a ribbon with a stone

В его наушниках всегда играла какая-то мозговыносящая электроника, которая била по ушам с неиссякаемой силой. В следующий момент она сменялась инди-роком, под который Сангюн пытался неумело подпевать – английский не был его коньком. Но потом его сменял корейский хип-хоп, рэп, в общем, все то, с чем связан андерграунд. Вот тут Сангюн показывал класс – он читал все безупречно. Видимо, он эти песни слушал не раз и не два, и даже не десять раз. Ким Сангюн был музыкальным маньяком. В его телефоне собрались все мыслимые и немыслимые жанры музыки, которые между собой не вязались от слова «совсем». Дживон только удивлялся – что за бред и как это вообще можно мешать. Но оказывается можно. И даже нужно. Потому что было очень интересно, какая песня, какой жанр заиграет в следующий момент. И ты сам не знаешь, какой. Даже Сангюн не знал, потому что у него была замечательная кнопочка «перемешать», которой он пользовался непозволительно часто. Может, кто-то нажал такую кнопку в жизни и перемешал их двоих? Сангюна и Дживона, тех, кому вообще не суждено было встретиться. Нельзя было встретиться. На это было наложено строжайшее табу, которое кто-то умудрился нарушить. То ли Дживон своими постоянными взглядами в сторону Сангюна, то ли Сангюн, когда предложил ему сигарету и открылся в той несчастной курилке, которая повела за собой целую кайму событий. Как они могли смешаться, как их жизни смешались? Эта кайма, кажется, никогда не закончится. Дживон каждый день подвозил Сангюна на работу. Тот устроился в какой-то цветочный магазин, признавшись, что ему всегда нравились цветы. Параллельно с этим он стал думать, куда же ему податься, чтобы пробиться в актёры. Он знал о вселенской несправедливости и о том, что пробиться туда можно только через постель, но хотел найти способ пробиться туда ещё хоть как-нибудь, честным способом. Дживон не убивал в нём эту надежду. А ещё он понял, что с завязанными волосами Сангюн выглядит безумно прекрасно. Выглядит таким серьёзным, но перед его улыбкой тают все в магазине – и женщины, и мужчины, которые приходят купить цветы. Наверняка благодаря Сангюну возросли продажи; хотя Дживон не мог знать точно. Вечера они коротали за просмотром разных фильмов – комедий, фантастики, ужасов, каких-нибудь супергеройских фильмов; у них всегда была целая куча еды, а от Сангюна пахло сладкими духами. Женскими, что ли? Волосы были завязаны в небрежный хвост, и он упирался в бедра Дживону, который часто просил распускать его. Но Сангюн никогда не соглашался – кажется, в нем ещё осталась частичка того непокорного парня, потенциального властителя. В принципе, даже не частичка, а он состоял из этого парня как минимум наполовину. И какая половина возьмёт верх в любой момент – знать заранее было невозможно. – Идиотский фильм, – Сангюн обиженно выключил телевизор на кнопку пульта и устроился на коленях Дживона поудобнее – положил ладони под голову, прикрыл глаза. Длинные, чересчур длинные для парня ресницы приковали к себе взгляд; искривленный в хамоватой усмешке рот точно так же привлекал внимание. Черт… какой же он классный. – Спокойной ночи, Сангюн, – сказал Дживон, выползая из-под чужой головы и собирая мусор с тумбочки на деревянный поднос. Снова чипсы, снова чупа-чупсы, снова пачка сигарет, снова окурки от них; их рацион, кажется, был настолько устойчивым, что уже никогда больше не поменяется. В их вечернем меню всегда было одно и то же. Только сегодня ещё добавилась пачка острых начос и пачка сырного соуса. «Вкусно было», – не смог не отметить про себя Дживон. – Подожди, – Сангюн вздохнул, приподнимаясь на локтях, и посмотрел на Дживона каким-то рассеянным и расстроенным взглядом. Он потер волосы ладонью и снова вернулся к разглядыванию разноцветных рук Дживона. Такие красивые, они привлекали к себе внимание очень и очень сильно, и это даже льстило Дживону. – Что? – Как же поцелуй на ночь? Теперь время выпадать в осадок пришло уже Дживону. Итак, теперь у него имелся точный диагноз. Хан Дживон, да вы в дерьме. Вы в такой срани, что, пожалуй, вам любой позавидует. Он не хотел идти так быстро. Может, Сангюн и нравился ему где-то в глубине души, может быть, он и привлекал внимание, может быть, он и создавал вокруг себя специфическую ауру, с помощью которой его хотелось защищать от посторонних глаз, может быть… блядь, а не много ли набралось этих «может быть»? – Никак. Дживон никогда не был многословен, если не знал, что сказать. – Спокойной ночи, Сангюн. Дверь комнаты тихонько захлопнулась, а вместе с этим и захлопнулась какая-то дверца в потайные уголки души Дживона. Тот не хотел углубляться. Он не хотел тонуть в бездонных мечтах и непонятных мыслях Сангюна. Он не хотел впутываться в него, вмазываться, как в бетонную стенку с разгона. Нахуй это. Нахуй.