The Dark Side of The Moon

“Овод снова заговорил своим мягким, певучим голосом, точно мурлыкая. «Вот так говорил бы ягуар, будь он в хорошем настроении и имей он дар речи», – подумала Джемма” Этель Лилиан Войнич, "Овод"

У неё очень красивые глаза. Чувствуешь себя подлецом, вспоминая, что год назад тебе было наплевать на их цвет и то, что она в них хранила, ведь интересовал тебя только секс. Она была такая хрупкая и нежная, податливая и неуверенная. Она боялась, а этот страх так манил, что ты, не в силах больше сдержаться, уложил её в постель, при этом нежно нашептывая побольше всякой лжи, чтобы она могла расслабиться. Чтобы ты мог расслабиться. Руки у неё тоже красивые. Тонкие и слабые, слегка дрожат. А улыбка такая наивная, что тысячи кинжалов раз за разом вонзаются в сердце от одной лишь мысли, что когда-то ты эту улыбку предал. Папа всегда говорил про бизнес, и ты ссылался на этот проклятый бизнес всякий раз, когда надо было избавиться от надоедливой подружки. Этих подружек было много, все они чем-то друг друга напоминали, одни словами, другие — в постели, некоторые даже внешне походили друг на друга. Имени каждой ты уже и не помнишь, о многих давно позабыл, и даже если встретишь кого-то из них на улице, ни за что не узнаешь. Да и кто будет рад таким встречам? А Элион… Этот случай особенный хотя бы потому, что ты впервые совратил невинное создание. Тошнота накатила, как вспомнил, что ей было всего семнадцать. Семнадцать, подумать только, до чего ты опустился. Это было бы не так страшно, если бы после прекрасных ночей, что вы дарили друг другу втайне от её родителей и всего мира, ты не бросил её гнить в Элиас-тауне, ссылаясь на всё тот же, чтобы черт его побрал, бизнес. Бизнес как система. Погружаешься в него и становишься от него зависмым, ведь он приносит тебе деньги, а деньги — это жизнь. Сколько бы ты ни проклинал это осточертевшее слово из шести букв, а именно благодаря ему у отца водятся деньги, на которые ты, может быть, когда-нибудь да смог бы вывезти Элион из забытого богом городка, чтобы она начала полноценную жизнь. Почувствовал себя наивным мальчишкой, когда произнес её имя. «Элион?» Седрик понимающе улыбнулся, сообщая, что Элион в своем захолустье с родителями, а заходила к тебе Нерисса. Повернутая на чувствах истеричка, которая после заявления о замужестве и наигранном целомудрии с высокоподнятой головой вышла из книжного. Ты обещал найти всю её подноготную, но сейчас эта затея кажется такой жалкой, что даже думать о ней противно. Нет, ну ты ведь правда не собирался копать под бывшую только потому, что она отказалась выпить с тобой чашечку кофе? Но к чему был этот жест с её стороны? К чему было навещать тебя в больнице и ронять слезы у твоей постели? Может быть, потому, что это так трагично и красиво, а она писательница. Все люди искусства сумасшедшие, особенно женщины. Сентиментальные, с расшатанными нервами. Напишет, наверное, об этом в каком-нибудь из своих дешевых романов. Вспоминаешь, как два месяца назад впервые наткнулся на одну из её книг. «Не забывай меня». Какая чушь. После прочтения нескольких страниц ты понял, что этому произведению есть только одно название — литературный провал, причем весьма дешевый. О непризнанном гении и речи быть не может, понятно теперь, почему она наведывалась к Седрику: пыталась уговорить его продавать её книги. Благо, у брата мозги еще неплохо работают. Он не стал марать руки о литературную грязь такого рода. К черту Нериссу… Почему ты открываешь глаза, а перед тобой светло-серые глаза Элион? Красные от слез, слегка опухшие. Закрываешь глаза, открываешь — и снова омут её глаз. — Не плачь, Элион… Я живучая тварь. — Ты подлец, Фобос, вот что я тебе скажу. Помчался за собтвенной смертью. — Ты мне льстишь. Я ведь люблю, когда меня ругают. — Замолчи. — Она стирает слезы с порозовевших щек и улыбается. — Седрик сказал, чтобы я была с тобой груба и затыкала, если ты будешь много болтать. — А ты не послала его в теплые края? — Нет, я ведь его люблю. — Меня бы так любила. Я тут сгораю от ревности. — Не верю, что ты способен на такие чувства. — Я стал хорошим мальчиком. Тебя этот кактус привез сюда? — Он приезжал вчера к себе за какими-то вещами. К нам даже не заходил, торопился. Я сама вышла и попросила его забрать меня. Хотела увидеть тебя. — Я тронут. Ради меня ты оставила родителей? — Папа сказал, что справится без меня несколько дней. — Не заставляй меня плакать. — Пытаешься засмеяться, но боль в теле заставляет остановиться. — Интересно было бы на это посмотреть. — Мне надо срочно выписаться отсюда и отправиться домой. Заляжем на дно на несколько дней. Поднимешь меня на ноги, будем читать Гёте по ночам и смотреть мелодрамы. — Ты едва вернулся с того света, о выписке даже не мечтай. Недавно мы говорили с твоим лечащим врачом. Он сказал, что тебе еще минимум две недели надо тут отлежаться, потом можно домой, но постельный режим и особый уход обязательны. — А кто будет за мной ухаживать? — Сиделка. Тебе не составит труда нанять себе кого-то. — Зачем мне сиделка? Я бы хотел, чтобы твои руки прикасались ко мне, а не чужие. — Ты стал смелее. — Элион нагибается, приближая свое лицо к твоему, и шепчет в самые губы: — Смелее, чем в прошлый раз. Закрывает глаза и целует в губы. Чувствуешь вкус ванили, её растрепанные волосы щекочут тебе лицо, а запах трав напоминает о вашей первой ночи. Она не углубляет поцелуй и неохотно отрывается. Грустно улыбается. — Мне бы одеяло потолще, а то я возбудился. — Нахал! — Закрывает лицо руками, раздаваясь громким смехом. — Недавно я признался Седрику, что хочу секса. Он предложил мне соблазнить одну из медсестер. Знаешь, что я ему ответил? — Что? — Она поднимает брови и скрещивает руки на груди. — Я сказал, что мне никакие медсестры не нужны. Только Элион нужна, моя прекрасная лесная нимфа. А все остальные пусть катятся по всем кругам ада. — Не верю ни единому слову. Это такая очевидная ложь, Фобос. Кажется, вместе с кровью ты потерял и способность лгать. — Тем лучше. Теперь ты видишь, что мне тебя не хватает. — Чего ты хочешь? — А ты? Зачем приехала сюда и поцеловала меня? — Я переживала. — А я хотел тебя. Еще в тот день, когда меня чуть не убили. — Я знаю, Фобос, замолчи. — Я должен сказать. — Седрик сказал, что тебе нельзя много разговаривать. — Плевал я на Седрика! Я хотел тебя, Элион, и год назад, и десять дней назад тоже. Я хочу и сейчас. Ты ждешь признаний в любви? — Я ничего от тебя не жду. — Она опускает взгляд и нервно теребит свои косы. — Все девушки ждут, когда им скажут «люблю». А я не хочу говорить тебе слово, о котором понятия не имею. — Ты тяжело дышишь, Фобос, это начинает меня пугать! — Она прикладывает руку к твоему лбу, а в глазах у тебя мутнеет. — Мне нравятся твои глаза. И руки. — Становится жарко. И душно. — Открой окно. — Оно открыто. Я позову врача… — Не смей. — Хватаешь её за руку, вкладывая в этот жест последние силы. — Мне перевалило за тридцать, а я правда не знаю, каково это — любить женщину. А ты безмозглая малолетка, так что перестань слушать моего брата и затыкать меня. Обидно, что тебе всего восемнадцать, а ты лучше меня разбираешься в любви. Но мне нравятся твои серые глаза, из-за которых ты иногда похожа на слепую или полоумную, и нравятся твои руки. Прозрачные руки. — У тебя фетиш на мои глаза и руки? Я затыкаю тебя не потому, что Седрик велел мне делать это, а потому что ты еле дышишь. Мне страшно. Помолчи, я верю тебе, Фобос, верю. И ничего искреннее за всю жизнь я еще не слышала. Давай помолчим. Она прикладывает пальцы к твоим губам, и ты закрываешь глаза. Она права, ты слишком много болтаешь, теряя при этом последние силы. А ведь тебе надо быть в форме до вторника. Погружаешься в сон. Глубокий, как её глаза. Безрассудство. Ты такой из-за ран, из-за того, что потерял много крови. Просыпаешься, а её рядом больше нет. Когда в палату входит медсестра, спрашиваешь, не заходила ли к тебе девушка. У неё русые волосы и большие серые глаза. Медсестра отвечает, что эта девушка вышла из палаты полчаса назад. Она еще в больнице и разговаривает сейчас в коридоре с каким-то блондином. Позвать её? — Нет. А что за блондин? Мой брат? Нет, медсестра утверждает, что твой брат не блондин вовсе. Этого мужчину она раньше не видела. Может, все же позвать вашу невесту? — С чего вы взяли, что она моя невеста? Она плакала у твоей постели три часа еще до того, как ты проснулся. Медсестра говорит, что после того, как уснул, плакала еще столько же. А еще у неё на безымянном пальце кольцо с драгоценным камнем. Похоже на обручальное. А еще ты, мистер Эсканор, так ревнуешь. Вот она и подумала, что эта девушка твоя невеста. — Она еще слишком юна, чтобы обременять себя узами брака. Перейдайте ей, что я проснулся, если она все еще в коридоре и больше ни с кем не беседует. — Сперва укол, мистер Эсканор. Вы же хотите скорее поправиться? — Как же мне это всё осточертело. Сделав укол, медсестра выходит из палаты, а через несколько минут после неё входит Элион. Глаза больше не красные от слез, но отечность есть, так что распознать, что она недавно проливала слезы, очень легко. А тебе так льстит, что она плачет по тебе. Проклятый эгоист, вот ты кто. У вас, Эсканоров, это, наверное, в крови. Элион едва успевает сделать шаг к твоей постели, как ты задаешь ей мучавший тебя вопрос: — Что за блондин? — Откуда ты знаешь? — Она садится на стул напротив тебя и покрывает твой лоб своей рукой. От этого опять становится жарко, и тебе хочется сказать, чтобы она убрала руку, но боишься обидеть её, ведь эта просьба может показаться двусмысленной. К счастью, Элион сама понимает, что создает этим неудобство, и спешит убрать руку. — У тебя повсюду шпионы? — Я влиятельная шишка, всё обо всех знаю. — Тогда ты должен знать, кто этот мужчина. — Хочу услышать твою версию. — Профессор Силла, он преподавал мне информатику в школе. Случайно встретила его здесь. — Ясно. У меня к тебе предложение. — Вот как, — Элион бросает на тебя настороженный взгляд. — Надеюсь, ты не думаешь, что я соглашусь? — Ты ведь даже не знаешь, о чем речь. — Думаю, это что-то непристойное. — А я думаю, что ты озабоченная. — Элион возмущенно открывает рот, чтобы сказать что-то в ответ, но ты её прерываешь: — Тише, тише! Когда меня выпишут, я приеду в Элиас-таун. Проведу там всё лето вместе с тобой. — А к сентябрю снова свалишь по бизнесу? Нет уж, это я уже проходила. — Плевать я хотел на отца и его бизнес. К сентябрю я привезу тебя сюда, в Хитерфилд. Буду работать, а ты будешь учиться. — Как хорошо ты всё за меня решил. А мое мнение тебя интересует? — Я пока ничего не решил. Просто предлагаю провести вместе время в Элиас-тауне. А потом ты скажешь, хочешь поехать в Хитерфилд и начать новую жизнь, или нет. — А если я откажусь? — Все равно будем встречаться. Я буду приезжать на выходных. — Ты ведь знаешь, что я откажусь. На кого мне оставить маму? Папа один не справится. — Я могу нанять сиделку и… — Замолчи! Сиделку нанимать будешь себе. — Элион, ты первая, кому я предлагаю жить вместе. Всегда быть рядом. — Всегда? — Она усмехается. — Твое «всегда» закончится на первой красивой заднице. Знаешь, как мне больно слушать всё это? — Я хотел бы всё исправить. — Если хочешь, приезжай в Элиас-таун летом, а дальше посмотрим. — Приеду, как только вырвусь отсюда и сделаю кое-что для брата. — Страшно представить, что меня ждет. — А мне нет. Ничего страшного. На этот раз ты уверен в искренности своих намерений. Ты делаешь это не потому, что просто хочешь иметь её. Всё дело в её туманных глазах и тонких запястьях. Кажется, любовь — это когда превращаешься в собаку. — Тебе надо отдохнуть, Элион. — Тебе тоже. — Знаю. Меня снова ко сну клонит. Это от укола. — Я уйду, когда придет Седрик. — А где ты останешься на ночь? — Не знаю, Седрик сказал, что, наверное, снимет для меня номер в гостинице около его магазина. Я смогу позвонить ему, если что-то понадобится. — Скажи, чтобы отвез тебя в мою квартиру. Уверен, тебе там понравится. — Мне будет удобнее, если Седрик будет где-то поблизости. — Кажется, ты действительно любишь его больше, чем меня. — Не болтай ерунды. Тебя я вообще не люблю. Элион целует тебя в лоб, проводя тонкими пальцами по твоей щеке. Так хочется, чтобы хотя бы на мгновение эти раны исчезли, и ты смог прижать её тело к своему, вдыхая запах свежих трав и сирени. Снова целует тебя в губы. Снова вкус ванили. Это помада такая? На этот раз углубляет поцелуй, едва не упав на койку и чуть не угробив тебя этим поцелуем. Отрывается и просит прощения. Её губы смеются, а глаза полны непреодолимой тоски. Что она чувствует? Кажется, всё тот же страх. А еще недоверие. В комнату входит Седрик, и смущенная Элион тут же отходит от тебя. Глупая. — Помешал? — Нет, ты всегда вовремя. Проводи Элион до номера. — Пойдем. Спустя час брат возвращается — на этот раз вместе с Мактинненом. Интересно, Седрик привез Элион из чувства благодарности за потрясающий план спасения его с Корнелией душ? Надеешься, что не так. А план-то действительно неплох. Как бы Мария Медина всё не испортила. — Итак, я повторяю все наши действия. — Седрик поправляет очки и заглядывает в толстый блокнот. — Я еду на Вирджинию как ни в чем ни бывало. За мной следуют полицейские во главе с тобой, Джоэль. — Мактиннен кивает. — Конечно, не в полицейских машинах. Конспирация — хорошая вещь. Вы не должны выдать себя ни своим видом, не действиями: обычные люди на обычных машинах. Так Джонатан ничего не заподозрит. По крайней мере, не должен. Тем временем Рик привозит Корнелию на Вирджинию — конечно, втайне от всей её семьи. За ней также следуют полицейские, только во главе в Томасом Лэром. Ты с ним договорился? — Седрик бросает на Джоэля вопросительный взгляд. Тот снова кивает. — Лудмор, скорее всего, следить будет за мной. Корнелия всегда дома, а я для него — открытая мишень. Мы встречаемся у маяка — это открытое место, где в нас можно спокойно прицелиться. Но Лудмор также не сможет скрыться, чтобы следить за нами. Вы с полицескими закрываете все входы и выходы из смотрительных кабин, некоторые из твоих людей скрываются там заранее. Одна часть останавливается у метеорологического центра, другая — у дома Медичи. Вроде бы всё. — Не всё. Джоэль, — Испытюще смотришь на Мактиннена. — Медина нам не помешает? — Она вообще в курсе? — Седрик прячет блокнот в кожаную сумку. — Еще нет. — Мактиннен устало качает головой. — Джоэль, ну сколько можно? Поставь ты уже эту сучку раком. У этой бабы в отделе не больше прав, чем у тебя. Возьми операцию в свои руки, пусть не сует свой нос куда не надо. Хочешь, посвяти её в это дело, но помни: чтобы она не путалась у нас под ногами. — Может, она вообше помочь захочет? — Седрик достает из кармана пачку сигарет и крутит её в руках. — Вполне возможно. Так или иначе, я эту проблему решу, уверяю вас. — Конечно, а то я уже подозреваю, что у неё тоже есть яйца. Так и проходит день. Затем одинокая ночь. В последующие три дня Элион всё также сидит у твоей постели, вот только слез больше не роняет. Ты рассказываешь ей об университетах в Хитерфилде и Бостоне. Спрашиваешь, не потеряла ли она рецепт того овощного супа. Она всегда осторожно улыбается, будто ждет, что вот-вот и всё перевернется, как в страшном сне, что у тебя вырастут острые клыки и длинные когти, и глаза загорятся зеленым пламенем. А ты тем временем лежишь беспомощный на узкой больничной койке и придумываешь глупые слова. Впитываешь каждый звук её нежного голоса, спрашивая себя, реально ли то, что ты задумал? Все ведь рано или поздно взрослеют. У тебя когда-нибудь должна была появиться женщина, которая подарила бы тебе наследника и встречала вечерами после работы. Правда, ни о каких детях и свадьбе сейчас и думать не хочется, зачем обременять себя всякой суетой? Все же интересно, какого цвета будут волосы у твоего сына? Остановись, пока не поздно. Сын или дочь, утро или вечер, жизнь или смерть — всё пустое, пока она сидит возле тебя и накрывает твою руку своей. На четвертый день Элион заявляет, что должна возвращаться: дома её заждались. Обещает навестить тебя через неделю. Ты не хочешь её отпускать, но и остаться не просишь — пусть уходит, так лучше. Ей незачем быть здесь, пока происходит это безумие. К тому же, тебе так хочется присутсвовать при поимке Лудмора. Мактиннен сетовал на то, что всё это, возможно, делается зря. Никто не знает, здесь ли Лудмор, следит ли он вообще за Седриком, а подготавливается целая операция по его поимке. Никогда прежде он не работал с такой неопределенностью. Но ты обещал за эту неопределенность хорошо заплатить, вот он и согласился. Седрик клянется, что лично запрет тебя в этой палате, чтобы ты не смог выбраться. Тебе, конечно, заметно лучше, но посмотри на себя, даже двигаться не можешь. Как овощ. Пока Седрик увозит Элион в Элиас-таун, в больницу заявляется отец. Снова болтает о предприятии, говорит, что твое место директора в новом филиале будет ждать тебя к июню. За это время ты как раз успеешь оправиться, а там жизнь пойдет своим чередом. — Отлично, только вытащи меня отсюда. Врачей не слушай, в их помощи я больше не нуждаюсь. Всё необходимое может делать для меня сиделка. У нас ведь есть деньги, я буду признателен, если ты потратишь их на мой покой. Как ни странно, отец с легкостью соглашается. Может быть, потому, что его самого уже тошнит от этих стен светло-голубого цвета, может, потому что твое желание совершенно не совпадает с желанием Седрика продержать тебя тут до полного выздоровления, а отец, словно ребенок, зная о намерениях твоего брата, делает наоборот назло ему. А может, ты просто слишком много думаешь, и папе действительно важен твой покой. Кажется, ты разучился читать его мысли за стеной изумрудных глаз. Кто бы что ни говорил, все же это просто прекрасно — иметь деньги. Достаточно щелкнуть пальцами, и тебя уже перевозят домой, возле тебя появляется сиделка лет шестидесяти по имени Аннэт и готовит тебе куриный бульон. Семейный врач суетится у твоей постели, обещая навещать каждые три часа, но еще один щелчок — и он соглашается приходить к тебе хотя бы по утрам. Папа довольно улыбается, и ваши взгляды встречаеются: почему его глаза такие яркие, а твои похожи на глаза старика, словно ты прожил на несколько десятилетий больше? Как же папочка расстроится, узнав, что ты вовсе не собираешься браться за работу в июне. Но тебя не мучает совесть, ты обещаешь ему приехать в офис, как только поправишься, и нажимаешь на кнопку пульта. — Спасибо, папа, что бы я без тебя делал? До встречи. Аннэт подает бульон, заботливо поправляя тебе подушку. Интересно, откуда она взялась? — Я ухаживала за сыном друга вашего отца несколько месяцев назад, когда его выписали после аварии. — Аннэт присаживвется у твоей постели. Представляешь, когда же наконец на её месте будет сидеть Элион. — Вот мистер Джексон и порекомендовал ему меня. — У вас хорошо получается. — С удовольствием уплетаешь вермишель из бульона. — Хоть и не люблю бульоны, эта еда намного лучше той гадости, что подают в больнице. — Не хочу вас обидеть, мистер Эсканор, но, кажется, всем, кроме вас и вашего отца ясно, что вы себя губите. Вам действительно не помешало бы побыть в больнице еще немного. — Нет-нет, это самый верный путь к выздоровлению. Будете колоть меня поменьше и подавать необходимые лекарства, вот и всё. — Только мы с вашим отцом договорились, что по воскресениям у меня выходной день. За вами будет кому присмотреть? — Конечно. У меня очень заботливый брат и внимательная девушка. — Как приятно это слышать. На самом деле я бы и не брала выходные. Раньше мне нечем было себя занять, и я работала каждый день. Но вернулась моя племянница из Индии, живет у меня, поэтому в выходных я теперь очень нуждаюсь. — Вот как. Мой брат тоже когда-то жил в Индии. А что она там делала? — Если бы я только знала. Она жила там еще десять лет назад, потом пропала совсем, перестала писать мне письма. Только год назад возобновила переписку, сообщив, что вернулась в Бомбей. Бедняжка, у неё кроме меня никого нет, снова что-то перевернулось в жизни, так к кому ей теперь идти, если не ко мне? — Вы правы, надо помогать ближним. — «Возлюби ближнего своего». Халинор еще такая молодая, а столько всего повидала. Если бы только её мать была жива, она бы… — Халинор? — Ты откладываешь тарелку с бульоном. Это имя не может ранить тебя, ибо оно не имеет над тобой никакой власти, но предвещает угрозу, словно толчок в земной коре перед извержением вулкана. — Да, её имя вам о чем-нибудь говорит, мистер Эсканор? — У меня была знакомая по имени Халинор. Правда, она никак не была связана с Бомбеем, но все может быть. У вас нет её фотографии? — У меня есть семейное фото, на котором она запечатлена, я всегда ношу его с собой. Сейчас пойду за сумкой. Только её не хватало. Что она потеряла здесь, в Хитерфилде? Седрик не должен об этом знать, по крайней мере, до вторника. Да и вообще не должен, к чему забивать голову прошлым? У него есть Корнелия, пусть лучше за ней бегает. Аннэт возвращается с фотографией в руках. Передает её тебе. Взглядом ищешь черты её лица, ты должен узнать, хоть и прежде видел её только на фотографиях, что показывал Седрик. Останавливаешь взгляд на девушке с длинными золотыми косами. — Тут ей всего восемнадцать, этот снимок мы сделали за год до того, как она со своим женихом улетела в Индию. Вот она. — Показывает на девушку, которую ты верно принял за Халинор. — Сейчас ей уже тридцать. Так это она та самая ваша знакомая? — К сожалению, нет. Общее у них только имя. Аннэт прячет фотографию и уносит тарелку с бульоном. Спустя полчаса появляется разгневанный Седрик. Пускает в стену пульт от телевизора, обещает уничтожить всю твою коллекцию. Просишь Аннэт не беспокоиться и объсняешь ему всё. Старушка оставляет вас наедине. Седрик раздраженно вздыхает и достает из кармана зажигалку. — Спалю тебя ко всем чертям. Мог бы предупредить. — Из другого кармана вытаскивает сигареты. Закуривает. — Ты бы меня оттуда не выпустил. Еще и с отцом поскандалил бы. Было бы забавно понаблюдать за вами. — Я сыт по горло этими неожиданностями. — Ты из-за чего такой нервный? — Попробуй догадаться. — С Элион всё хорошо? — Порядок, порядок. — Тушит сигарету о пепельницу в форме волка. — Не переживай, поймаем мы Лудмора или нет, с Корнелией все равно всё будет в порядке. — Не сомневаюсь. — Седрик садится кресло у твоей кровати. — Спокойно, мы ведь умеем решать проблемы. — Я видел Халинор. — Халинор? Не может быть. — Она была в больнице. Стояла у автомата. Взяла кофе и ушла. — Ты, наверное, с кем-то её спутал. — Да, скорее всего… Я смотрел на неё в профиль. Но, понимаешь, волосы те же, даже нос и подбородок. Таких совпадений ведь не бывает. — И что дальше? — Ничего. Появился Мактиннен, и она исчезла. — Мне кажется, ты просто свихнулся. — Этот вариант меня устраивает куда больше. — Забудь обо всем, Седрик, через пару дней тебя ждет грандиозное представление, в котором ты играешь одну из ведущих ролей. Отбрось все ненужные мысли, подготовься к тому, что важно здесь и сейчас. — Ты прав. Седрик откидывается в кресле, и ты ловишь себя на мысли, что очень устал. Как, оказывается, много можно сделать, не двигаясь с места. Назревает вопрос: что такое сила? Знание или власть?