Армюр

       Кэш, спустившись на улицу, закурил и медленным шагом направился к своему другу. Он переночует у Ислама. Всё-таки ему не нравится, когда в его спокойную и размеренную жизнь врываются две провинциальные девицы и нарушают его покой.        Кашников шёл медленно, ему некуда было спешить. К Исламу он может ворваться среди ночи со словами, что ему срочно нужно где-то переночевать. Вот она — дружба. Но Кэш почему-то не очень-то рад, шагая по мокрому снегу.        Он сейчас мог бы идти не к Имламу, а к Яну Венбергу. Если бы Янчик был ещё жив. Они были лучшими друзьями. А в шестнадцать Венберг застрелился в отцовском кабинете. С тех пор прошло пять лет.        Прошло пять лет, половина десятилетия, а Кэшу всё ещё больно. Он помнит. Он помнит тот день. Ян был тогда таким весёлым. У них в школе был вечер встреч выпускников, и старшеклассникам нужно было дежурить у входа. Кэш зашёл к Венбергу, а тот возился с галстуком, поэтому пришлось ему помочь. Тогда он злился на своего друга, а теперь, теперь-то он понимает, сколько нежности и заботы можно было вложить в ту возню с галстуком. Он, кстати, теперь не переносит галстуков. Все они ему напоминают о покойном друге.        Ян тогда ещё улыбнулся и сказал, мол, галстуки напоминают ему петлю. А Кэш в ответ пошутил, что повеситься у Венберга не получится, ведь если он даже галстук завязать не может, то петлю точно не свяжет. А Венберг ответил, что точно не повесится и что Кэш может о нём не волноваться. Он и правда не повесился. Он застрелился в тот вечер.        И как часто они говорили о самоубийцах и самоубийствах! А Кашников не обращал внимания. Ну, шутит друг, что здесь такого? Фетиши у него странные, но ведь это нормально. Как-то они говорили о том, что самоубийцы эгоисты, потому что их органы могли бы спасти жизни тех, кто жить, в отличие от них, хочет. Они часто говорили о таком, но это всегда казалось чем-то безобидным.        А потом он узнал о смерти Веберга. Узнал утром в школе, как и все остальные. А они, между прочим, были лучшими друзьями. И он узнал о его смерти наряду со всеми теми, кто даже Венберга и не знал. Они ни черта о нём не знали! Они видели в нём весёлого парня со всегда растрёпанными волосами. А он… Он любил жечь бенгальские огни. И ему нравилось делиться с другими зонтиком во время дождя, дуть маленьким детям на раны и заклеивать царапины сразу двумя пластырями, чтобы получилось сердечко. А ещё он любил туман, стелящийся по земле, дым, который пускают во время концертов, заправки и запах волос. А когда Венберг злился, он сжимал зубы так, что казалось, будто они вот-вот раскрошатся. Венберг всегда приходил на встречи раньше назначенного времени, он забирался по ночам на крыши высотных домов, чтобы смотреть на огни спящего города, он всегда писал что-нибудь на запотевших окнах. Только в одном Кэш знал его таким, как и все остальные: он думал, что Венберг любит жизнь.        А обои пришлось переклеивать. И гроб был закрытым. И его семья переехала через две недели, потому что им сложно было жить обычной жизнью. И Кэшу тоже было сложно. Прошло пять лет, а ему всё ещё сложно.        Почему? Почему Венберг сделал это? Он даже не оставил предсмертной записки. Никто так и не понял, почему он застрелился. В его жизни, кажется, всё было хорошо. Кэш помнит, что его друг был склонен к поспешным выводам и стремлению быть не таким как все. Но неужели стремление быть не таким как все и поспешные выводы приводят к смерти?        Почему Янчик, которого временами невозможно было заставить заткнуться, ничего не сказал ему?! Своему лучшему другу! Почему?! Почему Кэш сам не заметил, что с другом что-то не так? Что он упустил?        Да, чёрт возьми, Кэш понимает, что сейчас уже ничего не изменишь, но… Что ему делать? Что ему, чёрт возьми, делать? Поступком своего друга он поставлен в тупик. И будет стоять там, в этом тупике, возможно, до конца своей жизни. Это так дерьмово. Терять лучшего друга дерьмово. И понимать, что уже ничего не вернуть, тоже дерьмово. И понимать, что ничего нельзя с этим поделать, а раньше ещё было можно…        Но знаете, что хуже всего? Хуже всего, что это чувство не проходит. Ян Венберг умер всего один раз, он всего лишь один раз спустил курок отцовского ружья. А Кэш возвращается к этому снова и снова. Нужно идти дальше, нужно жить дальше, но это так сложно.        И он завидует. Он завидует каждому, у кого есть лучший друг. Потому что у него нет. И уже никогда не будет. Его уже не вернуть. И сердце Кэша разрывается, он просыпается по ночам в холодном поту, но только сделать что-то нельзя — уже слишком поздно, слишком поздно, чтобы на что-то повлиять.        Кашников уже ненавидит Венберга. Но, чёрт, он так его любит. И это ощущение вечной печали, утраты, которая никогда не забудется, душит и отравляет его каждый день. Каждый день он скучает. Каждый год он празднует День Рождения Венберга и каждый год он напивается в день его смерть. Грёбаный мир! Почему себя убивают славные люди, а разные ублюдки, которые заставляли других страдать, живут до глубокой старости?        Посмотрите на этого мужчину с сигаретой в зубах. У него борода, медвежье тело, татуировки на руках и пирсинг на лице. А его лучший друг — шестнадцатилетний мальчик, который гниёт на кладбище за городом. И этот мальчик ненавидел холод, а сейчас он под землёй. Ночью, зимой, в такой мороз. Он ненавидел быть одним, но зимой даже черви не составят ему компании.        И сердце Кашникова изранено. Он покалечен. Ему страшно связывать себя с другими людьми узами дружбы, ведь он знает, что рано или поздно все его близкие умрут. И он будет разбит и озадачен до конца жизни.        Представьте, что ваш лучший друг умер. Представьте это во всех красках. Представьте, прошу! Это очень полезно. Особенно, пока твой друг ещё жив. Кто знает, вдруг придёшь однажды в школу, а тебе, как и всем остальным детям, которые ничего о твоём друге даже и не знали, преподнесут неожиданную горькую новость.        Кэша всегда больше пугали узы дружбы, чем любви. Да, не удивляйтесь, но, возможно, узы дружбы в тысячи раз крепче уз любви. В конце концов, любовь можно объяснить с биологической точки зрения. Дружбу — нет. Эволюция диктует нам конкурировать с другими особями, а мы бескорыстно заводим с кем-то дружбу и делимся всем, что имеем сами. Дружбу не объяснить с научной точки зрения. И поэтому она впечатляет.        Кэш остановился перед домом Ислама, опёрся спиной о высокий железный забор и поднял глаза к небу. Может быть, у него необъяснимая любовь к тому, что прошло. Он не уделяет людям, окружающим его, должного внимания, но стоит им уйти, и он понимает, как сильно любил их. Он даже рубашку готов полюбить только тогда, когда она износится, и ему больше не получится надеть её. И музыка ему нравится только та, которую уже никто не слушает, и картины ему нравятся художников, вышедших из моды, и книги он читает, про которые все забыли.        Ян Венберг. Этот парень всегда говорил, что хотел бы уйти под аплодисменты. Что ж, ему это удалось. Он заслуживает аплодисментов. Так легко и изящно сломать окружающим жизни нужно уметь.        Вот что случается, если убиваешь себя. По тебе скучают и о тебе думают. Только ты уже об этом никогда не узнаешь. Но в чём ирония? Останься ты в живых, и, кто знает, может быть, тебе и удалось бы заметить, как часто окружающие скучают о тебе и как часто они о тебе думают. Может быть, ты бы заметил, что тебя любят.        Не надо себя убивать. Не надо.        Кэш проглотил ком в горле, бросил окурок в снег и вошёл во двор к Исламу, которому никогда не удастся занять место в сердце Кашникова. Потому что оно уже занято. Занято навсегда.