Когда весь мир доходит с тобой до грани

Грэг сидел на крыльце хижины и тупо смотрел в зеленое месиво лесной части. Желудок пылал адским пламенем и всячески пытался вернуть назад завтрак, которого не было. Во время приступов Грэг переставал себя контролировать. Первый раз это случилось в шестнадцать лет, тогда он чуть не забил одноклассника гаечным ключом, который принес с собой в школу. Тогда его отмазали, парень и сам испугался произошедшего, но вскоре научился с этим жить. Главным предвестником очередного приступа была тупая боль в животе, как будто ударили чем-то не острым. Если бы он остался сейчас наедине с Джоном, он бы убил сукиного сына. Определено. Даже разделенный со своей жертвой стеной, он чувствовал металлический привкус крови во рту. В мозгу всплыла картинка, как он первый раз бьет Мэтью ключом. Не было страха, было лишь детское любопытство: что произойдет дальше. Последующие события были как в тумане и казалось, что смотришь какой-то старый фильм, на пленку которого попала пыль и ничего не видно. Но и эти обрывки воспоминаний грели ему душу чуть больше двадцати лет. Порывшись в кармане старой дубленки, Грэг достал смятую пачку Лаки-Страйка. Он всегда курил его, и как показала практика, никотин помогает прийти в чувство и вернуть над собой контроль. Курить он начал через полгода после того случая. Так как отец не отличился толщиной кошелька и желанием трудиться — курил он дешевый Лаки-Страйк, который Грэг успешно воровал, пытаясь найти, какая сигарета в пачке являлась сюрпризом. Но потом вступил в силу закон о запрете травки, но Грэг так и продолжил курить Лаки-Страйк, ибо денег порой не хватало даже на него. После пятой затяжки мир обратно стал отчетливым, цвета леса стали более блеклыми и менее раздражающими, боль в желудке начала отступать и огненным шаром спускаться вниз. Он был уже почти в норме. Пару раз моргнув глазами, прогоняя наваждение, он встал и зашел обратно в хижину. Единственным источником света была настольная лампа в углу и полосы света, пробивающиеся через забитые досками окна. Здесь было гораздо, легче. В этом темном помещении Грэг не ощущал такого сильного давления огромного окружающего мира, на такого маленького человечка, как он. Стэн так и стоял в той же позе, что он видел его в последний раз. Придурок. Парень был конечно очень преданный, вопросов не задавал и любил помародерствовать, если знал знал, что уйдет безнаказанным, но мозгами природа его обделила. Но так было даже проще: управлять дибилами гораздо проще. Грэг подтащил стул и сел напротив Винчестера:  — Давай так, я задаю вопросы — ты отвечаешь. Причем быстро. Хоть одно промедление — пожалеешь, что родился на свет.  — Окей, раз это тебя так заводит… У тебя встал чтоли? Ах нет! Это телефон в кармане. Таких больших штук в штанах у тебя отродясь не водилось. Произнеся последнюю фразу, Джон начал захлебываться собственной кровь, хлынувшей из носа, после того, как кулак Грэга впечатался в него. — Ты выполнял свой воинский долг, Джонни? — Да. — Где? — В армии, морская пехота. — В какой должности? — Старший лейтенант, какая к черту разница? Грэг пропустил вопрос мимо ушей. Стэн по прежнему тупо пялился на них, не понимая, что происходит.  — Ты когда-нибудь списывал на школьных тестах?  — Да.  — А на проверочных?  — Да.  — Ты когда-нибудь занимался сексом с женой в машине?  — Че?! Тебе какая разница?  — Скотина, отвечай и не сбивайся с темпа. У меня есть все права — у тебя не единого, если хочешь, чтобы твоя тушка осталась в заводской комплектации, — мужчина заржал над собственной шуткой. За ним захохотал Стэн, толи показывая свое подхалимство, толи свою тупость.  — Д-Да.  — В каких конфликтах ты принимал участие?  — Вьетнам.  — В каком году?  — Я не помню.  — Назови год!  — Семьдесят третий.  — В каком году ты пошел в армию?  — В том же.  — В каком году ты закончил служить?  — В… Эм… Семьдесят шестом.  — Ты лжешь, сука! Ты должен этой ебаной стране еще год! Лжешь! — завизжал Грэг и отбросил стул, который проскользил еще пару метров на спинке, после того, как перевернулся, и приставил охотничий нож к горлу Джона. Из-под черного лезвия пошла кровь, Джон сильне вжался к доске, на которой был закреплен, в попытке ослабить давление ножа:  — Я в семнадцать ушел на фронт! Служил четыре года, я не вру! Клинок моментально исчез от горла и Грэг уселся на полу, скрестив ноги по турецки.  — Какая девичья фамилия твоей матери?  — Миллигар.  — Почему у нее такая девичья фамилия?  — Потому что такая была у ее отца.  — Как звали твоего отца?  — Генри.  — В каком году ты попал на фронт?  — В семьдесят третьем.  — Ты говорил, что в семьдесят втором! Ты сказал семьдесят второй, ты лжешь! Ты лжешь! — Грэг покраснел, глаза налились кровью и он не заметил, как подносит нож к глазу Джона, готовясь его выколоть. Стэн уже затаился в углу, боясь попасться под горячую руку.  — Я с самого начала говорил, что в семьдесят третьем, мудила ты глухой! В семьдесят третьем, мать твою, семьдесят третий! — орал Джон, пытаясь отвернуться от острия ножа.  — Ты посещал воскресную школу? — Грэг не отодвигал нож ни на дюйм.  — Да.  — Какие первые три слова в Библии?  — В начале было…  — Какая книга последняя в Библии?  — «Аппокалипсис»  — В каком по счету отеле с конца справочника ты останавливаешься в городах, когда охотишься?  — В третьем с конца. Грэг улыбнулся во все тридцать два, так по доброму, наивно. «Блять. Дурак, идиот, чем ты думал!» — носилось в голове у Джона.  — Вот видишь, а ты не хотел. А все так просто. Грэг опустил нож и тут же всадил его Джону в бедро. Тот, в свою очередь, взвыл, закусывая губу и дергаясь от беспомощности. Грэг достал из заднего кармана затертых джинс монетку и подбросил ее, затем глянул на выпавшую сторону. С ладони на него смотрел Джордж Вашингтон. Мужчина был не доволен выбором, но пожав плечами, мол, что поделать, сказал: «Ну ладно. Ты получаешь легкий путь». Саймон говорит: сделай большой шаг. *** Дин уже три часа сидел в номере и пил пиво, поглядывая на часы. Раз в двадцать минут он звонил на номер отца, но каждый раз ответом служили лишь длинные гудки. Что делать — не понятно. Обидно, что все так получилось. Последний разговор оказался ссорой, а младший брат отвернулся. За прошедшее время он успел съездить в полицейский участок, в надежде, что отец там за пьяный дебош или драку и позвонить в морг. Отрицательный ответ в первом учреждении его расстроил, а во втором — обрадовал. Мысль позвонить Бобби пришла довольно спонтанно, когда Дин пролистывал контакты телефона. Сингер, как всегда, был угрюм и раздражителен, но когда узнал Дина — чуток смягчился. Новости о пропаже Джона не повлекли никакой реакции. Бобби лишь спокойно ответил, что нагуляется и вернется. Дину сразу вспомнилась история про мальчика, который постоянно кричал: «Волк! Волк!», но когда прибегали охотники, он говорил, что пошутил. А когда зверь пришел по настоящему, никто не поспешил ему на помощь. Винчестер уже последние несколько лет голосит о сером хищнике, но каждый раз заявляет, что это шутка. Похоже пришло его время, чтобы встретиться с волком. Не стоило сбрасывать со счетов возможность, что Джон уже уехал из города. Для этого ему нужна машина, насколько помнил Дин, отец не любил общественный транспорт. Значит он угнал машину. Первым делом Дин отправился в полицейский участок. Ведя машину по нешироким улочкам городка, он додумывал легенду по которой его пустили бы посмотреть список заявлений на угон. В маленьких городах уровень преступности крайне не велик — этот и было его спасением. Если бы все произошло в большом городе, ничего бы не вышло, ведь в некоторых угоняют более пятидесяти машин в день. Подъехав к полицейскому участку, Дин достал из бардачка затертую жестяную коробку из-под чая, в которой хранились поддельные документы, удостоверения, пропуски, страховки и прочая лабуда, при обнаружении которой властями, Дину светило около шести лет срока, а то и больше. Выбор пал на карточку практиканта из техасского университета электроники. В этой стране принадлежность к институту открывала для тебя много возможностей. Как говорил отец: «Ложь бывает четырех видов: ложь, наглая ложь, статистика и цитирование.» Как показала многолетняя практика — наглая ложь является лучшим вариантом, потому что ее никто от тебя не ожидает. Засунув удостоверение в карман, Винчестер направился ко входу в участок. Внутри сидело несколько человек- секретарша в возрасте, шериф и два молодых помощника, лишь удостоивших гостя коротким взглядом и вернувшиеся к своей бумажной работе.  — Доброе утро! Чем могу помочь, сынок? Дин вежливо ответил, что он студент из Техаса, направленный на практику в фирму по производству автомобильных сигнализаций и должен узнать статистику угонов за последние два дня. Шериф оперся на стол и пару секунд подумав, позвал секретаршу и попросил выдать молодому человеку всю папку с делами об угоне на этот месяц. Заявление это было слишком смелым, ведь «папкой» именовали большой конверт, в котором лежало всего три дела об угоне. Еле сдержав улыбку, Дин принял конверт и отошел к свободному столу. Первое заявление было о пропаже кадиллака «Эскалэйд» белого цвета. Машина новая и слишком броская — Джон никогда бы не украл столь приметную машину. Следующее заявление гласило о пропаже темно-зеленого «Цивика». Идеальная машина для побега — небольшая, но быстрая, неприметная и простая настолько, что даже подросток мог бы легко завести мотор, не имея ключа. Но, к сожалению, машина была угнана за день до их приезда. Третьей машиной был форд «Скорпион» — ровесник Дина. Наврятли Джон стал бы угонять машину, которая имеет все шансы не доехать даже до окраины городка, не то что штата. Поблагодарив шерифа и сказав, что увидел все, что нужно, Дин поспешил убраться восвояси, пока не начались расспросы, которые могли бы вывести ситуацию из-под контроля. Дин ненавидел, когда что-то выходило из-под его контроля. С самого раннего детства он усвоил одну важную истину, которую рассказал отец: хочешь, чтобы все было сделано хорошо — делай сам. Всю свою жизнь Дин пытался решить свои проблемы самому. Начали задирать в школе? Сам. Проблема с новым преподавателем? Сам. Сломалась машина? Чини сам. Может быть, благодаря такому методу воспитания, он наступил на большее количество граблей, чем любой его ровесник, зато каждый «удар в лоб» был заслужен и в нем он мог винить только себя. Дин выехал с парковки и направил машину на запад — к окраине города. Он не знал чего искать. Просто надеялся найти хоть что-то. Или играл сам с собой, как многие дети, придумывая себе бессмысленные задания: перешагивать через одну тротуарную плитку, дойти до угла за семь шагов и так далее. Винчестер повернул тугой руль Импалы и вывел машину на середину улицы, рассматривая окрестности, чтобы запомнить какие-либо следы, явно бросавшиеся в глаза. Но ничего особенного не было, город жил своей привычной жизнью. Когда Дин был уже на окраине городка, во внутреннем кармане его куртки зазвонил телефон. Парень аж подскочил от неожиданности и перехватив руль левой рукой, достал мобильник и ответил на звонок, не успев даже разглядеть высветившийся номер. Женский голос на другом конце спросил Питера Редмонда. Дин привык отзываться на вымышленные имена — не в первый раз они подделывали страховки. Спустя пару минут Дин уже развернул машину и ехал к местному госпиталю. Вот и Джон нашелся. Как всегда все летит к чертям, какой-то мужик привез его в больницу, сказал, что нашел Винчестера посреди дороги, без сознания. Ну что ж, такого еще не было. Через 15 минут Дин уже закрывал дверь машины на парковке при госпитале. Все больницы имеют что-то одинаковое, что-то такое, что можно узнать даже с закрытыми глазами. Дин не мог дать четкого ответа, что же это за составляющая, но скорее всего — атмосфера. Гнетущая, тяжелая. Раздраженность не выспавшихся врачей передается всему персоналу, ежедневно кто-то умирает, холодный свет ламп исправно льется на длинные извивающиеся коридоры, отделанные дешевой белой плиткой. Белой. Тут все такое белое, что становится ясно — такого не бывает. Белые кресла, белые халаты врачей, белый пол, стены, потолок, белые листы бумаги и бланки. Дин подошел к регистратуре и кашлянув привлек внимание женщины сидевшей за столом:  — Я вас слушаю. Усталость, тоска. Слишком много тональника под глазами — пытается скрыть синяки от недосыпа. Дин очень хорошо разбирается в людях и от него трудно что-то утаить.  — Здравствуйте! Мне нужно знать, в какой палате находится поступивший сегодня Филлип Редмонд.  — А вы кем ему приходитесь? Дин вытащил водительское удостоверение на имя Питера.  — Сын.  — Третий этаж, триста двадцать седьмая палата. Его недавно прооперировали, он сейчас отдыхает.  — Спасибо большое! Не могли бы вы мне дать данные человека, который привез его? Хотел бы поблагодарить его за спасение моего старика.  — Извините, но нет, никак не могу!  — Ну ладно вам, человеку будет приятно.  — Не положено! — настаивала на своем медсестра. Дин закатил глаза, и пошарив по карманам, достал двадцатку и аккуратно подсунул ее девушке. Та посмотрела на купюру, на Дина, на листочек бумаги перед ней. Пару секунд в ее мозгу метались сомнения, но переубедив себя, она потянула на себя купюру и начала рыться в папке, в поиске данных о поступившем Филлипе Редмонде. Через пару секунд, аккуратный почерк уже переписывал номер телефона, имя и фамилию из документа, строго конфиденциального. Получив листочек, Дин привычно улыбнулся девушке и пошел к лестнице. Три лестничных пролета спустя, Дин зашел в длинный коридор отделения, с обеих сторон которого находились двери в палату. Направо четные, налево нечетные. Зашагав налево Дин начал искать глазами номер триста двадцать семь, проклиная неудобную нумерацию палат. Нужная дверь находилась в конце слева. Постучавшись, он толкнул дверь от себя и вошел в светлую комнату. Типичная больничная палата. Первый раз он увидел ее лет в восемь-девять, наверное. Тогда у него вырезали аппендицит. Будучи еще маленьким мальчиком, он имел характер мужчины: в то утро у него особенно сильно болел живот, такое продолжалось уже несколько дней, но в этот раз приступ был такой силы, что парень не смог сдержать стон. Дин как сейчас помнил тот день: отец сразу же отложил ружье, которое чистил, и опустился рядом с сыном на диван. Маленький Сэм тоже всполошился и оторвавшись от телевизора подошел к брату. Мир в глазах Дина покачнулся и он вцепился в запястье отца, пробормотав что-то про боль в животе. Джон немедленно схватил детей и повез в ближайшую клинику. Оказалось, что у Дина был острый аппендицит. Джон тогда навсегда запомнил ответ сына, когда сказала ему не бояться операции: «Я не боюсь, ты же рядом!». Впрочем через пару часов Дин уже отходил от наркоза, а утром отец забрал его домой, убежденный, что родные стены лечат. На самом деле, родных стен у Винчестеров никогда не было. Тогда Дину пришла в голову мысль, что дом — не всегда место, где ты живешь, случается такое, что дом — это какой-то человек. Для него домом был Джон. Спустя много лет, отец и сын поменялись местами. Дин поздоровался с врачом и представился сыном его пациента, затем изобразил теплые и любовные чувства, подойдя к Джону и смачно чмокнув его в щеку. Он старался не упустить шанса побесить отца, которого на нежности пробить было крайне трудно. Сейчас старший Винчестер уже закипал, но ради правдоподобности обнял сына здоровой рукой. Дин выбрался из объятий и спросил врача, могут ли они выйти поговорить. Доктор указал рукой на выход и проследовал за молодым человеком.  — Доктор Рэдли, не мог бы я забрать отца домой? Вроде все хорошо…  — О чем вы? Он только поступил к нам! Пара недель — минимальный срок нахождения! Учитывая характер травм…  — Сто пятьдесят. Больше нет. Купюры скрылись в кармане больничного халата.  — Пойду принесу заявление об отказе от госпитализации.  — Благодарю! А денег становилось все меньше и меньше. Довольно трудно жить, когда у тебя нет работы, на прошлой неделе оружейник заломил цену за патроны, что никак не входило в финансовые планы Винчестеров. Но делать нечего, жизнь дерьмо. Придется сходить в бар и попробовать облапошить кого-нибудь в карты или бильярд. К тому же, скоро понадобится новая резина на Импалу, на этой уже страшно ехать быстрее сорока миль в час по мокрому асфальту. Блять, все катится коту под хвост. Когда Дин подписал документы и зашел обратно в палату, Джон пытался зашнуровать ботинки. Если с застежкой штанов справиться удалось, то совладать с рубашкой и ботинками одной рукой не получалось. Дин присел на корточки и завязал отцу шнурки, затем застегнул рубашку, Джон сидел с каменным лицом и не шевелился, стараясь не показывать, как его бесит эта беспомощность. Подняться самому не удалось, поэтому из палаты он вышел опираясь на сына.  — Что болит?  — Почти все, но я в норме. В этом был весь Дин, он никогда не возвращался к старым разговорам и всегда прощал обиды. Джон попробовал было отпустить сына и пойти самостоятельно, но тут же потерял равновесие и опять повис на парне. Если ты рухнешь прямо здесь, ста пятидесяти баксов будет маловато для выкупа. Кое-как погрузившись в машину, Джон приказал гнать к подальше, за границу штата. На подробности он был, как всегда, скуп, но рассказал Дину, что случилось. Импала, продираясь сквозь ночь, катила подальше от Юты. Но Джон пообещал, что еще вернется и отплатит должок. Отплатит сполна.