***
Караван шел третий день. Приводящие в ужас половину континента, с самого Вторжения Плети и до сих пор захваченные злобной нежитью, гибельные для одинокого путешественника Чумные земли, у обоих живых членов примкнувшего к конвою маленького отряда вызывали чувство нарастающего разочарования своим откровенным однообразием. Мертвячка – как ветеран (в каком-то смысле) караванных переходов – ничему не удивлялась, заверяя, что «если все пройдет хорошо, то так же скучно будет до самого Подгорода». Что по этому поводу думала Дороти, сказать определенно не могла даже поднаторевшая в общении с ней Хесса; последняя, в ответ на расспросы живых подруг и неживых соседей по конвою (включая командира Гумберта), склонялась к тому, что «она здесь впервые, ей все интересно». Подруги, спутники и лично Капитан конвоя сказанному верили: барышня-неруб хоть и прошла в рядах Плети едва ли не полмира, но пребывала тогда под контролем Лича (считай, без всякого осознания) и мягко говоря, многое упустила; то есть помнила она лишь родные северные льды да леса Южного Кель’Таласа. К тому же - горячий интерес Дороти ко всему, мимо чего проходил караван, вполне подтверждался тем, что большую часть времени, свободную от занятий с Вильгельминой, будущая Жрица Хесса посвящала мыслеобщению с нерубом-Отрекшейся; та оживленно вертела головой, постоянно указывала хватательными конечностями на все вокруг - от руин придорожных домишек и венчавших иные холмы развалин крепостей до избежавших искажения деревьев и частенько скалившихся с ветвей вполне себе искаженных… тварей. У Вирр с Эльриком на этот счет даже вышел долгий спор: девочка на роль изначального вида выдвигала белок; старший же целитель, ссылаясь на сравнительный анализ краниальных профилей(123) и подсчет премоляров(124) - произведенные неким Королевским Фармацевтом, в свободное от службы время полагавшего себя натуралистом-любителем - отстаивал права и возможности местных лисиц. Так или иначе, но живые барышни страдали – правда, каждая по-своему. Шаманка, еще в Призрачных прикидывавшая, как она, возвратившись в родной Огри и вновь оказавшись в заведении Зацепы, будет в подробностях, нараспев и правильным сказом повествовать о своем героическом походе по отравленным Скверной землям сквозь бесчисленные заслоны отборных слуг Плети, иногда разбавляя их - для достоверности - жалкими бандами троллей и грозными отрядами фанатиков Алого Ордена (последних она, запомнив несколько промелькнувших в исторических рассказах Вирр «длинноухих оборотов», намеревалась изустно отобразить безусловно щитоблещущим строем и непременно в силах тяжких), начала с тоской и не без опаски подозревать, что либо рассказ о ее приключениях будет не по-орочьи сух, скучен и краток, либо будет состоять исключительно из одних, как заметила бы одна длинноухая поганка, метафор и гипербол. Вирр же в который раз укоряла Белоре за недосмотр по части знамений; знала бы девочка, что все так обернется – взяла бы с собой не только и не столько лишние стрелы, но хоть какую-нибудь книжку. Впервые в своей жизни она не прикасалась к слову записанному дольше нескольких дней и сейчас была согласна даже на старые, давно пройденные учебники из пещеры Вэлли. А то и на учетные записи караванного интенданта. Скучный же томик стихов хум’аноре, некогда подвергнутый строгой ценительской критике, теперь вспоминался как недооцененное и недостижимое сокровище мудрости Древних. Не будучи барышней, но оттого не менее живой и исполненный резвости талассианский тигр был тоже многим недоволен и вел свой собственный счет огрехов Мироздания (коты вообще воспринимают мир как нечто целое и на отдельных богов не размениваются). Во-первых, ему не позволяли охотиться уже который день; Спутница утешала его, как могла, но и у самой Вирр в отношении обещаний Капитана – разрешить охоту там, где безопасно - стали все чаще возникать смутные сомнения: слово-то свое Захария дал, но вовсе не обещал, что такие места (а уж, тем более, с непорченной живностью) каравану непременно встретятся. Во-вторых, Рилль был крайне огорчен отсутствием всякой движухи, хоть как-то бы возместившей зажатую двуногими охоту. И, наконец, как вскоре выяснилось, тигр не меньше Вирр тосковал по совместным играм и покатушкам. И если сама синдорайка полагала невозможным (немыслимым!) разъезжать на собственном (в том числе и ездовом) звере в то время, как боевые подруги будут вынуждены догонять ее на своих двоих… ну, или на четырех конечностях, то Рилля подобные тонкости военно-походного этикета волновали не больше, чем уже съеденные - причем еще в прошлом году - паучьи лапки. Посему, прекрасно чувствуя в Спутнице тоску, созвучную его собственной и видя ее нерешительность, Рилль – как истинный кавалер! – мужественно и решительно взял все в свои лапы. Не закапывая дело под дальний ковер, утром третьего дня тигр дождался, когда караван снимется с места и все двуногие (и многоногие) поймают походный ритм, и - незаметно приотстав, как говорят завзятые наездники, на полтора корпуса и сместившись чуть влево – просто-напросто быстро метнулся эльфийке… да, про котов обычно говорят «под ноги», но в случае тигра и довольно небольшой Вирр было бы правильней сказать «под всё». Едва Рилль почуял, что падающая Спутница судорожно ухватилась за его шерсть, он радостно припустил вдоль конвоя. Вирр едва не свалилась от неожиданности, но удержалась. Случайно оказавшийся рядом Захария (а случайно ли, зная своего кота, подумала девочка) покачал головой им вслед, но сдержался. Обернувшаяся (а до того внимавшая Вильгельмине) Хесса рассмеялась и захлопала в ладоши, чествуя предприимчивого Рилля и ободряя немного смущенную Вирр; Вильгельмина просто улыбнулась; Эльрик выглядел немного обеспокоенным; Баркли просто смотрел наезднице вслед – без всякого видимого выражения. Харману же сдерживаться и не собиралась вовсе: - Так ты че, все это время на нем скакать могла?! – она крикнула Вирр вслед. И, уже тише, добавила, обращаясь к Хессе: - Не, ну как есть - дура…***
Сказать по правде, Вирр втайне была откровенно рада тому, что казавшаяся ей непростой дилемма разрешилась, по сути, без ее активного участия. Хотя в первые мгновения представления «Похищение Хищником, акт первый» ее больше тревожило, помнит ли злоупотребивший свободой воли Рилль, что удаляться от конвоя им недвусмысленно запрещено. Но умный зверь, хоть и был котом (а для котов вообще ничто не слишком; не стоит забывать о кошачьем перфекционизме), проявил, как это бы назвала почтенная Кориаль, здравую умеренность (разумеется, перед тем все равно отчитав главное действующее лицо за вопиющую невоздержанность) – воздавая себе за дни ужасных лишений, Рилль всего лишь дважды промчался… проскакал… Сама девочка, несмотря на давнюю привычку мысленно облекать непростые и внезапные ситуации в художественный текст, с описанием маневров Спутника в одно слово затруднялась – истомившийся по покатушкам тигр то передвигался длинными прыжками, меняя, излагая языком задач на начертание, вектор движения исключительно по воле души и текущему вдохновению; то бежал рысью, переходя в галоп и обратно; то, замедляясь, шел четкой – на зависть всем ездовым четвероногим континента – иноходью; но чаще всего, конечно, тигр прибегал к наиболее традиционно-кошачьему способу быстрого передвижения, каковой вдумчивые, превзошедшие немало наук Высшие двуногие – знакомые с котами не понаслышке – именуют высокоскоростным низколетящим объектом, избегая разделять наблюдаемое на сам объект и его движение …в общем, тигр мохнатой кометой пронесся вдоль каравана туда и обратно, попутно заставив свою Спутницу основательно припомнить все навыки наездника (заслужив, насколько она могла на такой скорости судить, сдержанный уважительный кивок от одной из Темных Следопытов Ее Величества), включая самый главный навык «как в принципе не слететь со скачущего бешенным кроликом тигра», и теперь – перейдя на милосердный к наспинным двуногим шаг, гордо шествовал рядом со жреческой повозкой, позволяя всем желающим насладиться наиромантичнейшей с его, Рилля, точки зрения картинкой «девочка и тигр». Сама Вирр, в принципе совершенно не чуждая подобной романтике, в настоящий момент с облегчением переводила дух и превентивно сочиняла в уме возможные оправдания перед командиром конвоя, попутно сомневаясь – стоит ли ей зачитывать Капитану Гумберту избранные места из магистра Ратчета, автора трактата «Коты: о нравах и повадках». Пусть Захария, на первый взгляд и показался ей существом вполне разумным, но Охотница не была уверена, что он склонен к философии в вопросах субординации. То ли Капитана тревожили заботы понасущней, то ли – в силу предполагаемой разумности – умеренность тигриных эскапад он оценил и решил разбор происшествия на время отложить, дабы при случае повторном, как говорят гоблины, присовокупить; но так или иначе Вирркины опасения пополам с размышлениями оказались невостребованными: Захария иногда бросал взгляд на нежданное пополнение ездовой части конвоя - возможно, размышлял, к чему бы еще тигроездную Высшую, с учетом ее новых возможностей, стоит приставить и чем озаботить – но тем и ограничивался. Чего совсем нельзя было сказать о боевых подругах. - Че ж ты все о двух лапах-то шкандыбала? – вроде бы лениво, чуть ли не нехотя и как бы от совершенной трехдневной скуки, протянула орчица; но, как краем глаз приметила Вирр – сама она, подыгрывая поуркивающему и, вероятно, жмурящемуся Риллю, продолжала гордо (и при том, конечно, бдительно) смотреть вперед – Шаманка ерзала на повозке от нетерпения. - Нас много, а Рилль – один, - удачно припомнила девочка любимую присказку своего (еще первого, довоенного) Учителя, отвечавшего ею на частый вопрос маленьких кель’дорай, отчего Светлый Король хоть и желает (по утверждению Учителей и наставников), чтобы дети Королевства хорошо учились, но проверить знания отчего-то не приходит. Харману, сокрушённая прямой логикой, поджав клыки, понимающе вздохнула, но промолчала: судя по напряженному виду, спешно измышляла, как не дать столь важному разговору угаснуть. Вирр с трудом удержалась, чтобы не хихикнуть; это уже было бы чересчур. - А в одиночку при вас на Рилле ездить было бы бесчестно, - вспомнив упомянутое Вильгельминой милосердие Высших, она решила немного подыграть орчице. - А щас чего? – до последнего держала фасон Шаманка. - А сейчас, - с готовностью и предвидя вопрос, отозвалась Вирр, - потребность и желание Спутника – закон для Охотника… да, мой хороший? «Хороший» мотнул головой и издал тихий довольный рык. Хесса, до того совершенно бескорыстно любовавшаяся наездницей и зверем тихо прыснула в костлявый кулачок. - Лан, - спустя некоторое время насуплено капитулировал орочий контингент отряда, - покататься-то дашь? - А это уже как Рилль решит, - невозмутимо сказала эльфийка. Тигр, все это время ушами вовсю двигавший, важность момента тут же уловил и, не повернув морды к орчице, но скосив на нее глаза, поднял голову и издал гордый рык: мол, он, Рилль, не так уж доступен. - Не больно-то и хотелось, - почти естественно проворчала Харману. – Че у нас, волков нету? Да у нас орчата, если хочешь знать, с маломальства на чем тока не скочут! - Ты, наверное, хотела сказать «на ком»? - тихонько уточнила Хесса. Харману лишь отмахнулась. - Да какая ж разница, главное ж – ездят! Да вот Ног, к примеру возьми! Ну, Ногдаш - на три годка младше кутенок со мной дуротарил… Так он, малец, представь, че удумал – с большаками об заклад побился: мол, на скорпиде взрослом, грит, проедусь – и мимо птицы! Ну, - орчица руками, лицом и всем телом изобразила некую очевидность последствий, - его ж сразу на смех, ясен кактус. Но заклад разбили – не, ну а че, коль мелкота сама нарывается… Во, а на шо спорили, - напустила орчица таинственности, - и вовсе не скажу, а то, - она повела взглядом на Вирр, - шибко высокие да бла-а-ародные три дня кривиться будут. Так я про што? Ты представь: большаки ржут, точно не орки какие, а тролли, цельный воз травы скурившие - скорпиды-то у нас, я ж говорила, те, что матерые, так тушами своими, понимаешь, с тигру, не меньше! Как хвостожалищем прилюбят, так не угадать, с чем к Дедушке Волку заглянешь – от яда клыками клацнешь, или от сквозной дырищи! Так этот Ног, змеюка мелкая, втихую щитяру себе смастерил! Ну, понятное дело, не для боя какого сподручную, а штоб на спину приторочить. Оборонился он так, значит; вытропил матер-рущ-щее, понимаешь, насекомое… и где ж его нашел? – Харману, вздохнув, помотала головой и чуть скривилась, явно вспоминая не самое радостное. – И че б вы думали? Прям в лагерь его и пригнал! Наши с жаху чуть друг друга копьями не сдырявили… А он скочет, шкет бестатушный, гогочет и тока дергается: скорп-то его по первости, видать, начал хвостом дубасить, да жало в щитовине и застряло! И никак! - И что? – поинтересовалась Хесса, - он выиграл спор? - Да куда ж деваться-то, - вздохнула Харману, – все по уговору вышло. А скорпида за мировую ужрали; в нем ж мяса и прочего потребимого – с тачку! – Она призадумалась. – Или две… Хесса поблагодарила за историю; орчица, излучая довольство, покладисто кивнула, но тут – со спины Рилля – прозвучал неожиданный вопрос, волновавший некую синдорайку еще с самого начала: - Харману, ты ведь говорила, что у вас там в Долине только демоны, скорпиды и кактусы? - Ну, - подтвердила Шаманка, - знамо дело, не ваши ясельки. - Тогда будь так добра раскрыть нам с Хессой тайну: из чего же хитроумный Ногдаш, отважный наездник и борец с засильем старшегрупников, себе щитовину сделал? Ой, прости, я совсем забыла - у вас в Долине еще и песок… - Э-э-э, - протянула орчица, - так это же самый хвост-то в чем! Он, понимаешь, войлока два куска по краям обметал, да всячиной набил, че под руку пришлось – ну, дранку там с кактуса, шмотья-рванины, глины… во! – подняла палец, как бы припомнив, Харману, - и песка, меж прочим! Ну, и навозу, знамо дело, не пожалел. - Учитывая условия - рецепт, заслуживающий уважения, - не растерялась Вирр; было ясно, что на сей раз орчица продумала историю немного основательней. - Но из чего же он сделал войлок? - Да шерсти начесал. С волчат.***
К исходу третьего дня караван добрался до Восточной башни; близ нее и остановился. Вирр (и, как оказалось, Харману тоже) уже который день недоумевала – отчего Отрекшиеся, никогда не устающие и, к тому же, прекрасно видящие в темноте, не продолжают движение и по ночам? Но пока Охотница пыталась решить загадку сама (не желая сдаваться слишком быстро и решив спросить Жрецов лишь в случае неудачи), орчица - бесконечно далекая от Вирркиных принципов (а точнее, не воспитанная отцом-археологом) – просто-напросто стопорнула мимопробегавшего Капитана и спросила напрямую. Захария ответил Шаманке коротко: «Ночь опаснее. Много искаженных хищников. Плеть предприимчивее». При этом большей частью смотрел на Дороти; та, видимо запомнив шутливое воинское приветствие своей мыслесобеседницы, внимание оценила и при виде Капитана Гумберта приподняла к голове передние конечности; сразу обе – вероятно, боясь напутать. Перейдя мост через Озеро Чернолесья (или Узкоозеро - по мнению местных, ныне мертвых окрестных жителей), к полудню четвертого дня конвой достиг Башни Защиты Света (к слову, в отличие от прочих местных крепостей хум’аноре, Вирр о ней слышала впервые) где, к некоторому удивлению живых, и остановился, причем надолго - до следующего утра. Впрочем, по-настоящему удивительного было немного: миновать эту крепость Серебряного ордена, не заходя в нее, было невозможно – ее построили (как оказалось, совсем недавно) вплотную у самой дороги. Воины Рассвета встретили Отрекшихся вполне приветливо – по крайней мере, по мнению орчицы; на взгляд же чуть более внимательной Вирр рыцари-хум’аноре показались ей сдержанными и, отчасти, напряженными. Некий чин при накидке-налатнике из (если глаза не обманывали девочку) недешевого и до войны в Королевствах шелка, приветствовал Захарию и указал место для лагеря – у полуночной стены. Покуда караван огибал башню, Капитан, рассылая следопытов (те ускакали на полдень, в сторону некогда богатого городка Перекресток Корина), изыскал время настращать живых новичков особо: призывал к «особой бдительности» и к «особому пригляду за тигром» в ввиду «особой опасности» по соседству. Вирр, удивленная нарочитостью наставлений, сочла возможным уточнить причину.***
До Третьей Войны в течение долгих столетий (хотя бы и по меркам краткоживущих) Перекресток Корина неизменно был богатым и процветающих городом, зародившимся еще во времена Империи Аратор - по крайней мере, так утверждали жители Перекрестка; историки и летописцы Высших на вопрос о Корине обычно рассеяно отвечали, что всех ранних примитивных стойбищ хум’аноре не упомнить (хотя Ансвэ и прочие серьезные ученые подобного подхода не одобряли). Начав с постоялого двора на перекрестке дорог, ведущих к столицам трех народов, городок непрестанно рос и богател, оказывая услуги провизией, постоем и складами всем проезжавшим торговцам. О значении Перекрестка Корина для всего Лордерона вполне ясно говорили многочисленные права и привилегии, дарованные горожанам и его магистрату многими поколениями королей крупнейшего государства краткоживущих; о его же зажиточности (ну, или о его тщеславии; от взгляда зависит) определенно свидетельствовал следующий факт: лет триста назад горожане (хоть и сторонними силами, но исключительно на свои средства) построили роскошный, едва ли не столичного стиля (даже с башенками!) каменный мост через близлежащее озеро; как записано в городских анналах, «исключительно для удобства наслаждавшихся окрестной природой жителей». Стоило уточнить, что обеспечивающее непрерывность торгового пути сооружение (то есть действительно востребованное!) уже давным-давно существовало в самом узком месте водоема, хотя и было значительно скромнее – несмотря на почтенную выслугу (годами лишь самую малость поменьше самого Перекрестка) и его, по сути, стратегическое для Лордерона значение. Второй же - бесполезный для городка - мост из ниоткуда в никуда, соединявший два озерных берега, еще долго свидетельствовал, по мнению жителей иных населенных пунктов королевства, не столько о богатстве купцов и магистратов Перекрестка, сколько, как писал некий лордеронской историк, о неумеренности их аппетитов (деликатный бытописатель-хум’аноре, несколько лет обучавшийся в Транквиллионе и перенявший манеры Высших, только так и счел возможным выразить мнение современников, в оригинале неизысканно звучавшее как «Зажрались!»). Именно богатство, а также многовековая убежденность в своей негласной, но строго соблюдаемой неприкосновенности в любых конфликтах, случавшихся после Тролльских (ибо вражда враждой, а торговать нужно всем!) и сгубило предприимчивых горожан в войне последней: слишком поздно до них дошли вести, что новоявленного Врага коммерция как таковая не волнует; как, впрочем, и перспективы скидок, и право склада; слишком долго жители Перекрестка собирали, извлекали, грузили и паковали ценности - их было слишком много. Из жителей не выжил никто; золото плохо помогает от нежити, а серебро горожане богатейшего города Лордерона издавна полагали уделом исключительно людей нерасторопных. (Возможно, в иное время печальный удел Перекрестка Корина и вызвал бы у прочих граждан королевства - в полном соответствии с натурой большинства хум’аноре – тихое злорадство… ну, или, излагая в стиле того самого тактичного историка - к слову, со временем и осевшего в южных землях Кель’Таласа - острое чувство общественной справедливости. Но к тому времени радоваться горестям соседей было особо некому; у немногих бежавших от Плети и чудом выживших подданных Лордерона были заботы и хлопоты куда более насущные…) Однако, по иронии судьбы (или в силу все-таки существующей в Азероте справедливости) именно после захвата Плетью Перекрестка тот самый изысканный, но бесполезный мост и обрел значение – и стратегическое, и торговое. По сути (как мысленно сравнила Вирр), повторялась история с Десхольмом - ни войска Темной Госпожи, ни отряды Серебряного ордена по сей день так и не смогли выбить Плеть из руин и их окрестностей; хотя, в отличии от призрачнолесской твердыни Предателя, причина неудач была вполне общеизвестна (что, впрочем, дела не меняло) – основу гарнизона Лича-наместника там составляла особая, нигде ранее не виданная нежить - она была осязаемо смертоносна (подобно нежити телесной), но при том оставалась незрима и сокрыта от любого поискового волшебства. Даже Лазутчики – те, что из самых искусных – в лучшем случае только и успевали спасаться бегством от этих, как их называли, Призрачных Прислужников. О каких-либо инфильтрациях с разведкой (не говоря уже о штурме) и речи не шло. Уже немалым счастьем было то, что Призрачные никогда не покидали Перекресток; невольно казалось, что Наместник Артаса куда больше озабочен гарантированным удержанием мертвого города, нежели расширением подчиненных ему окрестных областей. Так или иначе, но немалый отрезок торгового тракта (город вырос вдоль древней дороги) теперь был совершенно непроходим: уже более десяти лет караваны Подгорода вынужденно шли в обход, забирая к северу – в нарушении всех военных тактик пересекая озеро в самом широком месте - как раз по наконец-то пригодившемуся от спеси выстроенному мосту (за чьи некогда неуместные, а ныне бесценные оборонные башенки Серебряные паладины поминали многоимущих покойников с особой, почти искренней благодарностью), на новых картах поименованному Чумным - прежнее помпезное название, данное сгинувшими без следа горожанами, никто из Отрекшихся и не вспомнил. Так что опасность для проезжающих в этих местах и правда была немалой. Со временем орден отстроил и новую башню: гулявшими строго по руинам, как на привязи, Призрачными Плеть себя вовсе не ограничивала, и караваны - в опасной от руин близости - следовало охранять; как поняла Вирр из неуклюжих недомолвок Капитана Гумберта, за проход конвоев Отрекшихся Серебряные брали, выражаясь на гуттерспике, немалый флихьт(125)…***
Изучать наречие Отрекшихся девочка решила еще день назад; как не раз ей говорил отец, понимая речь, узнаешь суть народа; что, несомненно, важно - как в случае врагов, так и союзников. Не говоря уже о том, что не упустить возможность изучать чужой язык практически в момент его зарождения (гуттерспику еще не было и двух десятилетий; по меркам син’дорай – меньше, чем миг) – долг, с какой стороны не посмотри, определенно недварфский. Да и находиться рядом с кем-то дольше краткого визита, общаться в течении многих дней и при этом не говорить с ним на его языке – вопиющая невежливость и чуть ли не вершина неприличия. А Высшие – особенно, находясь среди Младших! – должны являть собой пример. И во имя Белоре – ну хоть это спасет рассудок несчастной, лишенной всякого чтения! А то ведь и указатели придорожные – из тех, что до сих пор читаемы - встречаются вовсе не каждый день… Наставниками в гуттерспике согласились быть Вильгельмина и Джеймс; первая – с одобряющей улыбой, второй – с промелькнувшим на лице отчетливым недоумением. Вирр оказалась ученицей не единственной: орчица тоже напросилась (не то от скуки, не то из понимания полезности знания). У нее и правда была способности, редкие у Младших – произношение перенимала с первого раза на второй и на момент устройства стоянки у Башни Защиты Света уже могла спросить у соседей попить-поесть, уточнить отхожее место, похвалиться топориками или просто познакомиться… при этом и на гуттерспике она строила фразы, как на языке Вирр – то есть так, что у слушателя (несмотря на твердый Харманушный выговор) оставалась смутное, но стойкое ощущение, что с ним говорят на орочьем. Немного удивила синдорайку Хесса – она вызвалась стать третей ученицей в классе языка разумной нежити, разъяснив заинтересованным и недоумевающим подругам, что подняли ее относительно недавно и до совершенства в новом родном языке ей еще далеко - по крайней мере, на ее, Хессы, взгляд. Узнав, что мертвячка полностью разделяет взгляд Вирр, что «знать язык» - это означает говорить на нем, как на изначально родном, Охотница мысленно добавила будущей Жрице немало пунктов уважения.***
Вечерело; караван готовился к ночевке. Теперь Вирр могла вслушиваться в разговоры соседей по стоянке, не просто выискивая знакомые слова на талассийском, дварфийском и хум’аноре, но и понимая куда больше. Жрецы перебрасывались опасениями о сохранности перевозимых трав и каких-то прочих лечебных материй – определить точнее эльфийка затруднялась; речь была исполнена нарочитого лекарского именословия, планом обучения госпожи Хоккер еще не охваченного. Неторопливая же беседа тройки Карателей Ее Величества, оберегавших жреческую часть круга повозок, была куда понятнее: солдаты – судя по всему, уже не в первый раз – спорили о хитрой (как сказала бы наставница Разнообразия Жизни и Ее Причин, эндемичной) нежити Перекрестка, выдвигая предположения о причинах ее привязанности к руинам (и вообще о причинах интереса Плети к бывшему торговому городку), сопровождая свои версии не всегда Вирр понятными, но определенно емкими разночтениями. Насколько девочка, при своем нынешнем уровне владения гуттерспиком, могла судить, все варианты у суровых воинов Подгорода понемногу сходились на том, что Лич-наместник («таки я вам скажу - такая сволочь!») раскопал богатые захоронки покойных горожан и теперь все силы кладет, чтобы не допустить туда подданных Ее Величества, стремясь тем самым («да что вы говорите?!») обездолить сокровищницу народа Отрекшихся. От наблюдения жанровых сцен жизни неживых Вирр отвлек мягкий голос Вильгельмины: Жрецы, полагая, что живые соседи на ночлег уже обустроились, намеревались приступить к ежевечернему лекарскому осмотру. Подвергаясь уже привычной процедуре, эльфийка поймала странный, как ей показалось, вопросительный (если не вовсе тревожный) взгляд Харману – и недоуменно чуть пожала плечами в ответ, не понимая. Орчица отвернулась, о чем-то задумавшись, подергала чуб (то есть задумалась о чем-то крайне серьезном) и, когда Джеймс вежливым жестом пригласил ее встать – намекая, что пришла ее очередь, немного замешкалась. Затем с некоторым сомнением спросила сразу обоих целителей; на талассийском, явно - в силу важности вопроса – не доверяя своему скороспелому гуттерспику: - Вот вы нас тут жречите, как волчица кутят не вылизывает… а ну как найдете че? Ну, вот словим мы заразу личеву – и че вы делать станете? Мина тревожно переглянулась с Баркли. Тот посмотрел в глаза эльфийке и орчице, немного помолчал, но все же ответил – твердым ровным голосом: - А вы как думаете?