее, опровержения тому, что «старый друг» — Сириус Блэк. И облегченно выдохнула, когда не смогла найти ничего. Октавия убеждала себя, что просто перепутала. Тем временем поведение Сириуса становилось все страннее. Она все чаще ловила его взгляды на себе, отмечала, что он стал меньше шутить над ней и пытался, кажется, флиртовать на занятиях. Октавия вела себя отстраненно, потому что не хотела впускать никого вроде Блэка в свое сердце. Вся его внешняя привлекательность перечеркивалась тем, что он был предателем крови. Этот факт уничтожал все. На корню. Но чем больше она пыталась задавить в себе то, что чувствовала, тем чаще в голове начали всплывать образы с ним. Мозг подкидывал эпизоды их совместных матчей на тренировках, из-за чего девушка пропускала свои пасы, проигрывал диалоги на скучных занятиях, из-за чего не могла ответить на вопросы профессора Бинса и получала новую отработку. Октавия не поняла, в какой момент начала думать о Блэке постоянно. О том самом раздражающем и самовлюбленном идиоте, который расплывался в глупой улыбке каждый раз, когда видел ее в Большом зале. Кульминацией всего этого безумия стал Блэк, который неожиданно пришел вечером весь в ссадинах с этим дурацким шоколадом и книгой по зельеварению. И беззаботное предложение: «Может, позанимаешься со мной, пока в лазарете?» И Мордред Октавию дернул тут же положительно кивнуть на предложение ухмыляющегося Сириуса Блэка. За эти четыре дня она настолько привыкла к его присутствию, к его пытливому взгляду, к его шуткам, к его длинным пальцам, со скрипом сжимающим кожанку, что с неудовольствием отмечала, что час на исходе. Их час. Когда она может не думать, что рядом сидит предатель крови, который, кажется, заставляет уголки губ подниматься каждый раз, когда появляется в дверях, а он — быть не самовлюбленным идиотом. В этот час они были просто Сириусом и Октавией, без принадлежности к факультетам, родам, без обязанностей и чувства долга. Идеальный мир Октавии Смит разрушился окончательно тогда, когда он пришел к ней с четким намерением заявить о себе и своих чувствах. Он сказал, что его амортенция пахнет древесными духами, которыми она пользовалась уже пять лет, пергаментом, который отсылал к запискам, и влажностью подземелий — явный намек на Слизерин. Сердце Октавии сделало кульбит и рухнуло в момент, когда он накрыл ее ладонь своей. Она не могла не узнать этого прикосновения. Обжигающего. Кажется, в тот момент она перестала дышать — пыталась поймать воздух ртом, но ничего не получалось. Запах его сигарет чувствовался до самого утра. До утра новой жизни Октавии — той самой, в которой нет места чувствам к «старому другу» Сириусу Блэку. Она снова настойчиво пыталась выбросить его из своей головы. Теперь уже не просто абстрактный образ, а человека, которого ненавидела много лет. Она хотела подменить чувства — начать его снова ненавидеть. Но каждый раз, когда видела его темные кудряшки в Большом зале, нервно сглатывала и отворачивалась, пытаясь за длинными волосами скрыть покрасневшие кончики ушей. Он завораживал. Манил. И ранил невозможностью быть рядом. Нет, Октавия даже не задумывалась о том, чтобы стать с ним ближе, чем просто однокурсники. Нельзя. Она не должна. Это ее долг. Сириуса Блэка в жизни Октавии Смит было не просто много, его было чересчур много. Он был везде. Она чувствовала его взгляд на себе на совместных занятиях, на переменах, в Большом зале, он начал появляться на их вечерних тренировках. Квоффл выскакивал из рук, когда он смотрел на нее так. Пытливо и с ухмылкой на лице. Розье кричал и просил собраться, но Октавия не могла. Она просто не могла собраться, потому что рядом был он. Зазнавшийся и эгоистичный Сириус Блэк. В голове всплывал прекрасный повод для ненависти — пролитое сливочное пиво в Хогсмиде. Но сколько бы Октавия не пыталась, не смогла трансфигурировать это чувство из раздражения в ненависть. Он раздражал. Самоуверенностью, сумасбродностью и эгоцентричностью. И абсолютной глупой убежденностью в том, что небольшой букет роз, шоколад и записка «прости, я такой дурак» решат все проблемы. Октавия злилась. На него и на себя. На него — за то, что был таким идиотом. На себя — за то, что не могла выкинуть его из головы. Она снова ударилась в учебу. Здесь хотя бы был повод — подготовка к пробному ЖАБА. Библиотека, занятия, дополнительные в обществе, тренировки, самоподготовка — и так по кругу каждый день. Казалось, что в таком жестком расписании думать о ком-то вроде Блэка не останется времени, но как же Октавия ошибалась. Профессор Слизнорт, просивший ее зайти к нему, встретил добродушной улыбкой. Предложил чай и волшебные пирожные, которые Октавия любила с самого детства. Сначала они говорили об успеваемости Октавии, он хвалил, что заставляло девушку победоносно улыбаться. Потом о квиддиче. Обезоруживающая фраза «Я рад, что вы начали лучше ладить с мистером Блэком» стала последней каплей. Кружка выпала из рук, разбившись на мелкие кусочки. Так же, как самообладание и контроль над ситуацией Октавии. Раз это заметил учитель, то скоро и все остальные начнут замечать, что Октавия больше не ненавидит Сириуса Блэка. С ужасом она подумала о том, что кто-то может узнать об истинных чувствах. В голове тут же пролетели картинки того, как ее выгоняют с факультета, с ней перестают все общаться, родители отправляют ей чемодан со всеми вещами, выжигают с семейного древа и называют этим ужасным словом. Предатель. — Я как раз хотела об этом поговорить, профессор, — слетает с ее губ прежде, чем она успевает подумать. — Я хочу закончить наши занятия с мистером Блэком. Профессор Слизнорт удивленно вскинул брови и беззлобно спросил о причинах. Октавия выдумала. Нагрузка. У нее бешеная нагрузка, и она не может выкроить час для занятий с ним. Дело не в его ухмылке, подпрыгивающих кудряшках и просто невероятных пальцах. Профессор Слизнорт охнул и потер переносицу. Убедил, что нужно провести хотя бы одно последнее занятие для Блэка, потому что «нельзя оставлять мальчика в такой ситуации». Октавия согласилась. Но для себя решила, что это будет последний раз, когда они будут с Блэком так близко. Она не даст этим непонятным чувствам разрушить ее жизнь. Не даст потерять семью.

***

Октавия до последнего надеялась, что он не придет на занятие. Но, увидев его счастливую физиономию на пороге класса зелий, тяжело вздохнула и крепко сжала в руках учебник. Отпустила только тогда, когда жесткая обложка начала больно впиваться в нежную ладонь. Она чувствовала неловкость, когда смотрела на Сириуса сейчас с пониманием того, что перед ней — тот, кто присылал ей записки, пригласил на бал и трогал так, что воздух пропадал из легких. Он же смотрел на нее как обычно — хитро сощурившись. — Сегодня наше последнее занятие перед экзаменом, поэтому повторим западающие моменты, — не обращая внимание на его пытливый взгляд, начала Октавия, уткнувшись в учебник. — Итак, назови мне основные компоненты напитка живой смерти. Она не хотела смотреть на него. Знала, что после этого не сможет оторваться. Утонет в его серых глазах. Растворится в желании прикоснуться к нему. — Дремоносные бобы, настойка полыни, корень валерианы и корень асфоделя, — все также улыбаясь, проговорил он. — Что нужно использовать в качестве противоядия к долголетним эликсирам? — она перевернула страницу учебника, стараясь держать себя в руках. Она видела, как Сириус пытается положить голову на парту, чтобы посмотреть ей в глаза. — Проще всего безоаровый камень, но можно сварить противоядие, которое основано на компонентах изначального эликсира. Не хочешь поговорить? — взгляд исподлобья. Эти чертовы кудряшки, спадающие ему на лицо. Октавия сжала обложку учебника, тяжело вздохнув. — Только о зельеварении, — отрезала она, рассматривая пожелтевшие страницы. Октавия чувствовала, что он смотрит, не отрываясь. — Какого цвета должен быть Эйфорийный эликсир? — Желтого, — он наклонил голову на бок. — Октавия, нам нужно поговорить. — Нет, Блэк, тебе нужно учить зельеварение для того, чтобы сдать его на следующей неделе! — девушка с шумом опустила учебник на парту и подняла голову. Глаза в глаза. Она видела озорство в его глазах, он — разочарование и злость. — Все, что произошло, неправильно и не имеет смысла. — Но тебе ведь понравилось, — он ухмыльнулся. Удар поддых. Октавия, кажется, задохнулась. Нет, ей не понравилось. Ничего из того, что произошло за этот учебный год. Записки, бал, лазарет, взгляды и прикосновения — все это было неправильно. А все, что было неправильно, Октавии не могло нравиться. Но он нравился. — С чего ты взял? — дрожащим голосом сказала она. — Знаю, — он положил ладонь на руку девушки, отчего из легких тут же выбило воздух. Октавия с силой отстранилась от него. Нет. Нет. Нет. Самообладание начинало постепенно разрушаться, как будто оно было стеклом, а Сириус Блэк — молотком. И он прицельно бил в самые слабые места для того, чтобы эта стеклянная преграда скорее рухнула. — Блэк, я предупреждаю тебя: ничего между нами быть не может, — Октавия сглотнула и выставила руки перед собой. — Ты гриффиндорец, я слизеринка, наши пути никогда не пересекутся. — Ты не использовала слова вроде мерзкий и зазнавшийся, значит ты меня таким больше не считаешь? — Сириус ухмылялся. Он встал со своего места и облокотился о парту. Смотрел. Внимательно. — Я считаю тебя самовлюбленным и напыщенным идиотом, который просто тратит мое время. Если ты не хочешь говорить о зельеварении, я вернусь в свою комнату и продолжу собственную подготовку, — стараясь не смотреть ему в глаза, Октавия начала быстро собирать сумку. Руки дрожали, но она продолжала впихивать большой учебник зельеварения в нее. — Октавия, — он мягко остановил ее, обхватив запястья. Октавия задрожала и опустила голову. — Будь честна с собой хотя бы раз, — шепот обжег ухо. Сириус отстранился и, довольно ухмыляясь, собрал свои вещи. Он накинул сумку на плечо и на прощание сказал: — Спасибо за занятия, профессор. Надеюсь, тебе все-таки было приятно провести со мной время. Затем его руки пропали с ее плеч, шепот превратился в торопливые шаги к двери. Октавия сжимала в руках чертов учебник по зельеварению, который никак не хотел лезть в сумку, и глотала катившиеся из глаз предательские слезы. Прямо как тогда, после бала. «Будь честна с собой хотя бы раз», — пронеслось в голове. — Я люблю тебя, идиот, — прошептала Октавия, закрыв лицо руками.