На изломе / Девичья честь

      Ирина до последнего не верит подруге. И упорно ходит добиваться пересдачи, но с каждым разом разговоры становятся короче, а намёки — прозрачнее.       В итоге после самого наглого предложения «варианта» получить заветную оценку девушка в сердцах залепляет преподавателю крепкую пощёчину в пустой преподавательской. Не проходит и недели, как находится тот самый «благовидный предлог», о котором говорила Катерина.       С таким трудом полученное бюджетное место теряется в мгновение ока. Емельянцева оказывается на улице. Разве что пинка для ускорения не дали, и даром, что сейчас конец июня: по крайней мере, мёрзнуть пока точно не будет, — вон, прохожие кофты даже не надевают.       Первое, о чём думает девушка — это вернуться домой, к родителям. Работа в посёлке найдётся и без модного сейчас высшего образования, в случае чего есть и училище, и аграрный институт в райцентре, где поступить гораздо легче, а преподаватели не станут требовать разврата за оценку. Не получилось выучиться на искусствоведа и стать гидом — значит, не судьба. В Петербурге и без неё их хватает, а поселкового экскурсовода, старушку Аделаиду Леонидовну, по словам бабули, из музея вперёд ногами вынесут. И она при этом ещё экскурсию, небось, продолжать будет.       Ирина вздыхает и приказывает себе собраться. Вернуться домой и признать поражение? Ещё чего! Не для того она с шести лет мечтала в теперь уже бывшем Ленинграде водить за собой любопытные толпы туристов с фотоаппаратами и демонстрировать им гордость русской культуры. Не для того в школе записывалась на всевозможные олимпиады по истории и МХК, ставила с учительницей по русскому грамотную устную речь и взапой читала внеклассную литературу.       Ира уже столько всего сделала, чтобы получить работу своей мечты, что отступать будет глупо. Нужно быть сильной, сильнее обстоятельств!       Емельянцева запихивает документы об отчислении в сумку, подхватывает свой нехитрый скарб и неспешно бредёт вдоль Дворцовой набережной. В этом году она уже не восстановится, но можно попробовать на следующий, а между делом подготовиться к новым вступительным экзаменам. Глядишь, в следующий раз обстоятельства сложатся лучше, и Стоякин денется куда-нибудь подальше. Не то, чтобы девушка желала его смерти, но его увольнение стало бы радостным событием. Наверняка не только для неё.       На волне душевного подъёма Ирина даже не злится на случайно толкнувшего её мужчину, направляющегося, как выясняется парой минут позднее, к парадному входу академии. Мужчина среднего роста, лысый, выглядит весьма представительно — одет в деловой костюм, в руке несёт чёрный дипломат, другой рукой держит у уха массивную трубку сотового телефона, — и обращает на девушку внимания не больше, чем на тополиный пух, позёмкой клубящийся у ног снующего туда-сюда люда на тротуарах.       «Хоть бы это был киллер по душу Стоякина», — проскальзывает жестокая мысль, которая тут же сменяется стыдом. Нельзя так думать, даже если очень хочется.