Четыре стороны счастья

Херманн был огорчен решением Ронара, хоть и постарался скрыть это чувство. Он заговорил о втором свидании с Илайей, и был заметно обескуражен признанием Ронара в том, что такая встреча уже состоялась и назначать еще одну нет необходимости. - Господин Лестор очень занят, я не смог согласовать с ним время вашего следующего свидания, - проговорил агент довольно холодно и решительно распрощался, услышав о том, что Ронар намерен сам созвониться с труднодоступным финансистом. Он и вправду предпринял такую попытку, но действовал не слишком агрессивно и неудаче не огорчился. Другой звонок, довольно поздно вечером пришедший на его личный телефон, удивил его и немного рассердил. Звонил Сторн Арат, отец Илайи, и Ронар решил, что говорить им не о чем, но ответил на звонок из любопытства. - Господин Трент, извините за беспокойство. И позвольте без церемоний, - начал Арат решительно и, не дав Ронару шанса на ответ, продолжил: - Скажу вам сразу, я снял кандидатуру Илайи. Ему рано еще вступать в брак. Это слишком большой стресс для него, моральный и физический. - Благородный Элинор вряд ли обрадовался вашему решению, - заметил Ронар, испытывая странную смесь грусти и облегчения. По сути, выбор сделан за него, остался единственный кандидат, к тому же с самого начала - наиболее желанный. Облегчение было понятным, грусть - неожиданной. Арат продолжал: - Мне придется выдержать груз его неудовольствия. Это для меня знакомое испытание. Я просто не могу ему позволить окончательно искалечить моего единственного сына. - Юный Илайя красив, умен и прекрасно образован, я уверен, что через некоторое время... - Да, спасибо. Извините меня великодушно, позвольте перейти к цели моего звонка. Илайя сейчас переживает период нездоровья, обычный для всех омег. Однако в этот раз его состояние внушает мне серьезные опасения, и меры, предпринимаемые моим супругом и его слугами, кажутся мне не только недостаточными, но и губительными для его здоровья. Я прошу вас приехать, Ронар, и помочь Илайе. Уверен, вы сумеете это сделать без нежелательных последствий. Поверьте, это не налагает на вас никаких обязательств. Я поэтому и сказал вам о расторжении контракта. Илайя свободен и останется таковым, какое бы решение вы не приняли. - Вы понимаете, Сторн, что последствия все же будут. Я не могу гарантировать, что девственность Илайи не пострадает, если вы предоставите его в мое распоряжение. - Бесы Мрака с этой девственностью, Ронар! Кто в наше время обращает внимание на такие вещи? Омеги благородных семей проводят с альфами каждую течку, - каждую, Ронар! - а мой мальчик на стены лезет из-за этих безмозглых куриц! - Хорошо, Сторн, сделайте так, чтобы Элинор остался в стороне, и я помогу Илайе пережить этот период времени. Как вы и сказали, без дальнейших обязательств. Темный особняк Аратов казался необитаемым. Ронар постучал в запертую дверь, и открыл ему сам Сторн. - Спасибо, - рукопожатие вышло крепким и теплым. - Пойдемте, он в своей комнате. Поднялись по слабо освещенной лестнице. Ронар задыхался. Весь дом пропитался горьковатым запахом осенних хризантем, но была в этом приятном аромате тревожная нотка тления, отголосок боли, страха, мучительного и больного неблагополучия. Также пахло потом, пылью и несвежим бельем, эти запахи стали заметнее, когда Сторн отворил дверь в комнату Илайи. В темноватой тесной комнате толпилось трое слуг-омег. Сторн бросил им короткое: "Вон". Илайя лежал на смятой постели, застыв в странной скрюченной позе, уткнувшись лицом в колени, скрестив на груди руки. Влажные от пота волосы разметались по подушкам. Лишь подойдя ближе, Ронар заметил, что хрупкое тело омеги спеленали неширокие ленты с узлами на затылке, на запястьях, вдоль позвоночника. Такая же лента закрывала рот юноши, узлы в углах губ врезались в кожу, струйка слюны блестела на подбородке. В приоткрытых глазах жутко светились белки, ребра под тонкой кожей вздымались резкими толчками. Ронар вспомнил древние варварские обычаи, по которым течного омегу связывали особым образом, чтобы то ли стимулировать эрогенные зоны узлами, то ли, наоборот, снимать возбуждение. - Сторн, велите принести нож, приготовить ванну и сменить постельное белье. Ронар подергал за ленты, убедился, что ни развязать, ни снять их не может. Оставалось лишь отвести влажные волосы от лица омеги, погладить его напряженные плечи, взять в ладони крепко связанные руки. От его прикосновений, а может быть просто от его присутствия, Илайя тихо замычал, заскулил, вздрагивая всем телом. Ронар коснулся губами влажного от пота виска и прошептал: - Держись, малыш, сейчас все будет хорошо... Запыхавшийся Сторн примчался вскоре, размахивая кухонным ножом, а из коридора заглядывали изгнанные им слуги. Шелковые ленты поддавались плохо, а когда Ронару удалось разрезать замысловатую перевязь и осторожно распрямить скрюченное тело, он увидел гирлянды мастерски увязанных узелков на шее омеги, на сосках, в паху. Вид его крупного члена, потемневшего от прилившей крови, заставил Ронара болезненно содрогнуться. Он продолжал осторожно работать ножом, пока последний отрезок ленты не соскользнул с тела омеги. Там, где узлы врезались в бледную кожу, темнели синяки. Ронар подхватил юношу на руки, едва замечая вес хрупкого тела. Ванная комната оказалась в конце коридора. Он осторожно опустил омегу в прохладную воду. Почти сразу Илайе стало лучше. Он открыл глаза, скользнул рассеянным взглядом по потолку и стенам, сфокусировался на Ронаре и, по-видимому, узнав его, попытался прикрыть наготу ладонями. - Хочешь пить, Илайя? - спросил Ронар. - Да, очень... Ронар налил стакан воды прямо из-под крана, омега выпил жадно, захлебываясь и задыхаясь. - Давай я помою тебе волосы, - предложил Ронар и не стал слушать ответа. Взбил душистую пену на длинных, до пояса, шелковых волосах, осторожно промыл их, заплел в толстую серебряную косу. Снова подхватил омегу на руки, усадил на край ванны, завернул в потрёпанное полотенце. - Сможешь сам идти? Омега лишь покачал головой, прижимаясь лбом к плечу альфы. В спальне Ронар опустил мальчика на свежую постель, с трудом распахнул перекошенную оконную раму, впуская в комнату свежее дыхание близкого рассвета. За дверью раздавались повышенные до крика голоса, визжал резкий тенор Элинора, рокотал в ответ баритон Сторна, альфа держал оборону. Ронар снова подвинул спинку кресла под дверную ручку и вернулся к Илайе. Тот внезапно схватил его руку, всхлипнул почти беззвучно: - Помоги... Не отдавай... Ронар разделся, лег рядом с дрожащим омегой. Провел ладонью по щеке, шее, груди, животу, обхватил твердый ствол. Юноша был по-прежнему возбужден, но прикосновение заставило его тихо вскрикнуть. - Больно... Ронар продолжил ласки. Собственное желание туманило разум, багровой болью подергивалось по краям. Поцеловал омегу, сначала нежно, потом все сильнее лаская мягкие губы, спустился поцелуями к шее, ключицам, красным болезненно опухшим соскам. Провел языком по тонкой коже плоского живота, взял губами гладкую головку. Широко развел бедра омеги, раскрывая его, обнажая воспаленное отверстие, истекающее почти прозрачной жидкостью, прижимаясь губами к горячему, пульсирующему... На ощупь натягивая презерватив, осторожно переворачивая хрупкого омегу на живот, поднимая его бедра... Проникая пальцами в жаркое и влажное, растягивая узкие податливые края, двигаясь глубже, теряя себя в горьком и свежем запахе, в тихих стонах, в нетерпеливых движениях измученного тела... А когда Ронар прижал головку к раскрытому влажному входу, когда одним плавным движением, преодолевая сопротивление девственной плоти, скользнул в упругое, тесное, охватывающее жарко и жадно, показалось ему, что мрачная комната качнулась пред его глазами и исчезла, a сам он растворился в блаженной нирване, где нет ни начала, ни конца, ни неба, ни земли. Терпеть больше не было сил, Ронар задвигался глубоко и быстро, тыкаясь в стенки, меняя ритм и угол, плотно схватив омегу за узкие бедра, натягивая его на себя, влажно шлепаясь плотью в плоть... Вспыхнули звезды под опущенными веками, и собственный крик прилетел издалека... Очнулся Ронар от тонких стонов омеги. Набухший узел соединил их тела, и Илайя слабо дергался, пытаясь насадиться глубже, прижаться сильнее, но сил у него не хватало, и движения получались робкими и слабыми. Ронар погладил партнера по животу, по бедрам и наткнулся ладонью на по-прежнему напряженный горящий член. - Больно! - снова вскрикнул Илайя. Мальчик просто не мог кончить. Острая жалость сжала сердце альфы. Он стал гладить член омеги легко и осторожно, будто массируя от основания до головки, легонько перебирая яички, лаская ладонью промежность, снова возвращаясь к горячему пульсирующему стволу. Зашептал в небольшое ушко: "Расслабься, малыш, все хорошо. Все сейчас будет хорошо". Снова движения, легкие, быстрые, ласкающие. Потом немного более сильные, пальцы плотно обхватили возбужденную плоть. Омега на его груди захныкал, как ребенок. Снова шепот: "Доверься, мне, хороший". Осторожные пальцы сжимали, скользили вдоль ствола, гладили головку. "Просто доверься". И вот мелкий нервный трепет зародился где-то в пояснице, прошел по ягодицам, острым током отдаваясь в сцепленных телах, прострелил промежность, и твердый член в ладони альфы задрожал, напрягаясь, и, наконец, первые капли вязкой жидкости скатились на руку Ронара. "Вот молодец, малыш, еще немножко и все будет..." Он ускорил движения, одновременно толкаясь в омегу бедрами, тот изогнулся в его руках с криком, и горячая струя выплеснулась на простыню. За ней последовала другая, и еще, и еще... Илайя кончал с болезненными криками. Простыни под ним окрасились розовым. - Хочу по-маленькому, - всхлипнул омежка совсем по-детски. Ронар ласково погладил мальчика по груди: - Потерпи, хороший, подожди. Сейчас расцепимся, и я отнесу тебя, потом в ванну положу. Потерпишь? Или позвать слугу, чтобы тебе горшок подали? - Нет-нет, не надо... - испугался Илайя. - Я потерплю. Немного полежали молча. Ронар тихонько гладил омегу, ласково, как котенка. Тот вдруг схватил его руку, прижал к лицу, быстро поцеловал пальцы. - Только не уходи! Не уйдешь? - Не уйду. Буду с тобой до конца. Скандал за дверью между тем продолжался, то затихал, то разгорался снова. Голоса приблизились, стали слышны отдельные реплики. - Все, что у нас есть - это репутация! Все, что было, вернее! А теперь ты втоптал ее в грязь! Ради минуты похоти, втоптал в грязь главное достоинство твоего сына! Кому он теперь нужен, ты подумал? Теперь ему только в протеже! В шлюхи к старому, вонючему, похотливому животному! Илайя тихо всхлипнул. Ронар предложил: - Сейчас расцепимся, и я пойду и сломаю твоему папе челюсть. Хочешь? - Зачем? Он меня после этого полюбит? - Нет. Но зато замолчит. На четыре недели, а если повезет - на шесть. - Было бы неплохо... Ронар осторожно повернул к себе лицо омеги. Тот выглядел уже вполне живым человеком, и даже слезы на глазах его не портили. - Скажи мне честно, ты же не веришь, что девственность была твоим главным достоинством? - Я ничего не знаю о своих достоинствах... - Вот же глупый. - Ронар взял руку Илайи, стал загибать длинные пальцы. - Ты красивый, раз. Ты умный, два. Благородного рода, три. Чувственный, как инкуб, в постели - просто чудо, четыре. Для многих это было бы "раз". Ты образован, это пять. И потом, где твой гобелен? Почему я до сих пор не видел шедевра? - К бесам дурацкий гобелен... - вздохнул Илайя. - Видеть его не хочу. Страсти в коридоре накалялись. Голос альфы прогремел неожиданно грозно: - Я взял тебя не девственником, и это твой самый незначительный изъян! Изволь отправиться в свою комнату и не выходить, пока я тебе не позволю! - Очень хочу по-маленькому, - завозился Илайя. Как только узел спал, мальчишка сам вскочил на ноги и бросился в ванную комнату, налетев плечом на косяк. Потом они с Ронаром вместе залезли в большую облупленную ванну. Вода выплеснулась на пол и Илайя вздохнул: - Протечет прямо в холл. Папа устроит истерику. Ронар заставил юношу облокотиться на себя, практически лечь спиной на грудь. Омега опустил голову ему на плечо, он сразу потянулся поцелуем к нежным губам. Широко прогладил ладонями грудь, живот, бедра, прижал член, пальцами поласкал мошонку. Тонкое тело выгнулось, юноша раздвинул бедра, прижимая скользкую дырочку к напряженному члену альфы. Ронар раздвинул маленькие ягодицы, вошел осторожно, медленно, толкаясь неглубоко и не слишком сильно. Вошел до конца и замер, продолжая ласкать омегу, скользя ладонью по его твердому члену, позволяя ему насаживаться глубже, развратно раздвигая белые колени и выгибая точеную спину. Наконец, Илайя вскрикнул, толкаясь Ронару в кулак, и выплеснул в воду белесое облачко. Альфа осторожно освободился из-под обмякшего тела, встал на колени, несколько раз резко двинул рукой и спустил на пол, выложенный мелкой мозаикой с глубокой трещиной в центре. В комнате обнаружился поднос с едой, скудной, но хорошо и с выдумкой приготовленной. Оба они проголодались, но особенно Илайя, и оттого альфа внимательно подкладывал ему кусочки куриной грудки, ломтик сыра, особенно поджаристую лепешку. - Илайя, а почему у тебя такая неудобная комната? Маленькая, тесная, темная, далеко от ванной? Юноша ответил вполне спокойно, лишь скулы чуть подернулись розовым: - У нас в целом особняке всего несколько жилых комнат. Остальные заперты. И только одна ванная. Альфа ничего не ответил, застыдившись своего невежливого вопроса. Илайя продолжил: - Нам за этот дом предлагали хорошие деньги, все-таки центр города, историческая застройка. Этой суммы вполне хватило бы на удобный дом в предместье. Но папа не согласился. Сказал - честь рода дороже. - Твой папа ведь не Арат? Что ему честь чужого дома. Снова спокойный ответ, только еще больше румянца на щеках: - Папа - хуже. Он Сигурд. Прямой потомок последнего императора Наймерии. Ронар молча уставился на свои руки. Спрашивать больше ни о чем не хотелось. Но мальчишка подошел сам, уселся ему на колени, принялся отираться, прикусывая кожу, постанывая, раздвигая полы халата, добираясь до тела, и пришлось подхватить его под бедра и насадить на себя, неглубоко, но приятно. Им приносили еду, наливали ванну и меняли белье. Скандал за дверью затихал на время, но полностью никогда не прекращался. Впрочем, напрямую их не беспокоили, Сторн держал слово, взяв супруга на себя. Однажды они все же столкнулись с Элинором по пути в ванную. Ронар ступил вперед, закрывая маленького омежку от гнева родителя, тот открыл было рот, но резко передумал, надменно тряхнул светлой гривой и направился прочь, видимо прочитав в глазах альфы мечты о сломанной челюсти. Однажды Ронар проснулся среди ночи, разбуженный ласковыми прикосновениями омеги, проснулся уже возбужденным. Захотелось увидеть красивого мальчика, розовые отметины на белой коже, разметавшиеся по плечам серебряные волосы. Ронар включил свет и сбросил на пол одеяла, Илайя ахнул, инстинктивно прикрывшись ладошкой, но тотчас же потянулся к альфе, забыв о стыде. Ронар уложил юношу на спину и тот призывно раздвинул бедра, сгибая колени, открываясь. Альфа не польстился на предложенное лакомство. Ему вдруг захотелось подарить мальчику особую ласку, чистое удовольствие. Крепко поцеловал губы, прикусил тонкую шею, вылизал ямочку между ключицами, присосался к нежным соскам, скользнул ниже, к плоскому животу, к маленькой горошине пупка... - Что ты?.. Что ты делаешь? - ахнул Илайя, когда язык Ронара прошелся по стволу его члена. Ронар не слушал. Он не спешил, вылизывая такой удивительный, крупный и красивый член, взрослый, каменно-твердый. Взял губами головку, позволил ей скользнуть глубже, ткнуться в язык, в горло, сжал ствол губами и подхватил бедра омеги, старательно двигаясь, впуская его глубже, лаская языком... - Не надо, Ронар, возьми меня... Ронар отвлекся на мгновение, с развратным чмоканьем выпуская изо рта блестящий влажный член, чтобы взглянуть в совершенно пьяные от желания глаза и пообещать: - Возьму, хороший. Хочу, чтобы ты кончил. Сделай это для меня. И мальчик поверил, вцепился сильными пальцами в волосы, притянул Ронара к себе, и тот сразу взял его в рот, выгибая шею, принимая его глубже, задвигался быстро, и не отстранился, когда в горло плеснуло соленое, и сладкое, и пьянящее. Потом он натянул все же резинку и перевернул омегу на живот, поднимая бедра, влажные от смазки, вошел сразу до конца, задвигался быстро и сильно, до синяков сжимая тонкие бедра, шлепаясь в промежность, влажно, возбуждающе, взрываясь острым, почти болезненным удовольствием. Лежали, снова сцепившись, ласкали друг друга нежно и очень тепло, в полудреме остывающей страсти, в блаженном пресыщенном бессилии. Ронар вдруг вспомнил: - Слушай, а где же тот твой гобелен? - Так вот же он, - усмехнулся омега, кивая на стенку. - Прямо перед тобой. Вышивка и вправду была хороша, осенний лес всеми цветами золота и меди с пиками темно-зеленых елей, с кистью крупной рябины, алеющей на переднем плане. - Очень красиво, Илайя. Теперь смотри на него. Хочу, чтобы ты всегда смотрел на него и вспоминал... Он стал ласкать юношу рукой, одновременно проталкивая узел глубже, меняя угол, пока не нашел именно той точки, сладко-болезненной, электрической. Омега громко ахнул. - Как тебе? Нравится? - Не знаю. Немного больно, но так... остро. Сделай так еще... И Ронар делал, внезапно и сильно, легко и мелко, а омега в его руках извивался и стонал, и наконец вскрикнул, кончая, забрызгав постель и стену, и даже на гобелен немного попало. В запахе его не было больше больной ноты, лишь нежная горечь осенних цветов, тонкий и волнующий аромат. Это радовало Ронара, и он еще долго гладил заснувшего омегу, перебирал его волосы, легонько, чуть касаясь, целовал покорную шею. А на следующий день омега поправился и, проснувшись раньше Ронара, сбежал, застыдившись. Разбудил альфу Элинор и велел немедленно покинуть особняк Аратов и никогда ни при каких обстоятельствах не возвращаться. Недельное безумство закончилось. Ронар вернулся домой опустошенным, почти больным, с чувством досадной неясной потери.