Чужие имена

Детство заканчивается тогда, когда детская кроватка перестает быть уютным местом. Именно с этого мгновения начинается память. Память о той ночи, когда сильно шумели какие-то мужские голоса, когда мама выхватила его из теплой постели, прижала к себе и долго шла с ним куда-то. Как лил дождь, было холодно и страшно, как он засыпал и просыпался на ее дрожащих, усталых руках. Плащ уже промок, за ночью пришел день, опять ночь, снова день… А потом вдруг чьи-то незнакомые руки, тепло костра, сухой плащ мамы, снова руки незнакомца и уже его накидка, свернутая «колыбелькой», убаюкивающая рысь на лошади. Ночь, привал. Страх начал таять, хотелось рассмотреть этого нового спутника, дотронуться до необычно светлых волос, вглядеться в непривычные глаза, похожие на ясное небо. И слушать, слушать его песню, его удивительно чарующий голос, непонятные слова, которые успокаивали и тревожили одновременно, мелодию, которая оставалась в памяти, впечатываясь туда, как резьба в камень. Но снова день. Снова скачка на лошади, много новых лиц, ласковые руки, чем-то похожие на мамины, новый дом, мама долго говорит с чужим мужчиной, отдаленно напоминающим отца. И они остаются здесь. А как память о пережитом: полузабытый страх и пробуждение от любого голоса. Даже от шепота. Поэтому, когда он спал, к ним в домик никто не заходил. Это был строжайший приказ. Вынужденная мера, которой подчинились все обитатели. Мама много плакала в первые дни, и ему было страшно на это смотреть. Он убегал, прятался в кустах, зажимал уши ладошками, чтобы не слышать плача. И это тоже не осталось незамеченным. Его все чаще забирали, уводили на прогулки, пели на новом, прежде незнакомом языке, учили новым словам. Чаще это были девушки, но иногда приходил и тот мужчина. Он всегда уносил мальчика в такие интересные места: то в сверкающую беседку с узорчатыми стенами, то в большую комнату с множеством непонятных, но таких увлекательных вещей, то в небольшую рощицу, куда часто прибегали забавные и смелые белки, всегда готовые подставить свои пушистые спинки и хвосты под маленькие ручонки. Этот мужчина и был первым, кто обратился к нему не так, как мама. — Эстель! — так непривычно было слышать это вместо «сынок», «малыш», «мальчик мой». Но так теперь называли все. А значение этого слова он узнал позже, когда уже выучил, что этот мужчина — его «adar», что маму зовут Гилраэнь, а место, которое теперь будет его домом — Имладрис. А его имя значило «Надежда». Его первое «чужое» имя. Если бы он тогда знал, сколько раз его будут называть другими именами… Но пока… Пока его мир снова стал почти безопасным. И все, что осталось от прежнего: привычка просыпаться от разговора, страх перед слезами и странно запомнившийся голос и мелодия.