С(т)раный зверь

Это можно было назвать судьбой. Ужасной судьбой, которая не могла постигнуть ЕГО в столь юном возрасте! Его юное сердце, прекрасный цветок любви, остановился в тот самый миг, когда команда Широторизавы, а если быть точным - Ушивака - забила последний мяч прямо в центр поля и выиграла их со счетом 2:1. Последний сет был проигран, и Оикава Тоору - юный цветок любви, молодой капитан, выдающийся человек во всех своих умениях - нервно взвизгнул и упал, поскользнувшись на выкинутой с трибун банановой кожуре. Кровь брызнула в каждый уголок, в каждую щель игровой площадки, и сокрушительный крик сокрушил вице-капитана проигравшей команды Иваидзуми Хаджиме. Крик возмущения и боли вырвался у него! Что же делать..? К Оикаве уже подоспела первая помощь, а "Ива-чан" так и стоял не в силах пошевелиться. На глазах навернулись слезы, смешиваясь с каплями пота, они стекали вниз и падали, разбиваясь вдребезги о сильные загорелые руки Хаджиме. - Нет... - с губ слетел тихий шепот, голос давно охрип, и он абсолютно ничего не мог понять. Почему его лучший друг лежит на кушетке? Почему все вокруг в крови? Почему Широторизава выиграла, в конце концов?! Это все его вина, его и ничья больше... Иваидзуми пал на колени и услышал краем уха, как хрустнули его коленные чашечки. Больно. Мучительно больно, и эта боль не могла сравниться ни с чем пережитым до этого. Не в силах вынести этого сокрушительного удара, "Ива-чан" громко сглотнул и подавился собственной густой слюной. Было такое чувство, словно внутренности завязали в тугой узел, а затем ошпарили кипятком. Кровь так и застыла в жилах. Хаджиме моргнул в последний раз и прикрыл остекленевшие глаза, протянув руку к голубому небу своей ушедшей юности. А ведь он просто хотел выиграть у Широторизавы, с честью носить свою форму с привычным номером "4", он всего лишь хотел защитить придурка Дуракаву, он просто хотел... Иваидзуме Хаджиме похоронили на следующий день. На надгробии было написано "Нашему защитнику", и все плакали, понимая, насколько правдивы были эти слова! Иваидзуми так и не узнал, что Оикава выжил, хоть его жизнь и весела на волоске, и за его жизнь уже второй день подряд боролись лучшие русские врачи в реанимации, всеми силами стараясь поставить лучшего игрока их волейбольной команды на ноги. Теперь Хаджиме только и мог, что наблюдать с небес за своим единственным лучшим другом, которого он так уважал, распахнув свои ангельские крылья в стороны. Их белоснежное сияние ослепляло глаза, и Иваидзуми горько плакал от этого света. Испуганно распахнув глаза и жадно втянув ртом воздух, словно его только что лишили доступа к нему, Хаджиме, что есть мочи, прижал руки к груди, медленно отходя от ужасающей правды, подрагивая всем телом. Он видел своим всевидящим взором, как сердце Тоору отбивало последние удары, черт побери!, последние... Нет, он не мог умереть. Объектом взора "Ива-чана" стала злосчастная банановая кожура, и ангел со злостью разорвал ее на куски, а затем поджег, заставляя сгореть ту прямо до пепла, что снегом опали на ночную Россию. С подбородка стекали крупные слезы. - Почему... Почему мне так больно?! - восклицал "Ива-чан", пытаясь унять дрожь в теле и гулко бьющемся сердце. Дыхание сбилось к чертям собачьим, а сердце сжималось от мерзкой тягучей боли. И Хаджиме готов был поклясться, что боль эта была далеко не фантомная. Накатывая с новой силой, такая жгучая, ноющая и реальная, она поглощала остатки его сознания, постоянно терзала его, ввергала в агонию, из-за чего Иваидзуми уже не понимал совсем, что не так с ним и что вообще происходит вокруг. Ангел всеми силами пытался успокоиться, сминал пальцами ткань семейников, прилипших к телу, и заклинал отступить яркие образы белой смерти с кровью на лице. Он отчаянно звал спасение от этого, долгожданное избавление, опаздывающее к нему, но оно опаздывало, застыло где-то на обочине его разбивающегося вдребезги мира. Всей своей душой он тянулся к Оикаве и тут почувствовал странное притяжение, влечение, словно бы нечто магнитом тянуло его вниз. Кончики пальцев покалывало от столь незнакомого чувства, и ангел прикрыл глаза в удовольствии. Когда он вновь открыл глаза, то сидел в палате Оикавы, держа в своей тонкой белоснежной руке холодную руку Тоору. "Ива-чану" было в тот момент не до выяснения подробностей того, как он тут оказался и зачем, у почему спина так сильно болит... И рыжая челка настырно лезет в глаза... Он просто вскочил, и губы его словно на автомате произнесли: "Я отрицаю смерть твою..! ОТРИЦАЮ!" Все вокруг озарило золотое сияние, и две заколки на волосах Хаджиме преобразовались в маленьких существ, быстро окруживших его своим исцеляющим светом солнца и звезд тех небес, в которые глядел Иваидзуми перед своей смертью... До того, как он переродился в прекрасную деву, которой было суждено стать целительной судьбой Оикавы Тоору. Капитан Сейджо очнулся мгновение спустя. Болезненная бледность от падения на банановой кожуре сошла на нет, а синюшные губы приняли прежний морковный оттенок. В глазах цвета топленого шоколада Тоору отражался целый мир, заключающейся в только одной девушке - его любимой Ива-чан. Он сразу все понял, чувствуя, как румянец подступает к щекам и жжет, палит кожу, заставляя ее плавиться. Он улыбнулся настолько искренне, насколько был способен, без тени фальши и лицемерия. И Иваидзуми - в новом обличии Орихиме-чан - улыбнулась в ответ, наклоняясь к нему и вовлекая того в страстный поцелуй, в котором отражались все ее чувства. Она вкладывала их в это сплетении губ, языков, рук, тел, их душ, в конце концов! Ее связующий, наконец, был вместе с ней, и ничего отныне не могло их разлучить, разве что глупость Оикавы, которую она готова была терпеть, ведь она любила в нем все, даже его раздражающую улыбку. - Ты такой красивая, Ива-чан, - прошептал Оикава и крепко-крепко обнял свое сокровище. Он обрел то, что было важнее всяких ненужных побед над Широторизавой и прочих. Он обрел свое счастье.