Вот чему ещё она научилась в армии: кажись занятым. Если ты создаёшь видимость бурной деятельности, никто даже не поинтересуется, чем именно ты занят. Терри Пратчетт «Пехотная баллада»
У центрального каменного и двухэтажного здания квадратной формы с на удивление тонкими перилами с частыми прутьями нас встретила улыбчивая, ничем не примечательная женщина. Средний возраст, тёмные волосы в низком хвосте, очки без оправы на носу и тёмное платье с фартуком. Уже минуты три как нас обгоняли дети возрастом от пяти до восьми-девяти лет, видимо, учащиеся. Взрослых же почти не было, кроме Харуно мною было замечено двое в форме шиноби Конохи и три женщины, чем-то неуловимо смахивающие на училок советских времён, огульно мною записанных в персонал. А ещё я понятия не имею, как полностью называется это заведение. Типичная ситуация, когда для ребёнка «садик» это ровно тот единственный детский садик, в который он ходит прямо сейчас, а потом таким удивлением и открытием становится, что у него, зачастую, помимо номера есть и название. Взрослые дружно раскланялись, я привычно повторила, и речь наконец-то зашла о том, что да, ждали именно нас. Иошико-сенсей, как представилась женщина, встречала нас исключительно потому, что вступительную церемонию мы пропустили, а она одна из самых важных, ведь с этого начинается первый шаг на дороге шиноби, загорается первая искра Духа Огня и дальше вообще непонятно. То ли философия, то ли пропаганда пополам с патриотизмом. Мебуки и Кизаши, однако, не создавая впечатления болванчиков, поддерживали беседу. И как бы не получали от неё удовольствие. Чета Харуно, что, по сути, я о них знаю, кроме дочери Сакуры? — Слушайся Иошико-сенсей, Сакура! Постарайся, у тебя получится! — в отличие от последних недель, Мебуки на удивление приветлива и доброжелательна. И мою руку тут же впихивают в ладонь Иошико. Сенсей типичная японка неопределённых лет и средней симпатичности, в платье пусть и европейского стиля, но неуловимо напоминающего кимоно, возможно, своими квадратными рукавами. Странного и мгновенного обаяния Кадо-сан у неё не было. А ещё интересно, почему сначала Мебуки назвала его «сама», а потом перешла на «сан». Меня обнимают, одёргивают чёрную футболку и шорты, гладят по голове, отдают квадратный свёрток Иошико и уходят. Что характерно, едва ли не в обнимку. — Ну что, Сакура-тян, пошли? — нейтральная улыбка на мой кивок и под стук резиновых подошв моих сандалий и деревянных извращений-гэта меня за ручку ведут в основное здание. Коридор широкий, на стенах щиты, причём у входа с явно официального вида бумагами и разными списками, а вот дальше рисунки-фотографии и мотивирующие плакаты, причём детских рисунков минимальное количество. — Смотри, вот это твоя комната. Группа первого года обучения, класс третий, поэтому, чтобы найти свою комнату, обрати внимание, слева над дверьми есть таблички. На твоей должно быть написано «A-3», первая буква про год, вторая цифра про класс. Всё понятно? А справа окна. Действительно огромные, и цельные ровные стёкла. Без советских наплывов и волн, очуметь. Но на двери всё-таки пришлось переключиться и заверить, что цифра прекрасно видна и запомнилась. За то время, что мы, неторопливо оглядываясь, шли к двери, дети вокруг очень быстро рассосались. А ещё пробил колокол. Не звонок, как ожидалось, а прям настоящий колокол, как на звоннице. В дух внутреннего отдела из действительно широкого коридора и больших окон чистый, чёткий звук вписывался невероятно. Само место было очень цельным, вместе с Иошико-сенсей, улыбчивым, располагающим, вызывающим подспудный ужас Кадо-саном, и забором у площадок с дырами от ножей. Или кунаев. Дверь передо мной открыла Иошико, пропустив меня вперёд. Класса не было, был маленький квадратный закуток со множеством квадратных же деревянных ящичков. Скамеечек или чего подобного не было, но вот на ящичках были надписи. Как пишется «Харуно Сакура», мной было выучено сразу же по попаданию в относительно благоприятную обстановку. Чтобы не обходиться крестиком, хотя на самом деле в этом мире есть решение проще. В случае, если неграмотный человек внезапно оказывается настолько крут, что ему понадобилось расписываться, для него изготавливается специальная печать. Она как икеевский карандаш, тубус с крышечкой, под крышечкой подушечка с чернилами и закорючки-иероглифы фамилии и имени. Надо расписаться — прикладывай печать. Надо проверить, что из этого для тебя сделано — открывай печать и сверяй символы. Всё просто, и на самом деле ничего позорного в безграмотности тут нету. Если ты крестьянин — ты растишь еду, а не протираешь штаны. Если ты кузнец — ты с самого детства стоишь у мехов, а не занимаешься не пойми чем. Эту простую истину мне донесли не родители, которые сами вообще-то замечательно писали и читали, а Дзиро, который в своей семье был первым грамотным. Медленно, по слогам, но каждый вечер он читал родителям разные бумаги. Не обо всём делился, но иногда проскальзывало в разговорах. Самое удивительное, что именно на этом меня окончательно и приняли, потому что у меня получилось пару раз объяснить, о чём шла речь. Насколько правдиво это было для этого мира — другой вопрос, но природа людей тут та же, и взрослый разум наконец-то выдал небольшое преимущество. И в ящичек с надписью «Харуно Сакура» мною ставятся обычные сандалии. Иошико-сенсей в это время успела переобуться во что-то вроде тапочек с задниками, как туфли, но явно мягче и удобнее, мне же, судя по всему, предлагалось остаться в носках. Ну, что же, это взрослые почти все в сандалиях на голую ногу, дети, если не гуляют просто так, то обязательно в белых толстеньких носочках. Видимо, часть формы, вместо тапочек. Но у старших таких уже нет — они в обуви на босу ногу. Так что отдельная моя радость это то, что я носочки люблю. Есть что-то неописуемо приятное в том, чтобы ходить по деревянному полу в удобных, чистых носочках, и основная радость тут даже не в том, что можно нормально по этому самому полу ходить, а в том, что, когда ты идёшь в носках, ты чувствуешь. Чувствуешь, что идёшь, понимаешь, как двигаешься, пол под ногами, слой носков. Так что от этого не сильно привычного, всё-таки в доме Харуно больше ходят босиком, или, как Мебуки, в тапках, я захожу в раскрытые Иошико-сенсей двери. А там — просторная, действительно большая комната, вдоль стен широкие тёмные полы, то ли лавочки, то ли полки, по центру татами, огромные окна и целая куча детей. — Дети, поздоровайтесь, это Харуно Сакура, она не ходила по состоянию здоровья и теперь будет учиться с вами. Сакура, представься! Ну, здравствуй, школа. Выхожу вперёд, осматриваю совершенно незапоминающийся ковёр сопливых лиц разного, в основном тёмного, колера и делаю намёк на поклон. — Меня зовут Харуно Сакура. Позаботьтесь обо мне! — и всё-таки люблю я местные правила приличия! Все подобные ситуации расписаны. А в случае ступора делай вид, что смущаешься. Считается, что этакая неготовность к жизни у девочек мила. И ни в коей мере не отрицает того, что девочка может быть серийной убийцей. Такие дела, да. Про убийц, кстати, не шучу. Ходят слухи, причём у взрослых, что некоторых детей готовят на такие задания. Подойти, ткнуть иголкой на кого дядя укажет, перед этим месяц с дядей учить, кто он. Обзывается это как-то из серии ако-бутай, детский отряд, используется редко, ибо мало когда нужен ребёнок совсем без способностей и обучения, семье за это платят разово, одна миссия — одна оплата, берут даже не из курсов-академий, а кто просто подойдёт и готов рискнуть. И после не становятся шиноби. Такой, гражданский фриланс. О женском гражданском фрилансе, я подозреваю, рассказывать будут позже, в рамках предмета «разведка, добыча информации и основы построения шпионских сетей». А пока мне велели присаживаться, пустили поближе к огромному окну, и велели смотреть и запоминать. Первый день это всегда череда лиц и плохо запоминающихся имён. Особенно это обидно, когда что-то из серии бейджиков висит у каждого ребёнка на груди, а ты просто не в курсе, как читаются конкретно эти закорючки. Зачастую рукописные. Зачастую самими детьми. «Извините, пожалуйста» в исполнении чужого языка звучит особенно фантасмагорично. И не очень-то вежливо, но к чёрту. У меня стресс, нервы и слабая детская психика, да и я честно держу язык за зубами, внимательно прислушиваясь к окружающим. А дети, пару раз ткнув меня вопросами «а почему ты не ходила раньше?», «а чему ты училась как шиноби?», «а занимаешься ли ты вставь-нужное», и оглушив парой неразборчивых фраз, высказанных со скоростью пулемётной очереди, немного оставили меня в покое. Дружелюбно и открыто отвечать этому обществу — вот был главный посыл мне от старших Харуно. Общность, коллектив, вместе, друзья, связи — это те слова, что чаще всего употреблялись в описании даже не сада-академии, а любого места, где люди вместе чем-то заняты. Та самая разность менталитетов, сквозь которую я смотрю и на проблемы совсем молодых на самом деле Мебуки и Кизаши, и на взаимодействие детей в одной комнате. А чем в этой комнате занимаются? Тем же, чем и везде в садах, никто же не станет учить пятилеток кидать ножи в живых людей или животных. Нет, возможно, если с самого детства готовят к крови и смерти, то может и пора, но вот в чём дело, ещё по рассказу Дзиро мне известно, что большинство учеников нашего, честно скажем, не самого престижного района, не имеют глубоких шинобийских корней. И вот представить, что у кого-то с подобным воспитанием в голове легко укладывается мысль о том, что их будущая работа сплошное убийство, не получается. Крестьянину трудно взять оружие в руки не потому, что он не умеет с ним обращаться, а потому, что в его голове нет картинки «крестьянин с оружием». Поэтому ждал меня обычный день для мелкой, неразумной девчонки. Чем отличался от дня «не-шиноби» мне неизвестно, но я всегда могу расспросить Аой. С головой проблем не было — свою положенную увеличенную норму сна пришлось добирать днём со всей группой. Да, в той же комнате, где из шкафов достали по матрасу, Иошико-сенсей централизовано раздала каждому своё одеяло. Удивительно, но у всех они были свои, личные. Моё тоже было из дома, выбранное Мебуки. Она любила именно такой оттенок розового, да и пятилепестковый цветок намекает. Устраивались прямо на полу, чуть неровными рядами, укрывались и спали. Благо, циновки чуть пружинистые и очень похожи на твёрдый матрас, когда сверху на них футономешок. Подушек не предусмотрено, поэтому как же хорошо, что я их не очень-то и люблю. Еда перед этим была, к слову, тоже частично домашняя. Мясо и соус частично принесла женщина-помощница Иошико, а частично было то самое легендарное «бенто» — коробка с домашней едой. Отличить лично мне было легко, ведь та еда, что не больничная и что не привычного авторства Мебуки, это как раз местная. Коробочка с палочками запаковалась обратно и пошла на полочку в шкафчике с обувью. Оказывается, специально она для этого, а не для сменки, как мне сначала подумалось. Её заберут домой, вымоют и назавтра снова наполнят. В моей коробочке, кроме подписи маркером, что это «Сакура Харуно», есть отдельная секция под таблетки. А ещё такая есть и у некоторых других детей, но там не у всех кругляши лекарств или витаминов. Типовая модель, может. А ещё в этом месте было действительно интересно, когда детьми начала заниматься Иошико-сенсей. Все двадцать человек слушались её, как бандерлоги Каа. А рассказывали сказку про страну Тори но Куни, даже не сказку. Посадили всех прямо на пол, похвалили, кто сидит правильно, сказали слушать тихо, и Иошико-сенсей начала рассказывать. И вот только теперь стало понятно, откуда столько уважения в слове «сенсей». Не то что отвлечься, осмыслить в процессе рассказанное не удалось, столь умело преподнесли информацию. Полностью, от географии тех рек до тоннелей, которыми спасались слуги даймё. И что ночью даже гражданские ориентируются по птицам, которые поют или замолкают, видя людей, и есть виды что реагируют на чакру! Почему-то последнее поразило особо, может потому, что особо не задумываешься, птицы и животные, равно твари бессловесные. А тут знающий привычки и повадки всех птиц житель может описать на слух: мужчина пришёл или женщина, таится или идёт спокойно, гражданский или чакроюзер, старик или ребёнок. У коренных жителей даже иной диапазон слуха, они воспринимают большее количество частот и лучше их различают. И именно из страны Птиц пришли знаменитые «соловьиные полы», скрипящие под чужими шагами, предупреждающие о визитах от малейшего нажатия, самые дорогие даже на шиноби, чакрой пользующихся, реагируют! Жители Тори по таким полам могут разобрать то же, что и по своим птицам. Нет, птичье-соловьиные полы могут быть собраны везде, где растёт подходящее дерево. Это жители страны Птиц их на слух по-особому собирают, а на чакру реагирует только специальная древесина. Причём есть всего одна страна, в которой подобной древесины достаточно, чтобы устлать все покои даймё. Знаете ли вы, дети, какая? Хи но Куни. Педагог втянул в обсуждение деревьев страны Огня детей легко и забавно. Мелкие по очереди описывали деревья всеми знакомыми словами, потом Иошико-сенсей называла дерево. Как кончились предсказуемые клёны, персики и вишни, она достала небольшую коробку, едва полметра по диагонали, с песком, на котором сразу же рисовала как из силуэтов деревьев делаются иероглифы написания этих самых деревьев. После чего всех одели, сказали, что завтра будет прогулка в один из парков-мемориалов, и отпустили домой. Сбора денег на экскурсию не было, судя по тому, что место прогулки вызвало такой восторг у окружающих. Бесплатные образовательные прогулки были тут регулярными, как оказалось. А потом Мебуки меня забрала, пришла одной из первых, собрала пустую коробочку с обедом, проверила вещи, ещё раз показала мой шкафчик и повела домой. Светилась прямо вся, и, честно говоря, не могу её за это судить. За полгода в больнице Харуно наверняка привыкли к отсутствию ребёнка дома, как было наверняка до рождения Сакуры. А потом меня выписали, и мелкая девчонка, пусть и вроде родная кровь, начала диктовать правила одним своим существованием. При ребёнке не потрахаешься на кухне и не выйдешь из ванной в одном полотенце, не забьёшь на готовку и не будешь третий день подряд питаться всухомятку. И куча других, мною не замеченных неудобств, да и работу свою Мебуки не бросила. Больничные счета, они дорогие. Дзиро как-то говорил, что его мать немного понимает в народной медицине, и это очень выручает, ведь им не надо обращаться к врачам. Пусть все и приписаны к своей районной больнице, прейскурант на лечение кусался. А за эпидемию в границах деревни легко из этой самой деревни вылететь, без права возвращения. За санитарными нормами следили строго. Когда мы с Мебуки уже выходили, Иошико-сенсей отдавала одну из девочек родительнице со словами, что если ребёнок не поправится, то она вынуждена будет доложить об этом «куда следует». На этих словах женщина посерела, а Харуно по дуге очень быстро меня увела, и первым же делом попросила поменьше общаться с этой девочкой. Мол, больную её к другим детям не пустили бы, но вот принести, будучи здоровой, она что-то могла. Так что за ней, видимо, наблюдали, но Сакура-чан не хочет же ещё раз в больницу? Она не знала, насколько я не хочу этого ещё раз, да ещё и с учётом так и не прошедших мигреней, так что сей ребёнок был мною поставлен в категорию к Хидану: «при встрече развернуться на сто восемьдесят градусов и атаковать со всей возможной скоростью». Успокоенная моим поведением, или тем, что сенсей её не попросила повлиять и успокоить бешеного ребёнка, который не хочет шиноби, а хочет домой, Мебуки даже завернула со мной в магазин, где к ужину были куплены три пирожных, отметить мой первый день в Академии. Точнее, то был не совсем магазин, а маленькая лавочка, где в закрытых ящичках на прилавках стояла выпечка, каждая булочка в отдельной бумажной «розочке», а за спиной улыбчивого продавца с усиками словно из восьмидесятых целая стена была в разноцветных коробочках, судя по всему, упаковочных. Иероглиф-вывеску при входе опознать мне не удалось, но скорее всего это была какая-то выпечка или десерт. Помещение было без столиков и стоек, такой магазинчик-закуток, но пахло совершенно божественно. Очень жаль, что на обозрение было не так уж много, в основном шарики, фигурно политые соусом, с живыми цветами и зачастую обёрнутые в самые настоящие зелёные листья с деревьев. Фрукты, элементы декора из бамбуковых щепин, расписанные деревянные, картонные и даже бумажные коробочки и пакеты — первый встреченный мною магазин в этом мире оставил ощущение истинного чуда. Какая там чакра и люди бегающие по крышам, такое в каждом втором боевике есть, а вот маленькие лавочки, полные съедобных чудес, уютные, подсвеченные солнцем совершенно восхитительно и без покупателей — это уже волшебство. Возможно, дело в том, что я сейчас ребёнок, и в моих воспоминаниях из своей жизни примерно такого же возраста не было ничего сравнимого, и я просто закрываю гештальт, но чувство того, что невероятное задело краем крыла, не покидало меня до самого вечера. Дома у Харуно меня быстро покормили ужином, выдали цельную пироженку со словами «специально для тебя выбирала с клубничкой» и спровадили наверх. И лишь когда за мной захлопнулась дверь моей комнаты и Харуно, пожелав спокойной ночи, сбежали вниз, меня отпустило. Пирожные, судя по всему, были заказаны заранее и действительно оказались свежайшими и очень вкусными, день чрезвычайно насыщенным и интересным, а гулять или что-то делать по каллиграфии-грамматике не хотелось, но это был первый день, когда я — уже шиноби. Пока будущий, и неизвестно, как всё сложится, но я принадлежу к миру ниндзя, этого уже не изменить. Стесняться того, что от этих мыслей мне было радостно до визга и прыжков от переполняющих эмоций, я не буду никогда. Всё-таки это совершенно нереальное чувство принадлежности к чему-то важному, необычному, элитному и реальному. Сказочному, пусть и страшному. Наедине с собой можно побыть недалёким человеком, который не осознаёт всей опасности будущего пути, мечтает о сражениях и свершениях, радуется тем вещам, что вызывают отвращение у других. Ну и пусть. Целая серьёзная, страшная, кошмарная жизнь у меня впереди. А пока я просто могу побыть собой, сколь бы это смешно и осуждаемо ни было. Спать после такого нехарактерного пика эмоций пришлось упасть тут же. Силы кончились все и разом, но уже в полудрёме мне стало смешно. Ведь, несмотря на эту вот радость, представься случай и я уйду. В торговцы, писари, ремесленники, куда угодно подальше от будущей войны и опасности. Энтузиазма и мотивации на прошибание лбом стен мне не хватит, даже если в глубине души и грезится о подвигах и приключениях. Старость велит держаться от этого дерьма подальше. Здравый смысл с ней согласен, да и я не против жить спокойно, а не героически умерев остаться строчкой на камне памяти или в списках пропавших без вести. Реальная жизнь не стесняется убивать даже самых важных персонажей, а уж если похвастаться тебе особо нечем, то стоит учитывать, что в свитке Смерти ты ближе к началу, а не к концу. Спалось без снов, не знаю, благодаря кому именно, но моя им искренняя благодарность.***
Дни приобрели размеренность. Поесть, одеться, позволить Мебуки дотащить меня в группу, там узнать что-то новое и интересное, по возможности избежать шумных групповых игр и головной боли, поспать, поесть пусть и не такое роскошное, как в первый раз, но очень разнообразное и вкусное бенто-обед, поиграть, поговорить или порисовать с Иошико-сенсеей, быстро собраться, чтобы не задерживать Мебуки, зайти с ней в магазин, помочь приготовить ужин, пусть и символически помыть овощи, потом погулять с Аой, Сотой и Дзиро, вернуться вместе с Кизаши, поесть, позаниматься у себя в комнате, куда внесли стол, чтобы я в гостиной не мешала вечерами Харуно за низким столиком, упасть спать. Усталость при таком ненапряжном образе жизни с ног меня не валила, в академии особых проблем с детьми не было, в том числе из-за Дзиро с Сотой. Последний по поводу всё более и более отдаляющейся Аой разговора не заводил, но сомнений в том, что эта бомба всё-таки рванёт, у меня не было. В круговерти новых лиц и впечатлений оно даже перестало меня особо сильно волновать. Помимо уроков Иошико-сенсей в рамках работы с детьми, меня занимала сама Коноха. Регулярно, хотя бы раз в неделю, всех учащихся одной группы строили, проверяли наличие безумно ярких жёлтых панамок, и в сопровождении более-менее знакомых помощников Иошико-сенсей выходили на улицы Конохи. Помощники эти, скорее всего, были сенсеями в других группах, но видимо нагрузка была не пять через два, по полному рабочему дню, и они добирали себе часов путём сопровождения экскурсионных групп. В разговоры не вмешивались, с заботой не приставали, просто следили, чтобы никто не потерялся, не отбился от группы и не убился ненароком. А сами экскурсии раз на раз не приходились. Первый раз пришлось посетить самое натуральное кладбище. То есть плоские плиты, завиток огня по центру всей территории, местами цветы и никаких посетителей. Всё очень чисто, очень ухожено, никаких покосившихся калиток, заборов не было вообще, только на равном расстоянии небольшие, мне по плечо, стеллы. И на каждой имена. Очень мрачный мемориал, особенно если представить, что каждый столбик это несколько людей. И не двое-трое, столбики имён обычно по пять на каждый. На каждом третьем обелиске на плите простая ваза с белыми цветами. Иногда один, иногда много, но каждый — чья-то история, ведь тут даже не тела, а память тем, кто не вернулся с миссии или умер уже в деревне из-за последствий. Шиноби, если от них что-то оставалось, сжигали и пепел или останки отдавали семье на захоронение. А на камне выбивали имя, история с тем, что произошло, шла в архив и рассказы новым будущим листикам во имя Воли Огня. Куда девают невостребованные семьёй тела, Иошико-сенсей не сказала. Просто провела и показала имена Каге, нескольких легендарных героев, среди которых, что удивительно, было имя пресловутого Белого Клыка, описала, какими все были сильными и как самоотверженно защищали деревню. Местами было даже интересно. Вру, если честно. Это было безумно интересно знать, что во время Второй Мировой войны Хатаке Сакумо прославился не только как диверсант-ядодел, гроза кукольников и облачных «летучих» отрядов, но и спасением группы малолетних заложников, похищенных из Академии Кусагакуре, чем переломил ход войны и Трава до сих пор по уши в вассально-союзнических отношениях с Листом. Что в Третьей Мировой Абураме Шикура чудом остановил Белую Марионеточницу и её ученика, вернул в Лист запретное дзюцу и лишь отчитавшись Хокаге умер от многочисленных ран. Что братья Хару и Хироши, просто хорошие чуунины Конохогакуре, на протяжении трёх часов сдерживали натиск туманников, не давая им прорваться к водным артериям Страны Огня. Оба, кстати, там же и остались, но если тело Хару вернули и похоронили с почестями, то Хироши, его единственный живой родственник, был захвачен отступающими шиноби Кири, которые в живых его точно не оставили. Тут же показали где мемориал легендарной, как сама Цунаде, куноичи Даи, которая участвовала в Первой и Второй войнах, диверсантка и, судя по всему, куртизанка-убийца, известная тем, что из её сетей никто не выбрался, которую никто так и не поймал, несмотря на множество попавшихся на её обаяние шиноби, мечтающих о смерти Цветка Весны. Имена Хокаге и ряда других героев были в другом месте, ведь таких мемориальных мест множество. Тихие, важные для людей и хорошо ухоженные. Почему столь важны? Деревне нет ещё ста лет, те, кто помнит её основание, ещё живы. И им есть к кому приходить, три мировых войны это не шутки. Это чудовищное количество убитых. Глядя на эти направленные в небо каменные обелиски, кажется, что встань вместо камней тут все люди, чьи имена упомянуты, места бы всего этого кладбища не хватило. Честно, не знаю, какая смертность характерна для нормальной жизни. Возможно, числа бы меня ужаснули, но видеть, пусть и в таком количестве, сколько людей умерло и продолжает умирать во имя воли стихии, мне страшно, слишком наглядно. Начиная от «зачем они это вообще делают» и заканчивая разнообразием вариаций «как». И это то, что ждёт всех. Под весёлые и своевременные мысли «мы все умрём и следующее перерождение или попадание не гарантировано», группа покинула мемориал. Иошико-сенсей вовсю играла с детьми в найди себе кумира, или кто на кого хочет быть похожим. Мол, продолжение дела, наследие. Мне удалось отвертеться от участия в этом, заявив, что я ещё выбираю самого крутого и достойного из всех героев, что породило виток обсуждений. Простыми тезисами простейшей ловушки крестиков-ноликов сенсей трижды доказала, что абсолютно все типы шиноби для деревни важны и нужны. И что подвиг на благо деревни это очень круто. Вслушиваясь в её речь и аргументы, нельзя было не найти их убедительными. Она была настолько права, что не сразу удалось себя поймать на том, что вот почти минуту я киваю в согласии со сказанным. Это был пиздец. Я не мягкотелое создание аморфно принимающее всё то, что льётся пропагандой, с экранов ли тв или из уст учителя. Придётся вдвое внимательней думать над тем, что происходит вокруг. Что говорят и как. Потому что, несмотря на внутреннее сопротивление, я уже проникаюсь. Иошико-сенсей не была голословна, она оперировала фактами. А с фактами, как говорится, не поспоришь. И вообще с тех пор к Иошико-сенсей приходилось прислушиваться с опаской. Та была совершенно лишена сексуальности и красоты, такой чулок чулком, и каким-то убойным чудом умудрялась вкрадываться в доверие. И взрослым, и детям, её слушали, родительницы до истерики боялись её комментариев о том, что что-то они с детьми не дотягивают или заботятся плохо, или являются плохими матерями. Про Кадо-сама молчу. Этот улыбчивый дедушка всегда ждал у ворот, и уже на второй неделе посещения этого сада-академии мне пришлось признать, что он невероятно сливается с пейзажем. Просто так, сам по себе. Не воспринимается ни мной, ни Мебуки точно, потому что когда один из сенсеев поздоровался с ним на входе, вздрогнули мы с ней синхронно. Больше с главой пре-академии мне пересекаться не приходилось, хотя кабинет его был именно в том здании, что и группа Сакуры. Другие преподаватели мне не попадались, хотя дети уже поделились, что раз в полтора года, да, посреди учебного года, будет меняться преподаватель. Комната нет, в этой комнате нам жить отсюда и до самого выпуска перед Академией Шиноби, в которую мы пойдём опять-таки в зависимости от того, к какому району кто приписан. И только самые-самые способные будут распределены по умениям. Мне же лучше. Когда учёба недалеко от дома, это делает жизнь проще и лучше. Не длиньше, но просто лучше. Отсюда и мысли о преподавателях, слишком уж хороши Иошико-сенсей, Кадо-сама и сенсей Дзиро и Соты. Даже если сравнивать их с преподавателями частных лицеев столицы страны, занимавшей шестую часть суши, с которыми как-то пришлось познакомиться по делам, итог был неутешителен. Учителя детсада деревни феодального времени были отменными психологами, обладали чудовищным терпением и слишком много и глубоко знали. Это как, ну, например, на вопрос о том, почему небо голубое, нянечка в саду рассказала бы про атмосферу и преломление в ней света, затронув почему небо ночью синее, а закат разноцветный. И не просто рассказала бы о не самой простой части физической науки, но и дети все её поняли. Покивали и ушли играть в игрушечки дальше, словно ничего такого не случилось. И если с Иошико-сенсей мне могло просто повезти, ну там рояль в кустах, вместо Вечного Мангёке и гарема, то слова ребят заставляли в этом сомневаться. Да и Мебуки с Кизаши как-то особо не восторгались тем, что доченька попала именно к легендарной Иошико-сенсей. То есть такой уровень преподавания и обучения был нормальным, средним по больнице. Решать что-то мне привычно не хватило знаний и эти размышления были отложены на год, как минимум. Посмотрим, кто придёт на смену Иошико-сенсей. А пока действительно стоит со всей серьёзностью обратить внимание на то, чему она пытается нас научить. Какие тренировки, какие занятия и упражнения в духе Майто Гая? Я очень хорошо представляю не только то, куда пошлют такую инициативу не только заботливые родители, но и шиноби, воспитывающие таких же шиноби. Просто потому, что детям не объяснишь, что им это надо. Физически невозможен ребёнок четырёх лет, делающий открытия в квантовой физике и упорно часами чем-то занимающийся. Это реально только для тех, кто детей не видел никогда и не занимался ими. И это не говоря уже о том, что для здоровья малополезно такое было бы. Да, чакра, да, нарушение законов физики, да, другой мир. Но того, что дети не способны на долгую концентрацию и одинаковые действия даже при стоящих над их душами преподавателями — грустная реальность. Нет, возможно, вывернув ногу и сломав кость гордый сын не менее гордого клана в возрасте пяти лет стойко перенесёт травму, не получив отдалённых последствий, но что-то я сомневаюсь в итоговом результате. Тупо потому, что форма жизни-то по-прежнему углеродная. И её законы просто так не нарушаются. А раньше упомянутые законы физики нарушаются только чакрой, что как с механикой, весь прикол в скорости, на которой всё происходит. По крайней мере, именно так говорит мне опыт. За год, что я тут, вода по-прежнему мокрая, гравитация тянет к земле, растения зелёные, как кровь насекомых, и огонь жжётся. И рассказы, истории, сказки в большинстве своём лишь подтверждают мои знания. До тех пор, пока в дело не вмешивается чакра. Но о ней мне ещё расскажут в специализированном заведении для мутантов, сиречь Академии. Потому что не дело дилетантам заниматься тем, в чём они ни бельмеса не знают. Это строго к тому, что попытки почувствовать чакру, к моему стыду, не регулярные, до сих пор были бесполезны. А вот память и внимательность благодаря даже неделе хождения в группу Иошико-сенсей ощутимо улучшились. И тут уже не голые ощущения, а статистика. Голова болит меньше и количество таблеток, кои нужно пить регулярно, уменьшилось. А всё благодаря простым играм. Она показывала игрушку, просила всех развернуться лицом в один угол и прятала её на виду. То есть совсем на виду. И надо было найти эту игрушку и шёпотом на ухо сенсею указать на её местоположение. Или кучу карандашей на столе накрывала тряпкой и просила назвать все цвета, что там были. Или что было кроме карандашей. Причём ненавязчиво и очень естественно в эту игру были втянуты все дети, что были в группе. Про утреннюю прогулку стоит отдельно вспомнить. Не всегда она выводила всех гулять, иногда занимались и слушали истории, сев полукругом вокруг сенсея. Она всегда начинала с чего-то абстрактного, что зачастую непонятно детям из-за особенностей мышления, сводя всё к конкретным, реальным примерам. Про страны, что окружают страну Огня, про морских животных, про нравы разных слоёв населения. Как съесть морского ежа или не обидеть рыбака из захудалой деревушки, как есть огромных крабов из северных морей, чтобы сойти за коренного жителя страны Воды. Абсолютно ненавязчиво. Иошико-сенсей никогда не проверяла, как хорошо мы что-то запомнили, просто повторяла любую информацию минимум трижды, с очень заметными ключами-фразами. А если время историй прошло или она на этот раз была короткой, нас выводили гулять. И тогда было время бегать, прыгать, гнуться. Не просто зарядка, что мы делали в группе по утрам до завтрака, а полноценная гимнастическая тренировка. Но и та была в виде игры, изображения кого-то и, что самое интересное, самим детям предлагалось делиться идеями для игр. Вот ты занимаешься по явно какому-то комплексу чуть ли не из йоги, сворачиваясь в подозрительные загогулины, а вот просто бегаешь в догонялки по просьбе Юи-чан, причём в обычные, гражданские догонялки. И сенсей носится с нами, с азартом и криками. Понятия не имею, сколько ей платят за такую работу. Но этого в любом случае мало, с учётом того, что она ещё не убила никого из детей. Тех, что любили поорать на пределе слышимости, устроить скандал, что-то устроить или измазать. Про драки вообще молчу, несмотря на крайне мягкую манеру их разнимать, они случались постоянно. Поощрялась разве что не злоба, а вот именно активность такого рода. Ходить в это место мне безумно понравилось. Очень много информации, что вселяло пока иллюзорное, но всё-таки ощущение безопасности, того, что я всё-таки познаю мир. И не менее интересно было обсуждать, кто что проходил вечером с Сотой и Дзиро. Даже Аой внимательно слушала, но из сочувствия к ней мы старались особенно на этом не сосредотачиваться, а развлекать её всякими играми. Мы, все трое, ходили на неполный день, на полный день работала едва восьмая часть групп, и в них было не так-то легко попасть, хотя Сота и Дзиро такого счастья себе не хотели. Мы с Аой были другого мнения. Кобаяси считала, что ей так легче будет догнать всех-всех, а я просто не болезненно привязанный к родителям ребёнок. Мебуки каждый раз забирала меня после работы, кормила, провожала гулять, но никакой «душевной теплоты и разговоров» не было. Даже манера рассказывать о пройденном дне у нас была схожа, она рассказывала, что будет на ужин, я в такой же форме о чём-то общими словами и абсолютно довольные друг другом расходились. Она часами болтала с Кизаши, я — с Дзиро и Сотой под эгидой «расскажи и покажи Аой, как готовят шиноби, чтобы она это повторила». Кобаяси смогла бы стать уверенной конкуренткой по упёртости любом барану. Во время такого пересказа и показа, как на травке сенсей показывал, как ящерки сворачиваются в клубок и катятся, нас и навестил Судзуки-сан, отец Соты. Медленно ковыляющий, ещё не старый, но жутковатый мужчина, с совершенно безумным глазом. В его присутствии мигом стушевались все, кроме Соты, который, кажется, искренне был рад видеть отца. А тот лишь хлопнул его ладонью по голове, сказал, что получается у нас так себе, и увёл сына домой. Впервые за ним пришла не мать, маленькая и очень тихая женщина, а отец. И мы с Дзиро и Аой долго не могли отойти от впечатления чего-то жуткого, что, как ипотека и долги, не должно касаться детей до определённого возраста. Мы сидели плечом к плечу и делали вид, что что-то чертим на земле, и молчали. Дзиро думал о чём-то своём, а у меня была ещё одна причина не тащить Аой с нами. Не учить её, не подогревать интерес, а наоборот, пусть она рассказывает нам о гражданской части. Итого, на данный момент я не знаю только отца Аой, и могу сказать, что, судя по всему, больше всех с семьёй повезло мне. Мебуки и Кизаши обеспеченные, спокойные люди, я единственный ребёнок в семье и мы достаточно самостоятельны все трое. В наших с ребятами отношениях явление Судзуки-сана ничего не изменило. Стало, конечно, понятнее, почему Сота настолько временами самоуверен и самодоволен, но он оставался всё тем же мелким, что трясся над мечтой Аой и искренне поддерживал Дзиро, когда того оставляли сидеть с младшими, не выпуская гулять с нами. Последнее особенно явно было на фоне общения с остальными детьми, которых Судзуки-младший предпочитал провоцировать и поддевать, едва ли не издеваться. Мне оставалось только радоваться, что я для Аой показалась подходящей компанией. Собирались мы так относительно регулярно, когда кого-то не занимали делами родители. Соту отец иногда уводил просто гулять вместе, Дзиро сидел с младшими, Аой и я иногда припрягались в домашние дела из серии монотонной не страшной работы и сбежать от неё не было никакой возможности. А утрами было пробуждение позабытого за ненадобностью автопилота, который вёл на занятия. И регулярные экскурсии, в том числе мне очень-очень повезло, что к скале с ликами Хокаге водят детей дважды в год, и если первый раз моё тело лежало в больнице, то на второй меня взяли с собой. Традиционные панамки, эскортом учителя и прогулка по центру деревни вплоть до ликов на скале. Коноха звалась деревней, но на самом деле была тем ещё городом, и экскурсия в центр до скалы и обратно занимала весь день, ибо на обед нас пригласили в столовую специально для этих дел созданную в центре, там же мы отдыхали, и лишь после этого нас вели к самой каменюке. Лица на ней были видны и из нашего района, но я честно признаюсь, что заметить их не просто. Потому что они столь привычный пейзаж, зачастую скрытый за ветвями деревьев, что не привыкшие поднимать глаза от земли люди действительно могут не сразу заметить четыре каменных лица на скале. Прилизанный Шодай, на удивление расхристанный Нидайме, взрослый Сандайме и резкий Йондайме взирали на деревню с холодным превосходством. Внушительно, и очень в духе Конохи, по улицам которой мы шли весь день. И, конечно же, много-много историй Иошико-сенсей о Хокаге, героизме, чести, Воле Огня, и о нынешнем Сарутоби Хирузене, Каге Конохогакуре-но-сато, элементальной Хи-но-Куни. Да, вот так вот сложно, и обязательно с еле заметным восторженным придыханием. Да и центр деревни на самом деле к этому располагал. Если по окраинам и жилым районам, откуда мы пришли, улочки были светлые, с зеленью, и редкими патрулями с веерами-монами, гербом клана Учиха на рубашках и жилетах, то центр был вотчиной шиноби. Разноволосые, безумно одетые или раздетые, зачастую на крышах или стенах, и чем-то совершенно не похожие на привычных людей. Кое-кто даже приветствовал то ли Иошико-сенсей, то ли детей, и иногда им махали в ответ. Улицы раздались, просто дома пропали, все первые этажи занимали какие-то лавочки, прилавки прямо на улице, дома с тяжёлыми дверьми и надписи в кругах. О, и конечно же огромный чёрный «Огонь» на алом фоне на самом главном здании деревни. Туда нас не повели, сказали, что пока рано, но показали и администрацию, и склады, и что где-то там вход в Страшно Секретное АНБУ, показали даже Академию. Да-да, ту самую, из аниме, с качельками для Узумаки, на которых того, конечно, не было. На самом деле Академия — это целый комплекс зданий и огромной территории, на которых была не только «старшая» часть, но и «детские» корпуса, которые были совсем далеко и куда нас не повели. Параллельно мы узнали, что это место ждёт самых талантливых из нас и у каждого есть шанс, если хорошо заниматься. Самое элитное место, в которое ходят с других краёв деревни, потому что тут всё лучшее, и дисциплина, и уроки, и обеспечение. И огромный парк в центре, и торговая улица. Нас вели пешком, останавливали на выпить по глотку воды и прослушать краткий экскурс. Эта торговая улица была первой в деревне, её совместно строили Сенджу и Учиха. Этот парк был почти полностью перевезён с другого конца Хи-но-куни во времена её основания. Вот это здание было построено специально для даймё страны Огня, когда подписывали договора на независимость деревни и отдельные условия для заказов от государства. Вот тут постоянная резиденция аристократов со двора, нет, Юи-чан, нас туда не пустят, а вот в общественный сад пройдём. А ещё интересный момент, что даймё живёт отдельно от придворных. А тут одно здание? На вопрос Иошико-сенсей только тонко улыбнулась и пояснила, что да, такое здание для главы огромной страны Огня несколько невозможно, но Шодай-сама… Поэтому до сих пор, если Даймё-сама приезжает не один, а одному ему по статусу не положено передвигаться, то как обычному, некоронованному человеку жить ему приходится в одном доме с сопровождением. Но глава Хи-но-куни давненько не посещал деревню, всё больше жену отправляет, а сам не очень-то стремится к общению с шиноби. И вряд ли правило, что гости живут в специально отмеченных и отдельных местах, когда-нибудь изменится. И нам даже показали вход в основное убежище. Мол, если что-то случится, и по громкоговорителю на улицах будет объявлена специальная тревога, и будет достаточно времени, то вас всех поведут вот сюда, прятаться в самое надёжное место. А если времени не будет, помните, мы регулярно тренируем уход в подвалы? Вот там тоже убежище от опасности, все запомнили? Все помнят, что через полтора месяца общая тренировочная эвакуация, никто не будет бояться? А ещё нам обещали показать электростанцию и сводить в музей гордости и достижений Конохи. И как будет ветрено сводить на берег реки и научить запускать воздушных змеев, и показать игры с лесками и верёвками. Такое крайне насыщенное бытие у меня получалось. И если бы не Аой, всё ещё мечтающая стать шиноби, не отец Соты, наглядное представление будущего, не редкие разговоры на улицах, в которых упоминалось какое-то копошение с Кумогакуре и отзвуки войны, не регулярные патрули на улицах, громкоговорители на перекрёстках, регулярные напоминания о технике безопасности и эвакуациях, и кладовка с крупами и консервами, «неприкосновенный» запас Мебуки, меня бы даже отпустило волнение за будущую жизнь. А пока было слишком много маленьких, незаметных деталей, которые противоречили сказке. Пока была Иошико-сенсей с непроницаемыми глазами, строгий ритм входящих и выходящих шиноби в форме из разных зданий на центральной улице без вывесок и названий. Закрытые наглухо дома за высокими, яркими деревянными заборами под густой листвой. Коноха прятала свою жизнь и секреты за густым покровом зелени.