На изломе / Девичья честь

      Если не считать стоящих под дальней аудиторией математиков-информатиков, сосредоточенно повторяющих вопросы экзамена по толстым тетрадкам с то и дело вываливающимися листочками-заметками, в коридоре безлюдно, поэтому голос Катерины звучит раздражающе-громко:       — Ну чё, Риш, как у тебя со Стоякиным дела? Сдала «своими знаниями»?       Ирина Емельянцева, к которой обращены эти слова, чуть не плачет. Признаваться в провале стыдно, но от Катерины по-другому не отвязаться — только дать то, что ей нужно:       — Опять завалил. Начал спрашивать о культурных особенностях бывших колониальных стран… ну и… — девушка неопределённо пожимает плечами, а у самой кошки на душе скребут, — вот.       — Дурочка ты, Ришик, вот что я тебе скажу, — Катя упирает руки в боки и походит на курицу-наседку, а не соседку по общежитию и по совместительству подругу. — Неужели не помнишь, что Галка из сорок второй рассказывала? — Сорокина, второкурсница с четвёртого этажа, много чего рассказывала; половину всего Ира не упомнила бы и в лучший день, но Катерина не дожидается ответа и доверительным шёпотом напоминает: — Пацанам он «хорошо» почти за просто так ставит, но если девчонке красный светит, то Стоякин только «натурой» принимает. Иначе валить начинает страшно. Поэтому его экзамен всегда — как Галка говорит — последний в расписании.       Ах, это? Немудрено, что Ирина попыталась выбросить байку из головы:       — Я думала, Галина нас тогда как первокурсников разводила. А сама-то она, кстати, как сдавала?       — «Натурой» и сдавала, — продолжает шептать подруга. — Всю спину, говорит, партой ободрала и неделю только на боку да на животе дрыхла. Так что выбирай, что тебе важнее: девичья честь, — на этом слове в её голосе проскальзывает что-то вроде насмешки, — или не вылететь.       Девичья честь — как патетично это звучит. Особенно после развала Советского Союза, где «секса не было»; сейчас же девицы точно с цепи сорвались. Партия и комсомол — Ирина знала о них почти только со слов родителей и воспринимала скорее как сказку про бабайку — больше не страшны, вот и пошли с виду приличные девушки вразнос. Мать писала, что только по их улице пятеро в подоле принесли, а сколько таких ещё по посёлку? А сколько подалось в город — любой, даже сравнительно скромный областной центр, — и теперь боятся возвращаться домой, потому что нагуляли дитя, но не мужа?       Вот и Катерина из таких, почуявших свободу: в академию уехала из какого-то мелкого городка в Коми, детство провела под присмотром тётки, пока отец на нефтедобыче вахтами пропадал и, по словам самой Катерины, особо за похождениями дочери не следил, — а та и рада стараться. То на дискотеку убежала, то «на тусу позвали», то в общежитие вернулась утром вся бледная, шатающаяся и ещё дня два отлёживалась с рвотой и диареей — «марок нализалась»[1].       В результате беспокойная соседка, заявив, что ей красный диплом сто лет не сдался, да не в стипендии счастье, успела с чистой совестью получить несколько троек (и как только «неудов» не нахватала?), так что ей не понять, поэтому Ира лишь фыркает:       — Маньяк он, Стоякин этот.       — А кто спорит? — пожимает плечами Катя. — Только ты не забывай, что этот маньяк ещё твой препод, и у тебя эта, как её… академическая задолженность перед ним, — куда уж тут забыть. Не Катерина, так деканат напомнит, всю душу вытрясут, должно быть. — Что делать-то будешь?       Девушка видит только один выход.       — Жаловаться! Я сюда за знаниями пришла, а не проституцией заниматься!       Соседка меняется в лице и, оглянувшись по сторонам, тащит Емельянцеву в ближайший пустой туалет. Изнутри подпирает спиной дверь и как можно более выразительно цыкает:       — Тише ты, дурная! — кажется, ещё чуть-чуть — и начнёт «в чувство» пощёчинами приводить. — Кому ты жаловаться собралась? Декану? Или завкафедре?       — Р-ректору… — выдавливает Ирина едва слышно. Реакция подруги пугает её.       Катерина же закатывает глаза.       — Вот дура-то деревенская, — не деревенская, а из посёлка, но напоминать об этом Кате — что о стенку горох, — а? Ректору! Ты как будто не слышала Митрохину, Галкину соседку: ректор-то Стоякину дядька двоюродный, — слышала, только тоже внимания не обратила. Если запоминать все байки и сплетни, накопленные среди студентов за последние пару десятков лет, учиться некогда будет. — Фигня это — ябеды твои — только тебя, дуру, выпрут под благовидным предлогом, а Стоякин ещё лет двадцать здесь проработает.       — Я… я уже пожаловалась… — бормочет девушка чуть не плача. — Официально, через ректорат… мне обещали разобраться…       — Ну всё, Риш, пакуй вещички, да обратно в посёлок свой дуй. Ты сама себя отсюда вытурила.

____________________________

[1] Обиходное название ЛСД, появившееся из-за одной из форм его выпуска: веществом пропитывается носитель с адсорбирующей поверхностью, чаще маленькие, размером 0,25—1 см², кусочки бумаги или картона с яркими рисунками.