Моральная травма

Больничная палата за последнюю неделю сильно надоела Наполеону своей излишней светлостью. Белоснежный потолок, белоснежные стены, яркий свет из окна. Первые несколько дней пребывания в этом замкнутом пространстве американцу не дозволялось даже принимать сидячее положение: его организм был слишком изможден пытками и голодом. Про остальные аспекты своего заточения Соло старался не вспоминать. К нему приходила Габи. Приходила каждый день, приносила фрукты и подолгу сидела около кровати, заботливо поглаживая мужчину по ладони. Курякин заходил в первые дни, а потом перестал. И Наполеон не мог его в этом винить. Русский больше всех переживал произошедшее. Возможно, даже больше, чем переживал сам американец. Именно русский вытащил тогда его из катакомб. Тогда тело Соло напоминало мумию из музея египетской истории: бледный, с потрескавшимися губами и безжизненным взглядом. Лучше бы его нашел не Илья. При первом же пробуждении Курякин был с ним рядом, смотрел с тревогой и заботой. Наполеон был уверен, что теперь все будет хорошо, что теперь Уэверли хотя бы некоторое время не станет дергать своих агентов. Первое случайное прикосновение отдалось приятным теплом, но в следующую секунду перед глазами вспыли болезненные воспоминания событий двухнедельного ада, в котором Соло жил до попадания в больницу. Мужчина вздрогнул всем телом, а в его глазах мелькнул такой ужас, что Илья тут же отдернул руку, откидываясь на спинку кресла. Наполеон смотрел на хмурящегося напарника, но сказать ничего не мог. С того дня Илья больше к нему не приходил, что ставило в тупик Теллер, которая могла спокойно находиться рядом с Наполеоном и даже касаться его, не вызывая никаких дурных ассоциаций с подвалом. Соло же только поджимал губы, рассеяно смотря куда угодно, кроме глаз девушки. Он то понимал, что его внезапно возникшая фобия касалась только прикосновений мужчин. Физически американец оправился достаточно быстро. Морально ему с каждым днем становилось все тяжелее. В день выписки в его палату снова пришел Илья, но он даже не предпринял попытки приблизиться к Наполеону, хотя бы для скупого вежливого рукопожатия. Курякин принес ему костюм, а сам забрал сумку с грязными вещами. Габи встретилась с ними на пороге их новой конспиративной квартиры. Мужчины прошли в помещение, русский понес сумку напарника в его комнату, а немка организовала небольшую экскурсию. Наполеон был благодарен коллегам за то, что они на него совершенно не давили, что ему досталась самая просторная комната с самым большим шкафом, что ему позволили занять ванну на несколько часов, давая возможность привести себя в порядок. Но все же его состояние было далеко от нормы. Самым большим испытанием стало для американца нахождение в одной комнате с русским. Почему Курякин вызывал у него такие неприятные ассоциации — Наполеон не знал. Илья и подавно представить себе не мог, что у его напарника творилось в душе, но с вопросами не лез. Теллер казалось, что она живет в зоне боевых действий. С каждым днем Илья становился все более раздражительным, а Соло еще более замкнутым. Американец дергался от каждого подозрительного шороха, хотя, казалось бы, чем больше времени он проводил в квартире, тем лучше он должен был освоиться. Несколько дней вся троица прожила относительно спокойно, хотя Габи и приходилось самой готовить, так как Наполеона тревожить ей совершенно не хотелось. Вся серьезность проблемы обнаружилась в тот момент, когда посреди ночи напарников разбудил тихий протяжный скулеж. Теллер с Курякиным синхронно выглянули из своих спален, опасаясь, что в квартиру проник посторонний. Раздирающий душу звук доносился из комнаты американца, куда оба в спешке и направились. Соло метался по кровати, на лбу выступила испарина, одеяло смялось в какой-то невообразимый ком где-то в ногах мужчины. Илья хотел было коснуться его лба, чтобы проверить, не связано ли это с резко подскочившей температурой. Вдруг у американца началось какое-то заражение одной из многочисленных ран. Но воспоминания о том, как Наполеон реагирует на его присутствие и тем более прикосновения, заставили Курякина застыть около кровати, наблюдая за мечущимся в постели напарником в полном бессилии. Теллер решила все взять в свои руки и опустилась на колени у изголовья кровати, осторожно касаясь его лица в попытке успокоить. Наполеон в ужасе распахнул глаза и резко сел, тем самым напугав своих коллег еще сильнее. Габи встревожено гладила его плечо, Илья смотрел с горечью, стоя у противоположной стены. В его глазах можно было разглядеть бесконечное беспокойство, но, тем не менее, с места мужчина не сдвинулся. — Наполеон, все хорошо, — голос немки сильно дрожал, оставляя американцу огромный простор для воображения. Как же он себя вел только что, если его коллеги не только проснулись, но еще и находятся теперь в его комнате, а на лицах у них бледность, близкая к обморочной? Оставалось только неуверенно кивнуть на призванную успокоить фразу немки. Но перед глазами все еще стояли нечеткие картинки, одни из многих, которые он помнил. Чужие прикосновения, чей-то рваный шепот, холод металлического стола и неяркий свет лампочки. Такое непросто забыть. С той ночи американец являл собой живое воплощение призрака. Весьма скверно выглядящего и пьющего призрака. Сон больше не приносил спокойствия, если не был вызван огромной дозой чего-то горячительного. Теллер пыталась давать ему снотворное вместо виски, пыталась найти более легкий способ, но ничего не работало. Илья смотрел с пониманием. Возможно, у русского тоже когда-то были кошмары, возможно, он тоже пережил нечто столь же ужасное. Они отдалялись друг от друга все больше. Габи старалась хоть как-то общаться с американцем, Илья старался просто не попадаться на глаза. Наполеон заметил и сам, что при каждом появлении коллеги, непроизвольно вздрагивает. Курякин, разумеется, тоже это заметил. Скорее всего даже раньше, чем сам Наполеон, поэтому старался не появляться в квартире с самого утра и до позднего вечера. Вливая в себя очередную бутылку дорогого алкоголя, Наполеон смотрел в зеркало на свое посеревшее от нервного напряжения лицо, покрытое щетиной. Глаза были красными от чудовищной усталости. Каждое утро он страдал от похмелья, а каждый вечер снова заливал спиртным свои страхи. Зеленый змей быстро занял все его мысли, заставляя сознание проваливаться в некоторое подобие тумана, заставляя мысли притупляться, а восприятие — искажаться. Он помнил, как в один из таких вечеров Габи с ненавистью вырвала из его рук бутылку, не желая слушать никакие пьяные возгласы недовольства. Соло и сам понимал, что ведет себя совершенно отвратительно, недостойно для лучшего агента ЦРУ. Он опустился на тот уровень, где никогда бы сам не захотел оказаться. В любой другой жизненной ситуации. Сейчас же он чувствовал себя слишком гадко и слишком паршиво, чтобы не подгонять свое физическое состояние к психологическому. Очередное утро отозвалось неприятной ломотой во всем теле. Голова напоминала собой чугунный самовар. Илья когда-то постарался описать американцу, что же такое самовар. В голове Наполеона прочно засел образ какого-то огромного жестяного чайника. Кое-как отодрав свою голову от подушки, мужчина принял сидячее положение и принялся разминать затекшее тело. Зрение все еще было несколько затуманено, поэтому мужчина не сразу заметил светловолосую макушку на краю кровати. Вначале Наполеон списал увиденное на очередную шутку своего сознания, но через пару мгновений поволока алкогольного опьянения как-то резко спала, являя довольно четкую картинку происходящего перед ним в данный момент. Илья сидел на полу, в совершенно неудобной позе, положив голову себе на сгиб локтя, и дремал. На его лбу застыла небольшая морщинка, свидетельствующая о его явном неудовольствии. Русский спал на полу в его комнате, позволив себе только голову положить на кровать. Взгляд Наполеона сам собой упал на часы, отмечая, что сейчас чрезвычайно раннее утро. Сколько ночей Илья проводил вот так рядом с ним, оставалось загадкой, не требовавшей ответа. Достаточно было бы и одного раза, чтобы осознать, как низко он пал, и какую это боль приносит тем, кто заботится о нем. Курякин тем временем немного поерзал головой на руке, приоткрывая глаза. Мужчина медленно сел, прогибаясь в спине. Голубые глаза сфокусировались на лице сидящего в кровати Наполеона, русский замер, испытывая некоторую неловкость от того, что был пойман за своим слишком откровенным проявлением заботы. — Доброе утро, ковбой, — такая давно забытая хрипота в голосе после сна, ласкающая звук интонация. Соло очень неуверенно постарался изобразить на своем лице подобие улыбки. Ему было приятно, но в то же время и невероятно стыдно за все то, что пережил Илья за прошедшую неделю. Слишком зациклившись на внутреннем, американец совершенно забыл о чувствах других. — Доброе, большевик. Тебе не нужно так меня сторожить, я никуда не убегу, — севшим от количества выпитого голосом отозвался Наполеон, стараясь отбросить все жуткие мысли о том, что Илья винит во всем происходящим с ним себя. — Конечно не убежишь, ты и так уже слишком далеко, — Курякин поднялся на ноги, хотя Соло был уверен в том, что мужчине было сделать это достаточно тяжело после слишком длительного пребывания в столь неудобной позе. Он бросил на американца грустный взгляд, а затем поспешно покинул комнату, чтобы не смущать Соло своим присутствием. Наполеон в бессилии снова уронил голову на подушку. Нужно было что-то делать, нужно было меняться. Выползать из болота, в которое он сам себя затащил. *** Темное подвальное помещение. Хотя, возможно это было заброшенное здание завода. Пускай даже старый ангар. Все это не меняло того факта, что Наполеон не мог здесь ни на мгновение сомкнуть глаз. Его тюремщики не отличались особой изобретательностью, просто доводили тело до состояния близкого к обморочному. В помещении было холодно, а может дело было в мокрой одежде, которую не было возможности высушить. Его поливали ледяной водой, которой по совместительству еще и поили. Практически полное отсутствие какой-либо еды тоже оказывало негативное воздействие на организм. Первые несколько дней держаться было довольно просто, хотя постоянное одиночество гораздо хуже сказывалось на состоянии американца, чем пренебрежение удовлетворением естественных потребностей организма. Привыкший работать с людьми посредством общения, Наполеон был лишен своего единственного оружия. Оставалось только терпеть и надеяться на то, что его быстро обнаружат. Время текло, но ничего не менялось. Каждый день его разум все больше мутнел, а тело слабело. К исходу первой недели мужчина уже практически не реагировал на голоса или свет. Не реагировал на холод, почти не пил воду. И тогда на нем начали испытывать какие-то новые препараты. Эффект, который они оказывали на изможденное тело, был самый что ни на есть унизительный. В виду своего плачевного психологического состояния, Соло не брался в тот момент рассуждать о том, насколько отвратительно было терять голову при даже самом обычном прикосновении к коже. Для чего подобные вещества могли быть использованы, он так же не знал. В воспаленном сознании начала происходить вынужденная подмена понятий. Наполеон не был уверен в том, скольких мужчин он через себя пропускал в течение суток. Кем они были также оставалось загадкой. Ему просто вводили препарат, ожидая нестерпимой эрекции, а дальше извращались над беззащитным, ослабшим телом в свое удовольствие, пока действие сыворотки не прекращалось. В среднем это все продолжалось около пяти часов в сутки. Каждое прикосновение чужих рук причиняло не только физическую боль, так как заботиться о такой мелочи никто и не думал, но и моральную. Под конец очередного марафона американец напоминал собой напичканного транквилизаторами больного психиатрической лечебницы: весь покрытый синяками от жестоких пальцев, залитый чужой спермой как снаружи, так и изнутри, он чувствовал только огромную пустоту и слабость во всем теле. А вводимый препарат заставлял тело получать от происходящего удовольствие. Просыпаться от дурных воспоминаний снова и снова стало привычным делом. Без огромной дозы алкоголя эти навязчивые видения возвращались по ночам, из раза в раз лишая мужчину рассудка. С мучительным стоном Наполеон снова сел на кровати. За окном еще темно, глубокая ночь, он практически не спит последние пару дней. Снова. Поневоле начинаешь задумываться, а стоит ли отказывать себе в алкогольном забытье. Вечное похмелье конечно не самое приятное, что может случиться, но эти сны в миллион раз хуже. Дверь чуть приоткрылась, и высокая фигура, которая посещала Соло каждую ночь, спокойно скользнула в комнату. Илья снова не спит и выглядит еще хуже, чем сам американец. В руках у мужчины чашка чая с травами. Их приятный аромат несколько успокаивает. Наполеон неловко улыбается, пока Курякин ставит полную чашку на тумбочку возле изголовья кровати. После этого русский уже привычно садится на ковер около постели напарника, облокачиваясь спиной, чтобы смотреть в окно. Наполеон осторожно берет чашку и делает небольшой глоток горячего напитка. Кажется, что Илья все время стоит около двери в его комнату и, как только слышит стоны боли, которые мужчина издает во время кошмаров, направляется на кухню, чтобы заварить чай. Соло ему бесконечно благодарен и признателен. Жаль только, что все слова сами собой застревают в горле, а легчайшие прикосновения немедленно швыряют американца в пучину жутких воспоминаний. Илья никогда не спрашивает его о том, что ему снится. Он просто молча сидит на ковре, ждет пока его коллега выпьет чай и уляжется нормально. Удивительно, но после этого напитка Наполеону удается засыпать еще раз и спать уже до утра, но этого времени все равно не хватает для полноценного восстановления. А может все дело в том, что Курякин, словно ловец снов, отгоняет от мужчины его самые жуткие кошмары. Илья сидит около кровати, вслушиваясь в размеренное дыхание напарника за своей спиной. Наполеон все еще дергается при каждом его появлении, но хотя бы не выглядит испуганным кроликом. На всю заботу американец реагирует очень сдержано, испытывая, скорее всего, определенную неловкость от всей этой ситуации. Курякину тоже непросто. Он привык, что в их слаженном коллективе из всех троих коллег именно у него больше всего темных пятен в прошлом и в душе. Для КГБ он выполнял самые разные поручения, которые не так-то просто было забыть. Соло снова засыпает, теперь уже спокойным сном, но в этот раз Илья просто не может позволить себе уйти. Один раз он уже не сберег напарника, подобное не должно повториться снова. На утро его обязательно разбудит заспанная Габи, которая, кутаясь в теплый махровый халат, уведет мужчину в его комнату, чтобы он тоже немного поспал, пообещав, что приглядит за американцем. Раз за разом мужчина прокручивает в голове произошедшее, стараясь понять, где он совершил роковую ошибку, приведшую к последующему заточению напарника в лаборатории сумасшедших извращенцев на две недели. Илья думает об этом каждую свободную минуту, но так и не может найти ответ на этот вопрос. Теллер только качает головой, всячески стараясь его приободрить. Она много времени проводит с Наполеоном, чтобы не оставлять того в одиночестве, не давать снова погружаться в гнусные воспоминания. Сам Курякин каждое утро уходит на пробежку и еще до пробуждения Соло выдвигается на задание Уэверли. Очередная слежка, которая помогает отвлечься от дурных мыслей, создает видимость деятельности. Так мужчина покупает Наполеону время. Пусть англичанин и с пониманием относится к сложившейся ситуации, но у него совершенно другие цели и мотивы. Неработоспособный агент ему не нужен, а Соло нужно время, больше времени, чтобы вернуться в нормальный ритм жизни. Илья каждый вечер ждет, что его на пороге встретит вкусный запах сытного ужина. Он ни за что не признается американцу, что скучает по его пасте, ризотто и прочим изысканным блюдам. Он даже Габи про это не говорит, хотя уверен, что девушка не отказалась бы от парочки пирожных, которыми американец периодически их баловал. Его встречает только Теллер и ее весьма скромный кулинарный талант. Илья согласен и на это, лишь бы был толк. Но каждый день девушка только обреченно опускает глаза в пол, показывая тем самым, что никакой положительной динамики нет. Наполеон все так же закрыт и нелюдим. И это гнетущее чувство неизбежности нависает над обитателями небольшой квартирки дамокловым мечом. Габи предпочитает не думать о том, что произошло с Наполеоном. Девушка делает все, чтобы вытащить его из этой пучины. Каждое утро, видя уставшего, не выспавшегося Курякина, который уходит на пробежку, она практически до крови кусает губу, не зная, что ей делать. Готовить она совершенно не умеет, но в данной ситуации у всех троих есть куда более серьезные проблемы, чем простая еда. Илья работает на износ: проводя ночи около постели американца, а днем уходя на слежку за очередным объектом. Немка прекрасно его понимает. Понимает, что Курякин в произошедшем винит себя, но изменить этого не может. Каждый день она варит крепкий кофе для проснувшегося Наполеона, скармливает мужчине несколько бутербродов и старается отвлечь того болтовней. Соло идет с ней на контакт, разговаривает на любые темы, даже помогает убираться в квартире. Русский же лишен даже этого просто общения. Мужчины сторонятся друг друга. Девушка это прекрасно видит. Она знает, как глубока их взаимная привязанность друг к другу. Если те, кто сотворил все это с Наполеоном, добивались именно подобного эффекта, то немка готова торжественно признать их полный успех. Теллер часто видит, как Илья смотрит на нее с завистью, когда они с Соло о чем-то беседуют на кухне. За прошедшую неделю в квартире появилось негласное правило: «Не более одного мужчины на комнату». Курякин после целого дня напряженной работы наскоро принимает душ и перекусывает тем, что остается с обеда. Он никогда не жалуется, хотя Габи и видит, что мужчина недоедает. Она бы и рада приготовить что-то существенное, но уходить надолго из квартиры, оставляя при этом Соло одного, Илья ей категорически запретил, а ближайший магазин не особенно пестрит ассортиментом. Выходить из помещения Наполеон тоже отказывается, вот и приходится всем троим давиться бутербродами. Немка видит, как Илья смотрит на Наполеона. Она бы отдала все за такой взгляд, полный невероятного тепла, заботы и грусти. Илья так смотрит на Наполеона, как, наверное, прекрасный принц в любой сказке смотрит на прекрасную принцессу, сильно мучаясь из-за невозможности просто подойти и обнять мужчину. Габи не особенно хороша в чтении чужих мыслей, поэтому только гадает: а было ли что-то большее между ее коллегами до этого момента? И если было, то ей искренне жаль Илью, а если не было — то какие же они два взрослых идиота, раз не видят этот теплый огонь во взглядах друг друга. Теллер завидует американцу. На нее никто никогда не смотрел с таким голодом и обожанием. Ей отчаянно хочется, чтобы эти двое наконец смогли быть вместе, словно в дешевом дамском романе. Невыносима сама мысль о том, что их группа может вот так просто распасться. Она просто отказывается верить в подобный исход. Но Уэверли звонит каждый день, интересуясь состоянием своего американского агента, и с каждым разом в его голосе все отчетливее слышны нотки неудовольствия. Габи не может его в этом винить, но она снова и снова старается убедить начальника еще немного подождать. Очередной день закончился неприятным сообщением о том, что Теллер надлежит отправиться в офис, чтобы выполнить какое-то чисто женское поручение. Девушка не совсем уверена, что ее присутствие так необходимо, но спорить не собирается. Возможно, ее мужчинам просто нужно какое-то время побыть одним, возможно так они смогут поговорить и что-то для себя решить. Она не может смотреть на то, как страдает Наполеон от своих жутких воспоминаний. Она не может смотреть на то, как мучается Илья, видя страдания Соло. И немка уже практически не сомневается, покидая утром квартиру, чтобы оставить напарников на целый день совершенно одних, что либо случится нечто непоправимое, либо лед наконец тронется.