На изломе / Девичья честь

      — И как вы себе представляете? «Сергей Витальевич, снимите мне комнату»? — Ирина сокрушённо качает головой, снова надсадно кашляет и на автомате трогает лоб, проверяя температуру — пока холодный. — Да за такое он меня в два счёта уволит!       — Тогда поговори с этой, Аркадьевной своей, — предлагает Гофман, будто нечто само собой разумеющееся. — Это лучше, чем здесь, — он тычет пальцем в рассохшуюся лавочку, — прозябать. Сейчас ты всего лишь простудилась, а то ещё заметят, что ты… почти не моешься, будет вообще хоть святых выноси.       Гофман смягчил, но, если называть вещи своими именами, Ире сейчас досталась незавидная участь бомжихи. Девушка, вопреки собственным ожиданиям, уже довольно долго живёт на кладбище и в свободное время не оставляет попыток найти жильё, только теперь даже денег нет — Круглов заплатит в конце месяца, а об оформлении трудовой и речи не идёт. Рассказывать о своём бедственном положении ему или его жене Ира боится: эти люди вряд ли станут терпеть бездомную. Хватит того, что раз в несколько дней ей с горем пополам удаётся купаться и стирать, а после сушить утюгом свою одежду у Кругловых, когда в квартире никого нет. Пару раз девушка едва успела закончить к их приходу.       Альтернатива — снова «затусить» с Кэт: подруга уже давно кочует от одного квартирника к другому. Ирина находит эту альтернативу более омерзительной, чем ночёвки в кладбищенской беседке.       Самым захватывающим событием вечера становится появление Данилы: мужчина плюхается на лавку и просит что-нибудь «от головы». Емельянцева со смешком предлагает топор, но Данила шутки не понимает. Да и, по-видимому, денёк у него выдался тот ещё, потому что дальше Багров просит Гофмана помочь ему и какому-то Степану закопать трупы.       — Угу, — подтверждает Данила с видом, точно в этом нет ничего необычного. Мол, работа у меня такая — трупы под покровом ночи хоронить.       Немец, в отличие от Иры, не выглядит удивлённым — ему не впервой слышать о том, что Данила кого-то убил, это, скорее, похоже на очередное разочарование в друге, — и лишь покорно идёт спрашивать у собутыльников лопату. Девушка, едва перестав ошарашенно хлопать ресницами от подобного заявления, невольно задумывается, чего ещё она не знает о своём с виду совестливом соседе по беседке.       — Немец говорит, ты до сих пор тут блукаешь? — спрашивает Данила уже после, в перерывах между запиванием сегодняшнего вечера стаканом водки. — Никто на постой не берёт?       Емельянцева угрюмо пожимает плечами. Обсуждать свои проблемы сейчас, когда она ещё не решила, как относиться к такому Даниле Багрову, она не особо желает.       Мужчина вытаскивает из кармана свёрток купюр, в неверном свете костра отсвечивающих зелёным, и, отсчитав несколько банкнот, протягивает их Ире. Девушка удостаивает подачку мимолётным взглядом, но не берёт. Это кровавые деньги, а она не в таком отчаянии, чтобы ей требовалась благотворительность: сама на себя заработает, нужно только дождаться зарплату.       — Даня, раз Ирка у нас слишком гордая, может это… ну, того? — с хриплым хохотцем предлагает один из бездомных. — Нам дашь? Мы-то уж, эх…       — Ну, ладно, — Данила вкладывает деньги в дрожащие не то от холода и хронического алкоголизма, не то от перепавшего счастья руки предложившего. Тот, в свою очередь, пересчитывает добычу и делит на всех присутствующих; отказывается только Гофман, но его долго и не уговаривают.       Водка в очередной раз разливается по стаканам. Бездомные славят доброту Багрова.       — Тогда так, — предлагает Данила чуть погодя. — Ты пока поживёшь у меня — я всё равно у деда часто не бываю, а хата до конца года проплачена. Съедешь, когда найдёшь чё лучше.       — Я не… — пытается возразить Ира, но не успевает.       — …считай, что я возвращаю тебе долг, — мужчина похлопывает себя по животу там, где под курткой и свитером прячется уродливый рубец шрама.       Девушка кладёт ключи себе в карман без возражений.