"По дороге из треснувшего кирпича..."

      Первый день похода был на исходе, но до обитаемых – дружески обитаемых! - мест было еще довольно далеко; как разъяснили новичкам Жрецы, ближайшим из таковых была Башня Северного Перевала, однако, навряд ли Капитан Гумберт решит к ней направиться: этот опорный пункт был ближайшим лишь условно – дорога к нему отклонялась от основного пути каравана и немилосердно петляла по возвышенностям. И обычно первая стоянка почти всегда случалась в придорожных холмах (Капитан, естественно, каждый раз выбирал холм «не тот, что прежде»), на полпути к ближайшему развилку. А поскольку начинает темнеть, то стоянка случиться весьма скоро; и «живые смогут передохнуть».       Аргументы целителей выглядели, как сказали бы наставники Риторики, вполне веристичными и у подруг Вирр возражений (по крайней мере, высказанных вслух) не вызвали, но непосредственно у эльфийки все же осталось смутное ощущение, что несмотря на явный мир и вполне обоснованное сотрудничество, Отрекшиеся свое присутствие в анклавах Серебряного Рассвета – основной силы, противостоящей Плети в этих землях – старались негласно ограничить. Видимо, хоть лидеры борцов с нежитью Лича (в пику безумным фанатикам Алого Ордена) на словах и утверждали неустанно, что главное не природа и происхождение существ, а неприятие зла и готовность бороться с ним, на деле все было определенно не так просто…       Впрочем, как и всегда у хум’аноре.       Как Жрецы и обещали, до самой северной крепости Рассвета было и правда рукой подать (если, конечно, мыслить, как существо летающее) - с холма, занятого конвоем, очертания Башни были хорошо видны и в сумерках. Даже случись туман, ее было бы не проглядеть: на вершине – как и на всех башнях Серебряных Крепостей - сиял негасимый огонь, питаемый магией Света. Харману, засмотревшись на четкий, на фоне закатного неба, силуэт, сочла было, что огонь этот - сигнальный, навроде маяка; но хлопотавшая рядом по бивачным делам Вильгельмина пояснила: сияние это защищает крепости ордена от слуг Плети, близко подходить они не рискуют. По крайней мере, пока.       - А вон там че? – Тыкнула орчица когтем севернее, - ни хвоста не разглядеть толком, но ежли взять по растопыркам всяким - к ведухам не ходи, длинноухие лепили…       - Твое чувство стиля внушает восхищение, - ответила Вирр вместо тактично промолчавшей Мины, - но ты не ошиблась: это Сторожка Кель’Литиен, самая южная из наших застав и одно из наших самых старых поселений на континенте.       - Че-во-о? – Вскинулась Харману, - какая к демонам сторожка? Я че, таласк путаю? Там ж, ежли по крышам считать, городок целый! Не, ну вы зажрались…       Охотница, улыбнувшись, разъяснила бурлящей от чувства расовой несправедливости орчице – она, Вирр, не зря упомянула о древности заставы: ведь для син’дорай древность - это не пятьсот, и даже не тысяча лет, а никак не менее пяти тысячелетий, а то и побольше. (А для таких, как Отшельник, подумала она, наверное, и все десять - срок несерьезный…) Когда-то, в первые столетия после Прибытия, Кель’Литиен и правда состоял лишь из одной сторожки и пары-другой хозяйственных построек. Но с тех прошло более семи тысяч лет и застава выросла в небольшой городок; а долгоживущие не любят менять единожды данные ими имена…       - …и потому Кель’Литиен - памятник нашей архитектуры времен ранних Основателей, - хоть и подозревая, что не в крылобега корм, девочка тем не менее не оставляла попыток просвещения Младших народов. Что поделать – обязанность Высших…       - Да ну-у, - недоверчиво протянула Шаманка, - вот ни хвоста ж не ваше! Че я, в Призрачных на ваши домишки не нагляделась? А там-то, там, вона - ни башенок, ни шпилей - тока крыши складкой... Во-о! Даж рогульки на крышах вижу! Не, Вирр, че ты мне подгоняешь – это ж Ночные, ну, родняки ваши ставили. Или вы и их, того, обнесли да сарайчик тот изначальный приобщили?       Где-то за спиной сдавленно прошелестела – то есть хихикнула – Хесса; у ближайших к эльфийке и орчице Жрецов - до того с интересом прислушивавшихся к рассказу Вирр - внезапно нашлись срочные дела у соседних повозок.       - Знаешь, - как бы задумчиво произнесла Вирр, подпустив строго отмеренную долю снисходительности, -- я начинаю понимать твоего несчастного наставника…       - Че?!       - …и его пожелание услать тебя с заданием, - наставительно продолжила девочка. - Ты слишком скора на суждения и при том – что куда хуже - совершенно невнимательна. (А еще пару месяцев общения с тобой, добавила она про себя, и если я тебя не загрызу на пару с Риллем, моего терпения достанет на ученичество у Хессиного Рензитена.) Ты ведь слышала, когда Кель’Литиен был основан? Наши предки тогда еще только-только прибыли в эти земли. А до того они жили среди Ночных, и вполне естественно, что их первые здесь постройки схожи с каль’дорайскими.       Харману промолчала, дерзко засопев, но ошибки признавать не торопилась.       - И такие простые выводы ты могла сделать сама, - поднажала Вирр.       - А я што, помню - где и когда ваши жили? У вас история, того, длинная, шо гадючья мамка, - нашлась орчица. - Мне б нашу упомнить…       Вирр вздохнула. Мысленно.       - Ты вот чего лучше обскажи… Коль сторожка эта раздутая – ваша, так че мы в ней не заночуем? А то я смотрю, - она понизила голос, - хоть отрёки через одного из бледнозадых, чёй-то не горят к своим на постой… Слышь, Хесса, а вааще че так нерогато-то? Хотя и бывшая, а все ж родня… Не?       - Это их дела, - твердо сказала эльфийка, помня еще по Призрачным рассказы Хессы о непростых отношениях Отрекшихся и орденов охотников на нежить. - А в Кель’Литиен уже тринадцать лет никого нет; все погибли в дни Катастрофы.       - Плеть смяла… – понимающе и даже как-то сочувственно кивнула Шаманка.       Вирр не стала ее разубеждать.       В подступающих сумерках лагерь, на взгляд Вирр, выглядел немного непривычно – разумная нежить не разводила костров; хотя, как девочка выяснила у Жрецов, на случай нежити неразумной нужные для огня припасы (включая простейшие легковоспламнимые алхимические жидкости) все же где-то имелись.       Старший целитель Эльрик с пониманием к нуждам и привычкам живых посоветовал обратиться с насущными вопросами к Капитану Гумберту; живые подруги (включая подругу неживую, но нехватку костра тоже испытывающую) посовещались и - что было для Вирр вполне ожидаемо – на поиски начальника конвоя в качестве посла отрядили некую Высшую Виеринраэ («Вирр, ты у нас самая представительная!», «Дык, и, это, как его… ну, дипломнотическая, во!»). Неживая восьмилапая барышня в силу ряда причин в совещании не участвовала, но испрошенная уважения и дружбы ради Хессой, по словам последней, довольно яркими мыслекартинками внятно дала понять, что некронерубы думают об огне вообще, о кострах в частности и непосредственно о тех, кто их любит разводить.       Сейчас, когда весь караван не растягивался вдоль дороги, а сгрудился вокруг вершины холма, искать Захарию Гумберта было проще; по сути, он сам нашел Охотницу и едва она успела должным образом обратиться к своему действительному старшему группы, тот, быстро кивнув в ответ, немедленно отдал указания на предмет, где живым разводить потребный им огонь («Да, именно здесь – заодно у меня на глазах будете!»), как за ним следить («Или перед сном гасите, или чтоб одна всегда на страже!») и что им будет («Лучше вам и не узнать…»), если они этим своим костром чего (или кого) ненароком подпалят.       «Здесь, на глазах» оказалось в самой середине лагеря – месте, по мнению и Охотницы, и Шаманки, безусловно почетном (ибо рядом с командиром). Правда Хесса их гордость притушила, педантично уточнив, что особой чести и славы в том нет – насколько она помнила свое прошлое путешествие с другим конвоем, живых на привале всегда селили в самом защищенном месте: во-первых, как более уязвимых; а во-вторых – ночью живым все одно нужно спать, а значит, что дозорные, что караульные из них ненадежны.       Разобиженная Харману тут же принялась рассказывать о том, как однажды она, еще дуротаря в Долине, в составе бойцов их временного клана «Вставшие с колен» пять дней караулила враждебный (тоже временный, конечно - лишь на время обучения и до Посвящения) клан «Сгибателей батрачьих хребтов», повадившийся по ночам обирать плоды с не ими забитых зарослей кактусов. (Чем эти кактусы были для юных орчат столь ценны, Вирр так и не поняла: речь изначально шла на орочьем и изобиловала довольно непростыми для перевода выражениями; эльфийка только и успевала пересказывать историю Хессе, стараясь в силу привитой отцом и наставниками толмаческой добросовестности не упускать в переводе ни общей эпичности сюжета, ни драматической нотки повествования). Если верить орчице, все пять дней она не сомкнула глаз, была бодра, крепка и исполнена кровожадной храбрости. И потом еще полдня билась с врагом – за родимые кактусы клана.       Хесса выслушала с азартом, кивала с пониманием, охала в нужных местах, а по завершению саги взялась за попытки донести ее и до Дороти – чтобы той, по словам мертвячки, было не обидно; да и просто практики ради. Сама же Вирр в глубине души сочла рассказ откровенным вымыслом, но уличать не стала; как часто замечал, сидя у костра в школьных походах, Полтораух, в забавной выдумке нет зла; и ехидно добавлял – если, конечно, это не донесение Лазутчика и не научный трактат Мага в локоть длиной. К тому же, благодаря харманушной байке и воспоминанию об Учителе, она – чудо как удачно к теме «почетно-защищенного места»! - припомнила историю, слышанную от отца…       В молодости – еще до знакомства с Кориаль – он участвовал в крупной экспедиции, которую можно было не погрешив против логики именовать научной лишь по назначению, но никак не по составу участников: шала’зарам и армейских в ней было гораздо больше, чем ученых Реликвария. Цели экспедиции, как и театр действий, Ансвэ своей десятилетней дочери не назвал - его рассказы были всегда интересны (потрясающи, как тогда предпочитала говорить маленькая Вирр), но не всегда и не во всем подробны – однако захватывающе-таинственным шепотом поведал, что в руководстве в числе прочих пребывал некий крайне высокопоставленный кель’дорай, всем (в том числе, как настаивал отец, и самой Вирр) известный своей склонностью к наукам, отменным вкусом в искусствах и интересом к сокрытым в земле диковинкам; в силу происхождения маг не из последних и - по мнению многих осведомленных и причастных - не ставший как минимум неплохим ученым лишь в силу своей непростой, подразумевающей высшую ответственность и крайний недостаток времени, cкажем так (добавлял тогда Ансвэ с хитринкой в глазах), должности(118).       С учетом мест диких и от благословенного Кель’Таласа удаленных, на экспедицию, разумеется, напали враги (в рассказах отца они практически всегда нападали на мирных археологов Реликвария, чему Вирр, конечно же, никогда не удивлялась), но на сей раз в совершенно (на взгляд той же юной Вирр) неприличном количестве. Как признался по огромному секрету отец, многие опасались, что в случае серьезной опасности тот самый знатный кель’дорай проявит некоторую заминку и легкую растерянность: ведь с тех пор, как он последний раз – несомненно доблестно! - сражался лично, минуло три тысячелетия. Но к восхищенному удивлению многих и воодушевлению без исключения всех, именно этот, так и не неназванный отцом Высший - основатель многих музеев и пинакотек Королевства, зачинатель Реликвария и археолог-любитель – именно он первым выхватил клинки и на весь лагерь прокричал ныне известные всем детям с начальных ступеней слова: «Ученых и крылобегов – в середину!»       …Такой историей нельзя было не поделиться, что Вирр немедленно и сделала (хотя уже стоило отдых прервать и задуматься об ужине). На ее удивление именно Харману восприняла рассказ с особенным восторгом; она даже не вставила – как частенько случалось, если речь шла о соплеменниках Вирр – ни одного ехидного замечания, чем заставила эльфийку немного поволно… то есть, задуматься: не подменил ли по дороге (или пока Вирр пребывала в мешке) какой-нибудь не описанный в книгах оборотень ее горячо «любимую» боевую подругу? Но Харману Вирркины сомнения развеяла (если, конечно, Шаманка не была особо хитрым оборотнем): оказывается, орки очень ценят красивые и броские фразы, сказанные в бою или в моменты крайней опасности. По словам тех, кто застал орочьи межклановые войны – то есть, родился еще в Дреноре – сойдясь на поле, ни та, ни другая сторона никогда не начинала бой, пока вожди не закончат свои речи, высказывая друг другу все, что с прошлой схватки накопилось. Доходило до того, что когда в общей свалке выделялись поединщики, никто третий не вмешивался – по крайней мере до тех пор, пока не отзвучат ритуальные вызовы и традиционные оскорбления; никто не хотел лишиться возможности услышать слова, достойные повторения у кланового костра в назиданье внукам.       В Азероте же, с искренней печалью об утраченном вздохнула Харману, все изменилось. Орки уже не воюют с орками (за исключением малочисленных отдельных отщепенцев) и основными противниками стали люди и подземные карлики – почти не знающие настоящей чести, не признающие обычаев и не ценящие красоту воинского слова…       Вирр в который раз была собой очень недовольна.       Теперь, когда Врата Перевала, возможная поимка и мешковинно-дерюжные ужасы остались позади, более всего Вирр тревожил вопрос: чем кормить Рилля? За Дороти она беспокоилась чуть меньше, полагая, что для такой ценной соплеменницы Отрекшиеся уж как-нибудь, но дополнительный провиант в нужном количестве изыщут; да и разумной нежити куда проще – очень многие вещи подходят под описание если не «живого», то «ранее жившего». А вот с тиграми все куда сложнее: коли завела да с собой взяла – нагой извернись, но мясо добудь. И лучше бы свежее… А где его в лагере взять? Разве что охотой, но капитан Гумберт, разъясняя ранее правила разведения костров, не поленился напомнить Охотнице о своем запрете покидать лагерь без особого на то приказа. И теперь она безжалостно корила себя за то, что не обсудила с ним Риллевы нужды. Отвлекать командира во второй раз за неполный час, свидетельствуя собственную несобранность, крайне не хотелось, но выхода не было - Рилль был важнее гордости.       Ее спасительницей – просто-таки истинным приходящим на помощь Сполохом Белоре – оказалась - уже не в первый раз - все та же Хесса. Пока Вирр помогала Харману обустраиваться и разводить костер, мертвячка успела переговорить с Захарией сама. У Отрекшейся к нему нашлось множество всяких дел; в первую очередь – отчитаться о выборе наставника (оной вызвалась быть Вильгельмина). Затем заботливая мертвячка подняла вопрос о «бедном голодном звере» и «нашей Дороти» - капитан, не допуская в свою вахту излишнего трепета чувств, поторопился заботливую просительницу успокоить (а после уже она успокоила Вирр) известием, что каравану в последний момент перед отбытием - на случай неудачной или, как он выразился, тактически невозможной охоты - был придан из лабораторий анклава некоторый контингент свиней. И что охоту Охотникам и их Спутникам он разрешит в тех местах, которые лично он, Захария Гумберт, сочтет безопасными; и если в них найдется хоть одно существо, нетронутое Искажением; и, разумеется, добавил он - не в одиночку, а в сопровождении знающих местность (на что Вирр недовольно заметила – разумеется не Гумберту, а Хессе – что охота толпой, это уже не охота, а распугивание дичи). А под конец беседы с начальством сердобольная мертвячка совершила, как хохотнула ей Харману (на время позабывшая, что она таких слов не знает), тактическую ошибку: попыталась оговорить снисхождение к несчастному поросенку из мешка, без которого бы «наша Вирр» так бы и осталась в син’дорайских землях. Захария, как поняли слушатели расстроенной Хессы, тут же перестал быть чутким к чужим огорчениям: твердо присоветовал мертвячке побыстрее заняться делом, но прежде того раз и навсегда для себя решить, кто именно ей больше дорог – тигр ее подруги и ее подруга о восьми конечностях или совершенно незнакомый ей поросук, которого, если он, Захария, не ошибается, она только вчера увидела первый раз в жизни (и судя по тому, что на этом дискуссия прекратилась, в битве за мертвое сердце Хессы тигры и нерубы преуспели). Вирр поблагодарила мертвячку за заботу и как могла, утешила ее (хотя задним числом и заподозрила, что аргумент «хищники, увы, должны кого-то есть» был не вполне удачным). Харману же, едва не раздувшись от усилий в попытках постичь зачем тогда вообще разводить свиней «если не чтоб есть», к счастью, промолчала.       Пока Вирр, прихватив «бедного» и «голодного», ходила вдоль выстроенных оборонительным кругом повозок и фургонов в поисках того самого свинского контингента, а на худой конец, поделилась она с Риллем, интенданта (тигр, судя по выражению на морде, на свинине, в целом, не настаивал и на интенданта был вполне согласен); пока возвращалась (уже в одиночку; тигры сразу после трапезы бродить туда-сюда не любят; пищеварение у котов требует сосредоточенности и полной самоотдачи) к своему костру, выяснилось, что Жрецы - Мина и Джеймс – уже ожидают ее для осмотра. Как они пояснили (дополняемые в «важных» местах орчицей, уже прошедшей проверку), так положено при проходе через эти земли - на исходе каждого дня целители будут исследовать всех живых на предмет возможного заражения северной чумой. Вильгельмина обещала, что процедура не занимает много времени, что раздеваться не потребуется, как и что-либо делать сверх того, чтобы просто послушно стоять, пока будет действовать жреческая магия. И, как добавила заботливая Хесса, «больно ничуть не будет».       По ее словам и вышло: Вирр какое-то, совсем недолгое время, пребывала на месте, расставив ноги и раскинув руки (дабы, как сказала Мина, свести к минимуму возможное наложение близких очагов), испытывая в местах, над которыми скользили узкие бледные руки Жрицы, ощущение, которое можно было бы приблизительно назвать легким жжением, но понять было ли оно приятным или строго наоборот уже не получилось. Баркли же стоял чуть поодаль, и делал что-то жреческое сразу со всей Вирр.       - Ну вот и все, - целительница встряхнула кистями и отступила на шаг. – Приятная новость: с тобой все в порядке, - улыбнулась она и заозиралась вокруг. – А где твой замечательный зверь? Он ведь живой – и его тоже надо осмотреть.       - Он… решил немного вздремнуть, - определилась Вирр после мимолетного раздумья и правды ради добавила: - У возка интенданта.       - Мне очень жаль, - искреннее вздохнула госпожа Хоккер, - но мне придется его побеспокоить…       Вирр с пониманием кивнула, переглянулась, пожав плечами, со спутницами, и уже сделала шаг, когда жрец-гилнеасец остановил свою коллегу.       - Вильгельмина, давайте пойду я. Мне с Высшей Виеринраэ есть о чем побеседовать.       Вирр с интересом обернула и увидела, как Мина тревожно, почти умоляюще смотрит на Жреца.       - Не надо, Баркли… - Тихо-тихо сказала она. - Не делай этого, прошу тебя.       - А почему, собственно, не надо? – тоже тихо, и как-то непривычно мягко возразил Джеймс.       - Это дела Высших, Баркли. Пусть они разбираются сами.       - Извините, Вильгельмина, - вежливо, но твердо ответил Жрец. – Высшая Виеринраэ должна знать. Она все равно рано или поздно это услышит – не от меня, не от вас, так от других. Ее разговор с орком на закате о… - он сделал очень значительную заминку, - …об архитектуре и истории земель слышали многие.       Харману, до того честно делавшая вид, что ее внимание принадлежит исключительно ужину, повернулась, и уже не скрываясь смотрела на спорящих Жрецов. Хесса сидела у костра неподвижно, как всегда глядя прямо в огонь; лишь раз она поймала взгляд Вирр, и как той показалось (эльфийка все лучше понимала чувства мертвячки – не то набралась опыта, не то лицо Отрекшейся все больше восстанавливалось, пусть и на первый взгляд незаметно), будущая Жрица выглядела виноватой.       Мина, точно не находя слов, всплеснула руками; на своего коллегу она смотрела теперь уже и вовсе осуждающе.       - Они должны знать, Вильгельмина, – сказал гилнеасец. – Хоть кто-то из них должен.       - Быть может, - покачала головой Жрица, - именно этой девочке о таком знать не стоит?       Гилнеасец, не говоря ни слова, повернулся к Вирр и сделал приглашающий жест.       Девочка последовала за ним. Она была озадачена.       - Сперва, с вашего позволения, Высшая, закончим дело, - пояснил Джеймс Баркли в ответ на немой вопрос Вирр и ожидание некоего очень важного разговора. Он шел уверенно, не спрашивая у эльфийки, где именно находится повозка интенданта и пребывающий в счастливой сытости тигр. Вероятно, немного запоздало догадалась Охотница, в караване был некий давно установленный порядок – где каким повозкам стоять, и которым службам где именно находиться. И порядок этот стоило выяснить на случай; скакать во время боя подпаленным вурдалаком в поисках того, за кем или чем тебя послали, девочке совершенно не гляделось.       Рилль за это время никуда не делся: лежал, как сказали бы мальчишки-Лазутчики, где положили, и дремал - развалившись на спине, откинув морду и сложив передние лапы. Он был удовлетворен и не ждал неприятностей.       Узрев приоткрытым глазом Спутницу, он, еще по детской привычке, мурлыкнул (то есть он полагал что мурлыкнул; для всех же окружающих раздался низкий рокочущий ррраурр) – ибо все основные радости жизни теперь, наконец-то, собрались внутри и вокруг него – и, слегка изогнувшись подставил пушистое брюхо (единственно истинный алтарь для любого почитателя котов). Затем он признал существование невозмутимого, стоящего рядом Жреца и, раскрыв глаза уже пошире, скосил их на Баркли с крайним подозрением; лекарей он, что называется, сердцем чуял.       В процессе последовавшего магическо-ветеринарного осмотра (за время которого можно было прощупать магией трех Вирр или, вероятно, двух Харману с осьмушкой), эльфийка не раз возносила благодарственные речи Белоре за то, что от пациента не требовалось ничего, кроме как пребывать неподвижно. Ну, или хотя бы неподвижно относительно большей части холма.       Сам Джеймс Баркли, к удивлению девочки, несмотря на свой определенно не самый покладистый нрав, в течение всего тигроборства остался терпелив, невозмутим и не сказал ни слова; Вирр крепко заподозрила, что бывший житель королевства Гилнеас ранее, будучи еще живым, если и не имел дела с талассианскими тиграми, то уж держал дома кота – непременно.       А то и не одного.       - Если не возражаете, - Баркли, закончив дело, выпрямился и огляделся; невольные свидетели укрощения Рилля постарались отойти подальше, насколько возможно, - поговорим здесь. А ваш чудесный саблезуб, полагаю, нам не помешает.       Вирр учтиво кивнула, наглаживая обиженного тигра. Рилль смотрел на целителя исподлобья, недовольно урчал, бил хвостом и на похвалу не повелся; хотя на взгляд самой Вирр, сказано было вполне искренне.       - Итак, Виеринраэ Солнечный Блик, что вам – вам лично или вашим соплеменникам - известно о событиях в Кель’Литиен в дни Вторжения и… скажем так, немного после?       Охотница сохранила лицо не без труда – до того неожиданным оказался для нее вопрос.       - Мне известно то же, что и всем прочим, сударь Джеймс Баркли, - немного церемонно, но по возможности мягко ответила она. – В тот год Сторожка одним из первых поселений пала под натиском Плети. Позже, после…       (Оказалось, что простые вроде бы слова – слова, не раз слышанные от взрослых, помянутые в дружеских посиделках, прочитанные в новейших учебниках и повторенные тобой же на уроках; оказалось, что произнести всего лишь два простых слова – падение Столицы – при ком-то, пусть и союзнике, но син’дорай не являющимся - невероятно, немыслимо сложно.)       - После последовавших за вторжением в Кель’Талас событий, включая возвращение Короля-Лича на Север … - неожиданно пришел ей на помощь высокомерный, заносчивый и, разумеется, как и все гилнеасцы, помешанный на идее превосходства своего королевства и его особенного пути Жрец-целитель Джеймс Баркли. – Продолжайте, прошу вас, терпеливо добавил он.       Вирр перевела дыхание:       - Позже, когда принц Кель’тас(119) искал и собирал выживших…       (По правде говоря, поминать всуе принца – сына Короля Анастериана, Келя-Странника, Келя-Преступившего, так и не коронованного - гражданам Элунарана и Кель’Таласа было не рекомендовано; конечно, негласно, но вполне недвусмысленно. Но Вирр вдруг кто за язык дернул, и она подумала - а какого, собственно, запредельного демона?)       - …ходили слухи, что небольшой горстке выживших удалось связаться с кем-то из магов магистра Роммата. Но когда спустя несколько лет Регент с экспедиционным отрядом объезжал дальние заставы, и выжившие и уничтоженные, в Кель’Литиен нашли лишь мертвых. Восстановить присутствие в Сторожке тогда не было возможности.       Удержаться от вопроса «А отчего вы спросили?» ей тоже далось нелегко. Но торопливость – признак слабости и неуверенности.       - Скажите, Высшая, - задумчиво произнес Жрец, - вы не боитесь правды… Истины, простите за высокопарность?       - Нет, - с учетом обстоятельств ответ мог быть только один. – Я боюсь лишь клеветы на мой народ, - стараясь говорить спокойно, добавила Вирр. – Точнее – того, что мне придется совершить в ответ на нее.       - Достойная позиция, - невозмутимо сказал Баркли. - Тогда поступим так: я поделюсь с вами некоторым знанием, известным мне. А также известным, вероятно, всем Отрекшимся. Как вам с этим знанием поступить, и какие выводы делать – решайте сами.       - Я слушаю вас, сударь, - кивнула Вирр. Рилль, почуяв, что ей нужна поддержка, ворчание прекратил и ободряюще ткнулся мордой; мол, он тут и готов ее защищать.       Баркли немного помолчал, точно собирался с мыслями.       - То, что там были выжившие после Вторжения кель’дорай… - наконец начал он.       - Вы хотели сказать – син’дорай, - рискнула поправить его Вирр.       - Вы торопитесь, - заметил Жрец. – Дослушайте до конца. Итак, это не было слухами. Немногие выжившие и избежавшие Чумы жители Лордерона, не сумевшие отступить на запад, к своей столице и уходившие на север, видели их и говорили с ними. Их еще застали первые из нас, когда Ее Величество Сильвана приказала начать компанию по освобождению того, что теперь зовется Чумными землями от гарнизонов Плети. Позже, все свидетели – и те, и другие – утверждали, что в Строжке Кель’Литиен выжило не менее полутора-двух десятков Высших. И что характерно, - Джеймс взял неплохую актерскую паузу, - именно кель’дорай. Их одеяния, штандарты и гербы были – по утверждению видевших – исключительно довоенными. Ни алого, ни золотого(120). – И он снова умолк, выжидательно смотря на собеседницу.       - Это объяснимо и логично, - сказала Вирр, поняв, что гилнеасец ожидает от нее какого-то ответа, - они держались в изоляции и не имели возможности… сменить цвета.       - Возможно, - кивнул Отрекшийся. - Они, как вы совершенно верно подметили, держались. Их было мало, враги кругом были сильны и многочисленны, но среди Высших Кель’Литиен еще оставалось немало доблестных воителей, хорошо известных многим… если не ошибаюсь, из семей Взывающих к Небесам и Ястребиных Копий?       - Да, - прошептала Вирр, - благородный господин Рентар, госпожа Аврора…       - Все верно. А вот далее – спустя несколько лет - начинается… как бы это сказать, странное. Когда один из первых караванов, пущенных по старому тракту, остановился в видимости Сторожки, он подвергся нападению.       Вирр похолодела.       - И вот тут мне придется рискнуть и довериться вашей выдержке, Высшая Виеринраэ, и здравомыслию. Мне известно, как син’дорай не любят поминать при посторонних некий… недуг, возникший после Вторжения и определенных, безусловно трагических, событий. И, скажем так, весьма не одобряют, когда о нем говорят иноземцы. Но несмотря на то, что я очень хорошо понимаю и даже, отчасти, разделяю подобное отношение к вопросу, мне, почитающему истину, все же придется назвать нападавших по имени. А вам – не боящейся правды – ее услышать.       Он дал ей возможность воспротивиться и оборвать его. Но Вирр молчала.       И он продолжил.       - Это были те, кого вы зовете Презренными. Конвою удалось легко отразить атаку – тот караван не вез ничего… особенного. По сути, нападение прервали сами… нападавшие. И после этого события наши караваны уже не сворачивали в ту сторону. А Ее Величество, конечно, сообщила через послов о скорбной судьбе ваших соплеменников.       - Сударь, - наконец справилась с собой Вирр, - простите, но до сих пор вы не сказали ничего, в Королевстве не известного. Раз вы знаете, как у нас относятся к… этой проблеме, удивляет ли вас, что мы предпочли счесть своих героев, оборонявших свои дома в совершенном окружении, доблестно павшими в схватках с врагом, а не… удостоившимися куда менее благородной участи?       - Меня, - подчеркнул Джеймс Баркли, - удивляет совсем другое. Видите ли, в силу моего Класса и профессии мне достаточно много известно об этой проблеме. Быть может, вы сами не в курсе, но ваш Совет обращался за помощью к нашим Фармацевтам. Правда, к нашему искреннему сожалению, помочь мы не смогли – проблема, увы, коренится не в телах, их органах или их мельчайших составляющих, а потому не излечима даже нашей алхимией.       А ведь и Отшельник то же говорил, мелькнула у Вирр в голове.       - Дело в том, что хотя я вовсе не самый лучший целитель Ее Величества, но даже мне известно, что недуг этот поражал столь многих исключительно в первые дни после… после некоей трагедии. А позже – например, спустя несколько лет – лишь редких одиночных жертв.       Он внимательно посмотрел в глаза Вирр.       - Но никак не полтора или два десятка Высших зараз.