Между иллюзиями и реальностью

Солнце освещало лицо темноволосого парня, шагающего по дороге. На нём была свободная зелёная футболка, джинсы и кеды, – всё это как раз подходило для тёплого летнего дня. На календаре красовалась дата: двадцать восьмого июня. Всё вокруг цвело, благоухало и качалось от лёгкого ветерка, будто приветливо махая проходящему мимо человеку. Парень толкнул дверь массивной калитки и зашёл во двор, оказавшись огороженным высоким забором. Двор зеленел так же, как и мир за ограждением. Молодой человек взглянул на главную достопримечательность двора – психиатрическую больницу номер семь – и подумал, что видеть здание живым очень непривычно. Герман Миронов увидел знакомый силуэт, быстро шагающий по вымощенной камнями дорожке, и снял солнцезащитные очки, чтобы получше разглядеть приближающегося человека. — Рома? — удивлённо спросил он. Парень остановился и пристально вгляделся в лицо нежданного гостя: — О, это ты, Странник?! — узнал его Рома через несколько секунд. — Привет! Гера оглядел парня с ног до головы и заметил на его правой руке недавние шрамы от ожога. Что такое нужно было делать в психиатрической больнице, чтоб обжечь практически всю руку от запястья до локтя? – поражённо подумал Миронов. — Теперь ты выглядишь так, будто тебя год пытали, — горько усмехнулся парень, решив не спрашивать об ожоге (хотя очень хотелось узнать, в какой же битве этот человек получил такую отметину). — Всякое бывало, — уклончиво ответил Рома, пожав плечами. Герман поглядел на дорожную сумку, которую парень держал в руках, и спросил: — Что, вылечился? — Да. — Врёшь ведь, — склонил голову Гера. — Вру, — чуть улыбнулся Рома. — Куда теперь? — Точно не знаю. Устроюсь на работу, думаю. Будет непросто, ведь несовершеннолетнего с диагнозом «множественное расстройство личности» не везде возьмут. Герман кивнул. — Ладно. Удачи, Рома. Не забывай обо мне. — И тебе того же, Странник, — выдавил улыбку парень. Они разошлись. Миронов направился в здание из красного кирпича. Первым делом он зашёл в кабинет доктора Кролева. Тот заполнял какие-то бумаги и одновременно разговаривал с медсестрой, стоящей рядом с ним. — Пётр Борисович, — начала девушка, — Женя просила передать, что Ларионов хотел встретиться с вами и обговорить кое-какие вопросы. Я думаю, это насчёт болезни его сына. Психиатр медленно и тяжело вздохнул: — Если бы вы, Танечка, хоть раз вместо того, чтобы спать на рабочем месте, развесили уши и прислушались к разговорам, то знали бы, что сын и дочь Дмитрия Александровича погибли в начале июня. Герман вспомнил, о ком говорили двое. Ещё в феврале, когда он был госпитализирован, девушка в шубке вела в больницу брата, больного шизофренией. Прекрасная девушка, образ которой запомнился парню надолго. — Извините, — пискнула медсестра, прихватила заполненные документы и быстро вышла из кабинета главврача. Кролев заметил Миронова и всплеснул руками: — У меня чертовски хорошая охрана! Они бы и наёмного киллера пропустили, только б он дружелюбно улыбнулся, — доктор поспешно поднялся и пересел на стул для посетителей, чтобы быть поближе к вошедшему. — Здравствуй, Герман. Уже ходишь в больницу как на работу. — Если на работу ходят два раза в месяц, то вы правы, — ухмыльнулся Гера. — Так мне можно увидеть Эрика? — Эрика? — психиатр нахмурился. — Кто такой Эрик? Повисло молчание, и Герман скорчил Кролеву гримасу: — Очень смешно, док. — Конечно. Такое никогда не выходит из моды. А если и выходит, то в скором времени возвращается. Как жвачка, которую вы так любите, — проговорил мужчина, поправив свой белый халат. Заметив, что шутка не зашла, он перевёл беседу в другое русло: — в общем, мать Штольца захотела забрать сына домой. Небось, ты приложил к этому руку? — Миронов кивнул. — Так я и думал. После общения с тобой Эрику действительно стало значительно лучше. Приступов эпилепсии за эти четыре месяца не наблюдалось, я тебе говорил? Вообще, странно, что я отчитываюсь тебе о состоянии пациента, — доктор резко сменил тему: — Как там, кстати, подготовка к свадьбе твоего отца? — Идёт полным ходом. Намечена на двенадцатое июля. Надеюсь, вы отпустите Штольца из больницы на два-три денька? — хитро сощурился Герман. — Собираешься поймать букет невесты? — сощурился в ответ доктор Кролев. Гера фыркнул. — Ладно, ладно. Хорошо, что твой отец осознал всю сущность Маринки и расстался с ней, а не то она бы тебя не только в психиатрическую больницу отправила… Миронов подумал, что очень непривычно слышать, как Пётр Борисович не самым лучшим образом отзывается о Марине, а затем вспомнил несколько предыдущих встреч с доктором. Тогда разговор зашёл о госпитализации Германа, и Кролев рассказал, как одним прекрасным вечером в баре встретил свою старую знакомую. Та, узнав, кем работает её собеседник, сразу смекнула, как надо действовать, и попросила доктора о помощи. Маринка в красках расписала психическое заболевание своего приёмного сына, не забыв добавить и то, что он пытался напасть на её родную дочь. Пётр Борисович согласился взглянуть на парнишку одним глазком, и на следующий день наведался к женщине в гости. Та была уже во всеоружии: с медкартой Геры и с бесчисленными рассказами о его сумасшествии. Кролев начинал думать, что Марина знатно преувеличивает, однако вида не подал и решил, что госпитализация парню в любом случае не навредит. В намеченное время парня, находящегося под успокоительным, какое добавила ему в кофе мачеха, отвезли в больницу. «Я знал, что ты будешь всё отрицать, протестовать и брыкаться, но не думал, что до такой степени активно», — сказал тогда, чуть усмехнувшись, Пётр Борисович. Кролев был шокирован поведением Германа, ведь считал, что в россказнях Марины присутствует лишь десятая доля правды. Когда пациент Миронов решил подговорить отца на проведение повторного обследования, доктор пригласил своего знакомого психиатра по фамилии Разумов. К его приходу в медкарте Геры в графе «диагноз» уже был помечен острый психоз. Кролев с долей сожаления объяснил это так: «Помнишь, в один из первых дней в больнице я сказал, что подозреваю у тебя возбудимую психопатию? Я потом подумал, что этот диагноз – недостаточная причина для принудительной госпитализации больного, тем более, которому исполнилось шестнадцать лет. И решил его чуть изменить. На всякий случай, если что-нибудь пошло бы не по моему плану». Разумов, естественно, поддержал Кролева и помог доказать всем острый психоз Германа. Но с адвокатом всё было не так просто. Филатов пообещал привести своего знакомого специалиста, и Пётр Борисович понял, что нужно действовать. «Я, зная про твои довольно интересные отношения со Штольцем, закрыл парнишку в изоляторе и изъял все документы, до которых ты, разъярённый любовничек, мог добраться», — ехидно произнёс доктор. Кролев пригрозил всем увольнением и приказал твердить, что никакого Эрика они не знают. На следующее утро психиатр за это поплатился ранним подъёмом в утро выходного дня и испорченными вещами в кабинете. Кролев, увидев беспорядок, позвонил Маринке и потребовал с неё денег на ремонт, а потом направился к «бедному Герману». «Мне казалось, ты совсем обезумел. Я ожидал чего-то такого, но ты, как всегда, превзошёл мои ожидания. Не знаю, в хорошем или в плохом смысле. И когда ты сказал, что я променял свою жену на Маринку, я с трудом тебя не ударил», — психиатр покачал головой, коря себя за мимолётную слабость. Приход Лаврентьева дал Кролеву понять, что дело скоро будет закрыто. После первой беседы с Мироновым тот предъявил главврачу претензии насчёт алкоголя в кабинете и ужасной охраны. «Он сразу начал расспрашивать меня о Штольце. Говорит, лучше сам расскажи, а не то я могу поднять нужные бумаги и устроить шум, который тебе не нужен. Меня всё это знатно достало за месяц, я жалел, что вообще ввязался в это дело, и поэтому рассказал. Лаврентьев велел мне исправить диагноз на правильный, то есть, возбудимую психопатию. Но в итоге мы договорились, что лучше будет сказать о ремиссии психоза, чем о моей якобы ошибке при постановке диагноза. Мы условились аккуратно и без лишних подозрений отпустить тебя на домашнее лечение, а также выпустить Эрика из изолятора. Не могу поверить, что из-за своего желания помочь старой знакомой я чуть не лишился работы…» Парень, вынырнув из воспоминаний, хмыкнул: — Вообще-то, она сама сбежала. Сказала, что я совсем её достал, забрала дочку и укатила куда подальше от сумасшедшей семейки. — …в любом случае, передай молодожёнам мои поздравления. Пусть они выполняют супружеский долг. А ты помнишь про свой долг? — Герман округлил глаза. — Цветы. У меня на подоконнике до сих пор пусто, а единственную герань, которую мне принесла Лена, забрал с собой твой драгоценнейший Лаврентьев, — Миронов усмехнулся, а доктор продолжил говорить: — а поскольку именно ты разгромил мой кабинет, то тебе и приносить растения. — Ладно, док, — чуть улыбнулся Гера. Доктор поднялся, взял парня под руку и вывел его в коридор: — Если в следующий раз не будет цветов – не пущу к Штольцу. Желательно принести гемантус, зефирантес, пуансеттию и алоэ. — Ладно, ладно, — произнес Миронов, хотя понял из всего перечисленного только последнее. — По-моему, я вам попортил парочку так называемых денежных деревьев, а вы тут заказали каких-то пирантесов и зефиртесов. — Разговорчики! — беззлобно прикрикнул Кролев. Он отправил парня в общую комнату, а сам направился за Штольцем. Через пять минут Герман уже сидел на диванчике, постоянно ёрзая и осматриваясь. Он глядел на знакомые стены и думал, что очень непривычно находиться здесь в качестве посетителя, а не больного. Теперь здание не давило на парня, как раньше, но некоторое неудобство осталось. Неожиданно Гере на плечо легла чья-то рука. Парень в нетерпении обернулся, а затем широко улыбнулся. — Олежка! — он поднялся с места и обнял рыжеволосого парня, имевшего измождённый, но радостный вид. — Я так рад видеть тебя, правда. Сколько мы не встречались? Два месяца? То ты в депрессии, то в изоляторе. Будто ты специально меня избегаешь! — Нет, — ухмыльнулся Зайцев. Они уселись друг напротив друга; Герман не переставал улыбаться и смущать этим Олега. — Так выходит. А вообще, я завтра еду домой. На неделю. Меня отпустил доктор. — Я рад, очень рад. А где... Миронов не успел договорить, потому что в конце комнаты раздался счастливый вопль, будто кто-то выиграл миллиард долларов в лотерею. Все обернулись и уставились на эту странную сцену. Родион Евдокимов подбежал к Герману, которого не видел почти целый месяц, и, о, чудо, – стиснул его в крепких дружеских объятиях. Миронов засмеялся, и Родик, отстранившись, поспешно отряхнулся. Как бы сильно он ни скучал, страх перед грязью никуда не исчез. — Ты почему так долго не приходил? — обеспокоенно спросил парень, протирая руки от самого плеча до кончиков пальцев влажной салфеткой. — Подработка на лето, — коротко ответил Гера. — Только сейчас удалось выбраться к вам. К тому же, в следующем году ЕГЭ. Будет сложно сдать экзамен такому ленивому человеку, как я, поэтому за лето надо хоть что-то выучить. Олежка мечтательно улыбнулся: — Я бы тоже хотел пойти учиться. Стал бы спасателем. Это моя мечта с детства, — парень взглянул на Германа, и тот поджал губы, будто чувствуя свою вину за несбывшуюся мечту Олега. — Но из-за биполярки мне светит только жизнь в скучных стенах этой больницы. Миронов промолчал. — А я хочу стать дегустатором. Желательно, шоколада, — сказал вдруг Родион. Гера залез в свой рюкзак и достал плитку молочного лакомства с фундуком: — Дегустируй. Я должен её ещё с того дня, как мы с Олежкой пытались сбежать, пока ты отвлекал охрану. Евдокимов искренне улыбнулся, будто ему было пять, а не семнадцать, и поблагодарил Германа. Миронов же в свою очередь спросил у ребят, не знают ли они, что приключилось с Русланом с третьего этажа, ведь любопытство не дало бы ему уснуть сегодня ночью. — Черт его знает, — пожал плечами Зайцев, — пропал из изолятора на некоторое время. Все говорили про какой-то эксперимент. Вернулся в таком состоянии, будто на войне побывал. А что? — Да так, — произнёс Герман, думая над тем, что сказал Олег. Пропал из изолятора? Что за чертовщина? Времени на размышления не осталось, потому что явился главный человек этой тусовки. — Миронов, ты принёс абрикосы? — громко спросил Штольц, приближаясь к ребятам. Он упёрся руками в спинку дивана, на котором сидели Родик и Гера, и начал чего-то ждать, глядя в окно. Герман развернулся и, наморщив лоб, уставился на Эрика: — Я тебе что, курьер? Образовавшуюся тишину прервало едва слышимое замечание Родиона: — Ничерта себе у вас ролевые игры. Олег громко рассмеялся, а через несколько секунд к нему присоединились все остальные. — Игры как игры, — Штольц, встряхнув светлой шевелюрой, подсел к Миронову. — Никаких игр у нас нет, Евдокимов, — лицо Геры покраснело от смущения. — Ха! Рассказывай! — Олежка улыбнулся и, прихватив с собой Родика, убежал. Миронов и Эрик остались одни. Минуту Герман, прикрыв глаза, наслаждался пребыванием рядом со Штольцем, а светловолосый парень ждал, пока гость вернётся в нормальное состояние. — Вообще-то, принёс. — Что? — переспросил Эрик, не поняв, к чему Гера это сказал. — Абрикосы, — Миронов достал из рюкзака пакет небольших плодов оранжевого цвета и поставил его на колени обескураженному Штольцу. Они долго смотрели друг на друга, а затем зашлись заливистым смехом, который ещё долго не утихал.

***

Эрика Штольца выпустили из лечебницы десятого июля. Они с Германом весело отгуляли свадьбу Юрия, а после провели вместе сумасшедшие остатки лета. Не забывали двое и о старых приятелях, стараясь как можно чаще навещать Олежку с Родионом. Зайцева выписали в конце ноября; Родик же вышел из больницы годом позже. После этого парни никогда больше не виделись с бывшими соседями по палате. Миронов время от времени мысленно благодарил Маринку за то, что та поместила его в психиатрическую больницу и таким образом свела со Штольцем. Хотя некоторые дни, проведённые в стенах, пропахших лекарствами и сумасшествием, нельзя было назвать весёлыми (взять хотя бы тот случай непреднамеренной встречи с Ильёй), проведённое с Эриком время компенсировало нанесённый психике и телу Германа ущерб. Пятого мая две тысячи шестнадцатого года Гера Миронов глядел в потолок и мечтал, лёжа рядом с мирно посапывающим светловолосым парнем, имя которому было Эрик Штольц.