Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона в Ехо

Что остаётся делать благородному человеку, который не хочет больше жить? Наложить на себя руки? Я всегда испытывал отвращение к подобному мелодраматизму, тем более, что после инсценировки моего самоубийства двухлетней давности, это выглядело бы пошлым фарсом. В викторианские времена джентльмен, которому жизнь стала не мила, отправлялся на войну в надежде поймать шальную пулю. Я тоже надеялся, что схлопочу её, выполняя задание Майкрофта. Но судьба распорядилась иначе. Прощаясь, как я считал, навсегда с Джоном у трапа улетавшего в Европу самолёта, я не догадывался, что уже через четверть часа нам снова доведётся взглянуть друг другу в глаза. Меня вернули из-за Мориарти, внезапно появившегося на всех экранах страны, но я быстро разгадал эту загадку. Джим не мог выжить после того, как разнёс себе пулей половину башки, а этот нехитрый фокус с видеозаписью его обращения проделала компьютерная программа, эдакий вирус, сработавший в определённый момент времени и наделавший немало шороху. По идее, я должен был бы быть благодарен Джиму за эту посмертную шутку, послужившую поводом для моего возвращения, а заботливому брату - за то, что он выхлопотал мне поблажку под предлогом моего плачевного состояния здоровья, купившись на «список всего», чем я якобы успел закинуться в самолёте. Мои красные от слёз глаза они сочли воспалёнными глазами наркомана. Люди всегда видят лишь то, что ожидают увидеть, и я не стал их разубеждать. Пусть уж лучше надменный старший брат считает, что у меня очередной срыв, чем поймёт, что я поддался глупым сантиментам. Да и Джону, выбравшему жизнь рядового обывателя рядом с беременной супругой, подобные откровения были ни к чему. Однако за принудительное лечение в наркологической клинике, куда Майкрофт поместил меня не только по своей личной инициативе, но и по решению суда, который пересмотрел дело об убийстве Магнуссена с учётом новых обстоятельств, признав меня невменяемым, я ему спасибо не сказал. Потому что я просто подыхал от скуки в четырёх стенах своей VIP-палаты, которая была ничем не лучше тюремной камеры, и выходил из себя от общения с психотерапевтами, регулярно норовившими влезть ко мне в голову. Эти врачеватели человеческих душ говорили штампованными фразами и относились к пациентам свысока. Глупцы, если бы они смогли попасть в мои Чертоги, то так и остались бы там блуждать, подобно агенту Дейлу Куперу в Белом Вигваме.* Пару раз ко мне заходил Джон со своей внезапно поумневшей женой. Поняв, что он не бросит её с ребёнком, та перестала притворяться обычной серой мышкой. Так странно, он простил женщину, лгавшую ему и подстрелившую его друга, но друга, который солгал ради его спасения, - не смог. Или не захотел. Когда Джон думал, что мы оба можем умереть, он сказал, что простил меня, но это были всего лишь слова, которые не смогли вернуть утраченное доверие и прежние непринуждённые отношения былых времён, когда никакие его бабы не могли встать между нами. А Мэри смогла, причём, я сам помог ей в этом, разоблачив перед Джоном, но одновременно оправдав. И он, и я стали заложниками данных нами обещаний. Я – заботиться и защищать их троих, а Джон – оставаться верным жене и заботиться о ней и в горе, и в радости… Так что его визиты носили скорее формальный, нежели дружеский характер, и после них мне становилось ещё тоскливее. Успокоительные и транквилизаторы, которыми меня здесь закололи, и утрата интереса к жизни привели к тому, что я стал проводить во сне всё больше времени. Я всегда считал долгий сон уделом слабаков и бездельников. Однако жизнь после моего возвращения из несостоявшейся ссылки была тоскливой и бесцветной, зато сны стали на удивление интересными и реалистичными. Раньше я почти не запоминал своих сновидений и не придавал им значения, но теперь они стали яркими и детальными. Я помнил их настолько хорошо, что, закрыв глаза, мог не только вновь разглядеть каждый камешек в мозаичных мостовых у меня под ногами, но и ощутить запах сырости и тины, тянувший с реки, свежей выпечки, экзотических специй и жареного мяса, доносившийся из окон трактиров, каждую деталь отделки на хламидах окружавших меня людей. Вскоре я научился не только смотреть сны, но и управлять ими, появляясь посреди улиц Ехо (я быстро узнал, как зовётся город, куда регулярно попадал в своих сновидениях) уже не в простыне на голое тело, как это случилось в первый раз на мосту, а в нарядном лоохи (так именовалась верхняя одежда местных жителей) и с тюрбаном на голове. Уловив веяние местной моды, я предпочёл закрывать лицо маской из тонкой ткани так, что открытыми оставались лишь глаза. Я всё больше узнавал об этом мире и осваивался в нём. Здесь колдовали все, кому не лень: повара, готовя еду, зодчие, строя дома, домохозяйки, заставляя лететь за собой с рынка корзины с покупками. Попытался и я, и был ошеломлён своими успехами. Меня-то, в отличие от местных жителей, никто этому не учил. Достаточно было просто захотеть, и у меня сразу получалось. Ну, почти сразу. Поначалу бывали и неудачные эксперименты. Я очень сильно захотел… Нет, отнюдь не королевский трон, могущество Великого Магистра или несметные богатства. Власть и деньги никогда меня не прельщали, я всегда предпочитал им свободу и независимость. Единственной моей слабостью раньше была жажда славы, но она имела и обратную сторону – толпа может так же быстро возненавидеть тебя, как и полюбила. На это я больше не куплюсь. Я захотел небольшой уютный домик на левом берегу Хурона, с террасой и двумя креслами на ней. И чтобы в одном из кресел непременно сидел ожидающий меня Джон, а рядом с ним на жаровне дымился большой кувшин свежесваренной камры. И никаких баб! Только мы вдвоём и вечерний выпуск «Суеты Ехо» в его руках, пока мы пьём камру и неспешно беседуем о прошедшем дне. Дом мне построил с помощью волшебства всего за пару часов из груды мусора один из новых древних зодчих. А Джон просто появился ниоткуда и начал наводить в нём порядок, ворча нечто типа: «Кто же так строит? Ванная и туалет должны быть наверху, а не в подвале!». Стоит ли говорить, что я больше не захотел просыпаться в стенах опостылевшей клиники и решил остаться в Ехо навсегда? Тем более, как я понял, преступления и полиция существовали и здесь, так что нам с Джоном будет чем заняться, когда мы заскучаем. А пока нам не было скучно. Мы допивали камру и любовались на то, как огненный шар солнца садился за горизонт, а вместо него на улицах зажигались оранжевые грибы-фонари. Птицы в нашем саду умолкали, притихали и мы, а вскоре отправлялись в спальню, где долго и со вкусом ласкали друг друга.