a ribbon with a stone

Вечер обещал быть приятным. К Дживону должна была приехать девушка, которая и не его вовсе, а лишь готовая отдаться ему за пару жалких сотен баксов; с виду целомудренная, не пьёт, не курит, говорит решительное «нет» сексу до свадьбы, а на деле – «конечно, Дживон, я буду у тебя через полчаса». Никаких ужинов Дживон готовить не собирался. Ему вполне хватало того, что лежало в холодильнике – пара йогуртов, бутерброды, салат – да и заказать пиццу для него никогда не было проблемой. Планировался хороший секс без всякого продолжения. Но Дживон не был бы Дживоном, если бы у него все всегда не шло по пизде. Звонок в дверь заставил его думать, что девушка уже приехала. Он сбежал по лестнице вниз, подошёл к двери и, открыв её, чуть не потерял дар речи. Хотя в принципе он его и потерял. На некоторое время. Ласковый, немного грубый и охрипший голос пробирался под кожу, заставляя Дживона кипеть и напрягаться, сжимать косяк двери сильными пальцами и стараться не смотреть этому ходячему недоразумению в глаза. Недоразумение выглядело болезненно. В глазах плескалась грусть, кожа была ужасно бледной – недоразумение закашлялось. Заболел, что ли... – Отец обнулил мой счёт и выгнал меня из дома. Приютишь? … Встречу с дамой пришлось отменить. Она психовала по телефону так, что Дживону пришлось положить трубку и отключить телефон, чтобы не слышать этого ставшего вмиг противным голоса. Сангюн сидел на кровати в комнате Дживона. Не раздевался, а лишь ждал, пока тот придёт к нему и распорядится, что ему делать. – Дама сердца звонила? – он усмехнулся. – Её крик тут был слышен. Он вздохнул и стыдливо опустил голову. Пытался разрядить обстановку, но не смог. Вот что сделало с ним отсутствие всяких денег. Понял, что его финансы не вечны. – Отец узнал, что я у тебя околачивался, ходил на тусовки. Нашёл те бинты, тексты мои. Ну и то, что я гей, он тоже узнал. В общем, мне совсем не сладко, – Сангюн поднял голову, а потом свалился на кровать, чувствуя облегчение – хоть где-то он может отдохнуть. Он считал дом Дживона своим единственным безопасным пристанищем. Тем местом, куда он бы мог вернуться и не думать ни о чем, смотря идиотские фильмы и лёжа у Дживона на коленях. Поедая вредные чипсы, чупа-чупсы, выкуривая сигареты одну за одной и выслушивая причитания Дживона насчёт курения. Но Дживона больше волновал этот ненавязчивый каминг-аут, который только что совершил перед ним Сангюн. Длинные волосы были завязаны в небрежный хвост на затылке, что было в какой-то степени красиво. Блядский камушек болтался на ленточке на шее, которая была уже застирана чуть ли не до дыр. Блестел призывно; будто желал, чтобы Дживон снял с Сангюна эту ленточку и наконец взял Сангюна, грубо и страстно. Ленточка была будто каким-то стоп-сигналом для Дживона, который уже давно бы исполнил своё желание, каждый вечер как мантру повторяя: «Я не гей, я не гей». Дживон спросил, глядя на точеную фигурку лежащего на его кровати Сангюна: – И сколько ты планируешь у меня жить? – Хотя бы неделю. За это время я постараюсь найти работу хоть где-то. Я уже точно не стану наследником компании, – тот взял сигарету из пачки и закурил, с удовольствием закрывая глаза. Дживона как током прошибло. Теперь он знал, кто теперь сможет стать наследником компании Кимов. Это был сам Хан Дживон, который только отмахивался на отцовские «Я знаю, что делать» и «Ты у меня без гроша не останешься после стольких визитов ко мне на работу». Теперь он знал, что сможет стать тем, кто будет грести деньги лопатой из неиссякаемого источника того самого бабла. В душе разыгралось чувство справедливости. Но в ходе тех обстоятельств, что раскрылись перед Дживоном, он понял, что не знает, что делать. Он понял, что запутался. Нужно ли ему все это, или выкинуть Сангюна к черту отсюда, чтобы он сам искал себе работу и деньги? Чтобы он учился быть независимым? – Может, посмотрим фильм? Я притащил с собой флешку, – Сангюн улыбнулся и пожал плечами, затушив сигарету. Поправил волосы и стал искать флешку в своей сумке, которую привёз сюда. – Где же она… Здесь бы было уместнее задать вопрос «Где мы, блядь, находимся и что мы, блядь, делаем». На него ответ было бы получить гораздо приятнее.