Армюр

      Ким ехал в полупустой электричке. Эта постоянная езда к репетитору его выматывала, но с другой стороны он чувствовал, как всё лучше и лучше понимает предмет, и это его радовало. Ему очень хотелось стать врачом.       Никто эту его мечту не поддерживал, всем он казался совершенно не подходящим для столь серьёзной профессии. Какой же из него врач? Он ведь не высидит в кабинете, ему быстро наскучат старушки с жалобами, в конце концов, даже чтобы закончить университет, ему придётся что-то сделать со своей неусидчивостью.       Чужое мнение его всегда очень волновало (и даже заставляло сомневаться в своём собственном), но только не тогда, когда оно касалось мечты. Мечта — для него что-то слишком святое. Пока ему однажды не захотелось завладеть белым халатом, он жил весело (что и сейчас не изменилось), только вот как-то пусто. Но теперь всё иначе. С появлением мечты, жизнь обретает смысл.       И Ким Эсмонт знал, что всего сможет добиться, если направит свою бешенную энергию в нужное русло. Учитывая, что кучу времени он тратил, развлекаясь в интернете, с этой задачей он пока справлялся не очень хорошо. Но когда-нибудь, когда на самом деле нужно будет посвятить всего себя борьбе за мечту, он сосредоточится и не будет отвлекаться.       Когда ему было одиннадцать, он с Орловским и оравой других мальчишек гулял на окраине города, где находилась огромная пустошь. И неизвестно откуда там появилась овчарка, злобно рычащая и извергающая изо рта пену. И, конечно же, весь удар пришёлся на Кима. Пёс здорово его потаскал, к счастью, Андрей смог оттянуть от него собаку, хотя ему от неё из-за этого тоже досталось.       Но к чему это всё? А это всё к тому, что в больнице, хирург, который зашивал ему раны, очень понравился одиннадцатилетнему Киму. Он так здорово шутил, что мальчишка из-за смеха (возможно, всё же из-за обезболивающего) даже ничего не почувствовал. Вот с тех-то пор он и захотел стать таким же весёлым и замечательным врачом.       Но глядя в окно на пробегающие мимо белые от инея ветки деревьев, он об этом не думал. Он просто скучал, поглядывая на часы. Дорога в одиночестве его утомляла. Дорога не создана для одиночества. Даже то путешествие, которое начал один, рано или поздно с кем-нибудь тебя сведёт. Потому что любая дорога рано или поздно пересекается с другой. И встречи, предначертанные судьбой (стечением обстоятельств, если хотите), все-таки неизбежны.       И именно поэтому в тот день Ким Эсмонт повстречался с Донатом Сафроновым.       Это был высокий статный парень, с абсолютно чёрными волосами, модно уложенными слегка набок, и такими же тёмными колючими глазами, колючесть которых смягчали по-женски чувственные длинные ресницы.       Он вошёл за пару станций до остановки, на которой всегда выходил Ким. И как только он вошёл в вагон, взгляд его тёмных глаз проскользнул по немногочисленным пассажирам и остановился на Киме. И Ким это заметил. Ким даже ему улыбнулся слегка, правда, немного недоумевающе.       «Мы знакомы? Смотрит так, будто, знакомы. Чёрт, кто это? Ладно, сделаю вид, будто я его узнал. Да, определённо, следует сделать вид, будто его помню», — и Ким улыбнулся ему ещё приветливее.       С ним часто такое бывало, что на оживлённой улице кто-нибудь его останавливал и заговаривал так, будто они были знакомы. Но сам Ким никого, конечно же, не помнил. Он был очень общительным парнем, но он общался с большинством людей просто так, от скуки, не впуская никого достаточно глубоко в свою жизнь. И поэтому лица знакомых быстро стирались из его памяти. А если ты что-то не помнишь, следовательно, это более не существует, нежели существует.       Только вот этого парня он на самом деле никогда не видел. Так почему же этот брюнет уже идёт ему навстречу?       Придётся совсем немного отвлечься на то, кем был Донат Сафронов и чем он промышлял. Был он авантюристом и любителем всевозможных азартных игр. А ещё он был мошенником. Со среды по четверг он играл роль нуждающегося глухонемого, по пятницам и субботам чистил доверчивым гражданам карманы, в воскресение веселился и кутил, а по понедельникам обычно отсыпался.       Сейчас была суббота, и этот рыжий парень, который казался просто эталоном доверчивости и отсутствия какой-либо подозрительности, сидящий у окна в дорогих фирменных битсах на ушах, идеально для него подходил.       Донат присел напротив Кима, но даже ещё не начал использовать свою обычную тактику, как рыжеволосый простак первым открыл рот, спустив наушники на шею и заинтересованно на него уставившись.         — Привет! Чёрт, а я тебя и не узнал сразу. Как жизнь? — спросил Ким, моля всех богов, чтобы он сейчас не ошибся и не выставил себя дураком.        Но, по его мнению, лучше уж выставить себя дураком, чем обидеть хорошего человека. А среди не то что его друзей, а даже знакомых никого плохого не было. А этот брюнет, севший напротив, наверняка какой-то знакомый, о котором он забыл. Так казалось Киму.         — О, всё путём. Живу. А ты как? — в глазах Доната сиял какой-то дьявольский огонёк.        И Киму этот огонёк нравился. О, есть те, кто как мотылёк на свет, тянется к тем, в чьих глазах мерцает настораживающий и бесноватый огонёк, напоминающей само адское пламя.         — У меня всё славно, — Ким открыто улыбнулся, а потом его улыбка исчезла. — Хотя, если честно, ночка выдалась жуткой. Не выспался совершенно. Но всё в порядке, я полон сил и энергии. А вот ты какой-то вялый.       Донату Ким показался полным придурком. Неужели этот рыжий дурак принял его за своего знакомого? Наверное, мозгом этот парень обделён конкретно. Только как бы там ни было, но всё складывается просто отлично.         — Я не вялый. Я называю это — спокойный.         — Да, спокойствия у тебя не занимать. Ты всегда был таким, — закивал Ким, разумеется, понятия не имеющий, каким Донат был раньше, ведь они (в очередной раз замечу) никогда с ним не были знакомыми.         — Ну, а ты как всегда полон энергии, — подыгрывал Киму Сафронов. — И откуда она у тебя берётся?         — Я пью зелёный чай.         — И как?         — Что как?         — Зелёный чай как, чудак?         — А! Зелёный чай! Знаешь, я же его без сахара пью. Не люблю сахар, но люблю сладкое, занятно, да?       «Ничуть. А вот твой открытый карман кажется мне очень даже занятным», — подумал Донат, но кивнул в ответ с улыбкой.         — Зелёный чай без сахара на вкус, как чувство собственного превосходства, — добавил улыбающийся Ким.         — Потому что вкуса никакого нет. Как и превосходства. Твоего.       Ким сразу показался растерянным и открыто обиженным. Но такие чувства были ему совсем не свойственны. И он быстро стряхнул их с себя, потому что понимал, что ничего ещё не знает о парне, сидящим перед ним. Он ещё не знает, какая у этого парня манера шутить.       Да, таков был наш Ким. Он верил, что поладить и подружиться на самом деле можно абсолютно с каждым. Проблема только в том, что мы всегда смотрим слишком поверхностно и не стараемся узнать окружающих лучше. В этом вся беда, и из этого вытекает всё недопонимание.        И поэтому, ярко улыбнувшись, Ким сказал громко:         — Нет! Вкус потрясающий! Я готов его литрами пить! Он такой вкусный! Я этот чай просто так пью, без ничего. Без конфет, без печенья…         — Без воды, — спокойно добавил Донат, даже не улыбнувшись собственной остроте.         — Ой, а ты что пьёшь? — спросил Ким с долей возмущения.         — Водяру, — но Эсмонт этого не оценил, и Сафронов тут же исправился. — Ну, чего уставился? Шучу я.        А потом, после недолгого молчания, Донат, устало посмотрев в окно, сказал:         — Мята. Я пью мяту.         — Мяту?         — Да, чудесная трава.        «Чудесная трава — это не мята. Ты что-то путаешь. Есть кое-что гораздо чудеснее», — весело подумал Ким, но вслух сказал:         — И почему мята?         — Успокаивает. У меня нервы шалят… дико шалят нервы последнее время, да. Дёрганный я стал какой-то, неравный весь. И не знаю в чём дело. А мята успокаивает. Делаешь глоток и чувствуешь летний день со свежим прохладным ветерком, — а потом он, словно опомнившись, глянул на Эсмонта с лёгким, едва уловимым презрением: — Но тебе этого не понять.        Вот после этого у Кима к этому парню появились двойственные чувства. Он ему нравился, даже напоминал немного романтика Орловского. Но эта его надменность, которая ничем не была обоснована, напрягала Кима.         — Почему сразу мне не понять? Ты на всех смотришь так свысока?         — Да.       Ким глянул на него настороженно, и Донат Сафронов неожиданно вспомнил, что доверие ему сейчас нужно завоёвывать, а не терять.         — Знаешь, тяжело не смотреть на всех свысока, когда ты метр девяносто, — открыто улыбнулся Донат и подмигнул Киму.        Неожиданно вспыхнувшая в Киме настороженность мигом затухла. В этот момент к ним подошёл мужчина, в круглых очках и с седыми усами, и потребовал билеты. Ничего особенного, Донат подал контролёру билет, достав его из нагрудного кармана, Ким же достал свой билет из кошелька. Внимательный глаз Сафронова отметил в этот момент, что кошелёк Кима отнюдь не пристанище тараканов. Есть шанс неплохо поживиться, да и этот придурок, положил кошелёк в карман, а карман (о боже!) даже не закрыт.       Руки у Доната просто чесались. Когда контролёр ушёл, и они снова остались вдвоём, брюнет с бесноватой улыбкой достал из кармана пальто (как видите, пальто вовсе не делает человека приличным) чёрный перманентный маркер. Ким приподнял бровь, он никогда не был сторонником вандализма. Если он и был вообще сторонником чего-либо, то, полагаю, он был сторонником странных гипотез. И всё.         — Что ты собираешься делать?         — Распишусь.         — Зачем?         — Это весело.         — Разве? — приподнял бровь Ким.         — Да. Делать то, что запрещено всегда весело.       И Донат Сафронов наклонился к Киму и стал писать маркером на стенке сидения, на котором тот сидел. Донат занял очень удобное положение, когда он наклонится назад, кошелёк уже будет в его руках.       Но всё пошло чуток не по плану.         — Нет, правда, зачем ты это делаешь? Не похоже, что тебе больно весело, — золотистые глаза заинтересованно заглянули в чёрные дыры, нашедшие себе место на лице Сафронова.         — С чего ты это взял?         — Мне кажется, здесь есть какой-то скрытый смысл! У меня как раз есть одна теория на этот счёт!        Ким схватил Доната обеими руками, вернул его в положение сидя, и, закинув ногу на ногу и придав лицу серьёзное и задумчивое выражение, сказал:         — Давай, рассказывай. Тебя что-то тревожит. И про росписи расскажи тоже. Всё должно быть взаимосвязано.        Эсмонт приложил к подбородку два пальца и стал вылитой копией какого-нибудь древнегреческого мыслителя.         — Что за цирк? — раздражённо и с досадой спросил Донат.         — Нет, это ты мне скажи, что за цирк? Зачем росписи?         — Просто росписи. Мне приятно их оставлять. Это вроде как часть меня. Не у кого такой же росписи нет, она принадлежит только мне одному, она со мной связана.         — И?        — И когда я её оставляю в электричках, автобусах, на лавочках и иногда в книгах, мне кажется, что я разрастаюсь. Со мной будут связаны все, кто хотя бы бросил взгляд на эту отметину. Знаешь, это помогает лучше почувствовать, что живёшь. Если я завтра просто возьму и исчезну, то разбросанные по городам росписи ещё долго будут напоминать обо мне.         — О, так тебе просто хочется оставить о себе память! Это нормально, — заметил Ким. — На самом деле каждый боится исчезнуть, так ничего и не изменив, так и не превратившись в чьё-то дорогое воспоминание, так и не став для кого-то «тем самым», — чуть помолчав сказал он.         — Что за чушь? — Сафронов хотел сказать это жёстко, но вышло как-то задумчиво, и Ким вдруг подумал, что чем-то этот брюнет похож на Андрея Орловского. — Нет, ничего такого я не хочу. Я, знаешь, вообще ничего не хочу. Мне всё равно. Что за радость мне оттого, что меня будут помнить? Мне на это плевать. Какая мне с этого польза? Да и, если честно, не нужна мне никакая польза. Мне ничего не нужно. Я вообще слабо понимаю, что происходит. Я так от всего отстранён. Мне по сути ничего и не нужно. Мне всё равно. Я ведь даже не учусь, хотя следовало бы, наверное, получить хоть какое-то образование. Я даже ничем серьёзным не занят, даже не о чём серьёзном не думаю.       Для Доната Сафронова было совершенно несвойственно открываться людям, тем более совсем незнакомым. Но, как ему казалось, не страшно рассказывать о своих высоких переживаниях и чувствах какому-нибудь дураку, потому что он всё равно ничего не поймёт.         — И меня ведь должно это всё волновать, но нет, не волнует. Хех, может, мяты перепил. Но нет, не в этом дело. Меня просто б о л ь ш е ничего не волнует. Наверное, дело в том, что раньше волновало слишком многое. Ты понимаешь, что я имею в виду?         — Эх…         — Да, именно это!        Ким его прекрасно понимал. Он столько раз проходил подобное с Орловским, что теперь был морально готов поддержать каждого, кто чувствует себя потерянным или разбитым.        Сафронов приложил голову к холодному стеклу и вдумчиво произнёс:         — Меня всё так достало.         — Нет, — решительно ответил Ким.         — Отчего же? — даже приободрился Донат.         — Когда тебя всё действительно достанет, ты решишься что-то менять. А пока, как я вижу, этого не происходит.        Донат оторвал голову от стекла и посмотрел на Кима так, будто впервые его увидел. Теперь Ким ему не казался дураком и простофилей. Донат подсел на сидение Кима (конечно же, со стороны открытого кармана), положил ему руку на плечо и сказал:         — А, знаешь, Фрейд был рыжим.         — И? — улыбаясь, спросил Ким.         — Тебе бы в психиатры податься, ну, или психологи там, я особо никогда их не различал.        И эти слова ещё раз эхом прозвучали в голове Кима. Что-то в этот момент переклинило в его мозге.         — Хороший совет, — поспешил заметить он.         — Это не совет даже.         — Нет, совет! Я… подумаю над этим.        Вот вам пример того, как совершенно незнакомый вам человек может тотально изменить взятое вами направление. И вы своим несерьёзным замечанием можете оставить на чьей-то судьбе серьёзный след. Очень занятно, если задуматься!         — Слушай, я должен в ответ тебе дать совет тоже.         — Нет, спасибо, можешь не напрягаться и не благодарить, — махнул рукой Донат.        Ким, сам того не подозревая, уже отблагодарил этого парня своим собственным кошельком.         — О, нет, у меня есть теория на этот счёт! Нужно просить совета у каждого человека, которого знаешь. Тогда станешь сверхчеловеком или типа того. Представь только! Каждый, кого ты знаешь, рассказал тебе самое важное, чем научился в жизни. И собирая опыт всех, ты…         — Да понял я!         — Ты меня подтолкнул к отличной идеи, и я должен в ответ тебе тоже дать совет.        «Нет, я ошибся. Он всё-таки полнейший идиот», — подумал Сафронов. Но с дружелюбной такой ухмылочкой, сказал:         — Говори уже, чего тянешь?         — О! Я ещё не в том возрасте, когда дают ценные советы, — начал он с явным удовольствием, — но кое-чему я уже научился. Единственный совет, который я мог бы тебе дать… помни о том, что вокруг великое множество таких же славных парней, как ты сам. И тех, кто лучше, тоже много. Просто так часто про это забывают. Так часто! Претендуй на всё лучшее, но помни, что таких претендентов, как ты сам, много.         — Пессимистичный какой-то совет.         — Нет, совсем нет! Мотивирующий! Это потрясающая мотивация! Делай то, что можешь делать лучшим образом! Конечно, никогда не поднимешься так высоко, что никто не сможет с тобой равняться, но стремиться к этому нужно. Электричка стала сбавлять ход.         — Ну, брат, мне пора. Мой выход! — Ким встал и посмотрел весело и радостно на Доната. — Твоё безразличие пройдёт. У меня есть друг, он прошёл через точно такое же. И ты сможешь. Ты классный. Нет, правда, рад, что мы встретились!        И Ким, расплывшись в сияющей улыбке, протянул руку Донату. Чёрные глаза Сафронова уставились на красную от холода ладонь, потом поднялись к стреляющим солнечными искрами глазам, а потом опустились в сторону.         — Хочешь ещё совет?         — Конечно!         — Не доверяй незнакомцам, — и Донат вложил в протянутую ладонь Кима кошелёк.