Двадцатидолларовый панк

— Ну, вообще-то, — смущённо улыбнулась девушка, — я замуж выхожу. Всё. Нет, не сказать, что в Сэме что-то разом оборвалось после этих слов, нет — не было того ощущения гулкой пустоты и отрешения от всех звуков разом, но всё равно его словно обухом по голове ударили. Быстро сориентироваться и пошутить снова у него не получалось, не получалось даже выдавить из себя хоть что-то. Неловкое молчание затягивалось. Джесс поджимала губы и теребила пуговичку на белом летнем платье. — Я... Поздравляю, — опомнился, наконец, Сэм, не сводя глаз с этой дурацкой пуговицы. Четыре года назад они начали встречаться, а три года назад вдруг перестали — и всё по какой-то непонятной, дурацкой причине, которую Вэссон не мог даже толком вспомнить. И все эти три года ничего серьёзнее интрижек не заводил. Почему-то он был твёрдо уверен, что обязательно её вернёт. Да-да, сейчас только завал на работе разгребёт, и придёт к ней домой, с цветами, речью и шампанским. Только что-то он слишком с этим затянул. А Джессика и этот... этот панк двадцатидолларовый в голове не укладывались. Почему панк, почему двадцатидолларовый — Сэм так и не понял, что означала вспыхнувшая в мозгу фраза, когда он в первый раз увидел Дина Смита. Но зато было прекрасно понятно, чем он обязан нелестному оттенку характеристики: Смит выглядел как этакий нарушитель спокойствия, переросший старшую школу, но не любовь к Металлике. Он был в джинсах Levi, кожаной куртке и с волосами ежиком. Глаза зелёные, ресницы — длинные. Красивый. Если б захотел, он мог бы даже казаться смазливым. Но он не хотел, а ухмылялся, как футболист школьной команды, с которым стала встречаться самая симпатичная чирлидерша. — Ладно, Сэм, — Джессика положила руку ему на плечо, — Дин меня ждёт. — И тотчас лицо её переменилось, приняв выражение беспредельной обеспокоенности, — ты точно уверен, что с ним всё в порядке? — Я... — Вэссон закрыл глаза и потёр большим и указательным пальцами переносицу, добросовестно перебирая в памяти немногочисленные детали; и почему только Джесс так пеклась об этом, если даже сам Смит упорно отрицал факт наличия у него хоть каких-то симптомов? Никогда, никогда о Сэме она так не заботилась. А больше всего сейчас Вэссона беспокоило то, что он просто не ощущал в ней влюблённости. Не то что в него — надеяться на это было бы и вовсе абсурдом, но он вообще не чувствовал в ней этого тёплого настроения любви, которое заставляло бы её так беспокоится. Весь её образ будто преобразился за те три года, что они не виделись. Она стала совсем другой, и Сэм не был уверен, что это «другое» стало для неё «лучшим». Они расстались из-за неё, но обида, если и была, испарилась, когда он увидел её вновь. Пусть Джесс не была всегда до конца честна, могла слукавить и польстить, и заигрывала, когда ей было нужно, но она умела трепетно влюбляться, и Вэссон любил именно такой её образ. А сейчас Джессика казалась расстроенно-серьёзной, и чувство это явно не ударило по ней, выскочив из-за угла, а накопилось от постоянного напряжения, и внешне спокойная по-доброму и как обычно улыбчивая, она была холодна внутри. — Да. Да, я уверен, — ответил, наконец, Сэм, снова окинув взглядом улыбающуюся одними уголками губ Джессику, — постоянную утомляемость может вызвать синдром хронической усталости, но... «Но где же ему устать», — подсказывал недовольно внутренний голос. Сэм резко выдохнул. Дин Смит. Предположительно, сын Джона Смита, который то ли пилот, то ли морпех, в общем, какой-то военный, умер как герой, кажется, пытаясь предотвратить какую-то аварию или что-то вроде того, Вэссон не помнил точно. Джон был посмертно удостоен награды — довольно славы для маленького городка. В школах ему читали оды, газеты из года в год переливали из пустого в порожнее, занимая нерентабельное место под рекламу заметками о годовщине его гибели. О жене его тоже изредка писали. А вот о детях почему-то не упоминали никогда, и это значило, что либо их не было вовсе, либо они плохи настолько, что ни одно их дело нельзя извратить до полезного обществу и миру в целом. Это ведь звёзд и их детей стараются всячески осквернить. Грехи героев и их ближних деликатно замалчиваются... Хотя, конечно, всё это было очень притянуто за уши. Мало ли на свете Смитов?.. Дин Смит. Механик с образованием, характеризующимся, в основном, фразой «ну и чёрт с ним», и повторял её, видимо, не только он сам на протяжении всех лет школьного обучения, но и его учителя. Сэм никогда не критиковал никакие профессии, но сейчас еле сдерживался от желания опуститься до злорадства. — ...эта болезнь обычно свойственна людям с более напряжёнными профессиями, — закончил он. — К тому же, он, кажется, ни на что не жалуется. — Да он никогда ни на что не жалуется, — обречённо всплеснула руками Джессика, смотря куда-то мимо Сэма и думая о чём-то своём, — знаешь, он... — Она осеклась, будто чуть не проговорилась, и чтобы как-то замять неловкую паузу, снова широко улыбнулась. — Не важно. Главное, что с ним всё будет хорошо. Спасибо, Сэм. Она наскоро попрощалась, оправдавшись снова тем, что Дин её уже заждался. Сэм кивнул, хоть и не мог отделаться от мысли, что её сумбурное прощание после того, как она оборвалась на полуслове, больше похоже на побег с целью ни в коем случае не дать понять бывшему, что в её отношениях со Смитом не всё так гладко, как ей бы хотелось. Взглядом он проводил Джессику до самого порога клиники. Несмотря ни на что, всё такая же лёгкая и грациозная, стройная, просто прекрасная в своём белом летнем платье. Втянув носом воздух, он, наконец, отвернулся и быстрым шагом пошёл прочь, в коридор, выкрашенный в тонах настолько нейтральных, что даже проработавший здесь более тридцати семи лет главврач не смог бы назвать цвет краски по памяти. Впереди коридор пересекался с другим, пошире и посветлее. — А что там? А почему ты так?.. — Агнес будто из-под земли выросла, как обычно обворожительно сверкая искорками счастья в глазах так, как будто ей всё ещё пять. И манера говорить такая же — пусть она говорит чётко, зато торопливо, многословно и не всегда очень связно. Глядя на неё, никто из пациентов с первого раза не верил, что это медсестра, а кое-кто из особо конфликтных ещё долго возмущался, требуя «убрать девочку из палаты». Агнес не обижалась. Она вообще ни на кого никогда не обижалась. — У тебя аура тёмно-серая, — констатировала она после недолгого осмотра и безрезультатных попыток по лбу Вэссона угадать, что же, всё-таки, произошло. — Ты не расстроен. Ты зол. Что случилось? Агнес ни на кого не обижалась, потому что это портило её ауру. Она не состояла ни в какой секте и даже не интересовалась никакими эзотерическими практиками; она сама себе была религией и учением, и каноны у неё были свои, со своими правилами, обычаями и поучительными историями, которые, правда, сами по себе были очень занимательными и походили на добрые сказки, так что никто из взрослых и детей не упускал случая их послушать. Голос у Агнес был приятный, а когда надо было — убаюкивающий. И даже если кто-нибудь усыпал, не дослушав историю, она обязательно рассказывала её от первого до последнего слова, потому что искренне верила, что так даже и лучше. «Так история входит в твою голову и чистит сознание, так что ты никогда не совершишь таких же ошибок». — Я встретил Джессику, — ответил Сэм, размышляя, сколько ещё может его прождать очередной пациент, пока не начнёт рвать и метать — может, это какой-нибудь прогульщик, которому всё равно, а может быть... — Помнишь, ты тогда только сюда устроилась после учёбы, а мы с ней встречались? — Да! Такая, со светлыми волосами и родинкой вот тут, — Агнес ткнула тоненьким пальчиком себе между бровей, — мне Джессика так нравилась, я даже рисовала её. Ну... она такая красивая, — закончила она, застенчиво улыбаясь. — Да, красивая, — невесело согласился Вэссон, — очень. И скоро выходит замуж за человека, который ей совсем не подходит. Наглого, насмешливого, бесполезного. — Сэм! — то ли укоризненно, то ли расстроенно воскликнула Агнес, будто разочарованная тем, что он может опуститься до такого замечания. Ничего кроме этого она не сказала, а только сурово сдвинула брови и скрестила руки на груди, больше всего напоминая сейчас нахохлившегося воробья. — Он механик, — ввернул Вэссон, потому что ему сейчас жизненно важно было упереть на всё, на что только можно было упереть, чтобы показать, что из себя Дин Смит представляет на самом деле. — А его интересы явно начинаются где-то в баре, да там же и заканчиваются. Я разговаривал с ним минут десять, а он за это время успел дважды пошутить про порно. Он — самая настоящая сволочь, и он ей не подходит... Но она его почему-то очень любит, — закончил Вэссон, отводя глаза. В самом деле, как так получилось, что они встретились? Что стали общаться? Что он сделал ей предложение?.. — Я бы хотела с ним встретиться. — Агнес, опёршись на высокую стойку и подперев кулаком подбородок задумчиво устремила взгляд в потолок. Улыбка, появившаяся у неё на лице, отдавала духом мечтательности. И она туда же? Сэм нахмурился, пытаясь сообразить, что могло вызвать такую реакцию, — Смит красив, это да, но ведь Агнес его ни разу в жизни не видела. — Ну, я с научной точки зрения, — тотчас заметила Пэнн, поймав и верно истолковав взгляд Сэма, и её серьёзность не могла не вызвать у Вэссона улыбки — о «науке» у Агнес были довольно специфичные представления, напрямую связанные с тем, во что она сама верила. — Нужно ему ауру почистить. И тогда всё у него будет хорошо... — Можно подумать, у него сейчас всё очень плохо, — пробормотал Сэм, с неудовольствием воззрившись на липкое пятно на стойке, будто это оно было повинно во всех его бедах. — Нельзя так долго злиться, Сэм. Это может плохо на тебе сказаться, — нахмурилась Агнес. — Я просто хочу, — Сэм запнулся, заметив, что тон у него практически капризный, и он как будто завидует по-детски, а вот прямо сейчас бросит работу, пойдёт и стукнет Смита совочком по голове. Впрочем, осознание этого не слишком-то приятного факта не помешало ему закончить: — Хочу, чтобы меня кто-нибудь так же любил, как этого придурка. — Нельзя испытывать Вселенную, — начала растолковывать ему Агнес. — Если ты будешь таким нетерпеливым, то она может исполнить желание не в том виде, в котором тебе нужно. — Такое желание не переврать, — отмахнулся Сэм. Пусть он не верил во всю эту муть во Вселенной, но был готов признать, что желания страшны, потому что имеют свойство сбываться. Но так или иначе, это сейчас были не те слова, которые он желал услышать. — Лучше не загадывай, — погрозила пальчиком Агнес. Ещё с полминуты она с выражением безграничного понимания и сочувствия смотрела, как Вэссон заполняет какую-то бумагу, а потом вдруг ойкнула и побежала в сторону лифта. Сэм только ненадолго поднял голову, абсолютно уверенный, что это она опять забыла принести кому-нибудь лекарство. Медсестрой, что уж там таить, Агнес Пэнн была ужасной. Зато все её любили и держали тут, скорее, не с профессиональной точки зрения, а чтобы она договаривалась с особенно упрямыми, утешала особенно печальных, радовала удручённых, скрашивала чьи-то последние дни, а в кого-то вселяла надежду. Улыбнувшись своим мыслям, Сэм размашисто расписался на документе и тоже поспешил к своим пациентам. До конца рабочего дня оставалось всего минут пятнадцать. В приёмной его ждал очень-очень обиженный мальчик со своей отчего-то не менее хмурой мамой. — Эй, привет, чемпион. — Сэм был рад его видеть. После встречи с человеком, которого он бы предпочёл никогда не встречать, отвлечься на знакомого пациента было очень кстати, а Вэссон знал всё не только о здоровье Джорджа, но и вообще всё-всё-всё о нём. По какой-то причине ему мальчик доверял даже больше, чем собственной матери, и Вэссон, конечно, пытался как-то это исправить, но просто не мог себя заставить резко это пресечь. У него самого ведь тоже с самого детства не было отца. — Опять жалуется, что горло болит, чуть ли не воет, — всплеснула руками мама, потрепавшая сына по плечу, но видимо, всё ещё остававшаяся им недовольной. — Ну не может же оно так болеть! Я понимаю, если бы он просто хотел прогулять школу, но сейчас лето, зачем ему тогда врать? — Я не вру! Я никогда не вру, — пробурчал Джордж с видом самым категоричным и даже надул губы, но тотчас передумал, вспомнив, что он же уже взрослый. Вэссон присел на корточки и кивнул Джорджу, чтобы тот открыл рот. — А-а-а, — послушался он. Сэм посветил фонариком, а мама Джорджа между тем продолжала. — Я просто не знаю, что с ним делать, я... — Диана прерывисто всхлипнула и приложила к губам пальцы, сжатые в кулак. Сэм ненадолго поднял на неё глаза и тотчас вернулся к своему занятию. — Не переживайте. — Он не знал, что сказать ещё, потому что прекрасно понимал — причина, по которой она расстроена, кроется отнюдь не в поведении сына. Да и горло у того совсем не красное. Раньше он никогда не притворялся, что же поменялось теперь?.. — Джордж. — Ноги начинали затекать, но Сэм всё ещё не вставал, чтобы оставаться с мальчиком примерно на одном уровне. Он установил зрительный контакт и всё вглядывался в серые глаза, пытаясь угадать, и осознавая, что мальчик напуган. — Что случилось? О чём ты хотел со мной поговорить? — Да ему просто почудилось что-то, — Диана, кажется, была почти на грани, и опередила ответ сына, — он говорит что-то про людей... — Она запнулась, будто пытаясь припомнить получше, — про каких-то чёрных людей на перекрёстке, которые спорят. Джордж отвёл глаза. — Она мне не верит. Она никогда мне не верит, потому что она хочет меня выгнать и отдать тому дяденьке. — Джо-о-ордж! — Вэссон попытался добавить в интонацию укоризну. — Какому дяденьке? — Какой-то псих ошивался около нашего дома примерно полторы недели назад. — Она даже не глядела на сына, хотя продолжала держать руку у него на плече, наверно, пытаясь хоть как-то успокоить. — Ты ведь знаешь, где мы живём. И дом наш относительно далеко от соседей, но Джордж всегда сам ходил туда, ну, знаешь, у него там друг, мальчик примерно его возраста. На самом-то деле, это не так уж и далеко, но там примерно на полпути есть такой перекрёсток, даже не заасфальтированный. Там вокруг только деревья. И вот через пару дней после того, как мы видели того психа, Джордж пошёл опять к Крэйгу, но не дошёл и вернулся, и начал рассказывать про этих чёрных людей... А там ведь просто деревья вокруг. Может быть, он увидел какую-то тень, или... — Она снова прервала себя длинным судорожным вздохом. — Они там правда есть, — одними губами прошептал Джордж, взглянув Вэссону в глаза с таким доверием, что тому даже стало не по себе от той ответственности, что мальчишка невольно на него возложил. Сэм вздохнул. Он правда не знал, что делать. Сказать, что никаких чёрных людей, которые о чём-то спорят на перекрёстке, действительно не существует? Так он только хуже сделает, а Джордж перестанет его слушать. Но не лгать же. — Послушай, Джордж, — осторожно начал Вэссон, — ты зря так о своей маме. Она беспокоится о тебе, и только поэтому она себя так ведёт. — Она всё время рассерженная, — мальчик всё ещё был обижен, — она всегда на меня злится, даже когда я говорю правду. И вы, — он пошёл в наступление, — вы тоже мне не верите, да? — Я не знаю, Джордж, — мягко отвечал Сэм, — меня там не было. Но... — Так сходите со мной!.. — воскликнул он, вскакивая; он дёрнул Сэма за руку, он потащил его в сторону двери, будто намеревался пешком проводить своего доктора до самого перекрёстка на окраине. — Джордж. Джордж!!.. — Матери пришлось повысить на него голос, чтобы мальчик, наконец, остановился. — Прости за это, пожалуйста, я правда не знаю, что с ним такое, — сразу затараторила она, перехватывая руку мальчишки и притягивая его к себе, — прости, что отнимаем у тебя время... — Ничего страшного, — Сэм глянул на часы и принял окончательное решение, — знаешь что, Джордж? Давай поедем и посмотрим вместе.