Моральная травма

Дверь тихо хлопает. В квартире повисает неловкая тишина. Она медленно скользит из комнаты в комнату, чтобы проверить, как себя чувствуют оставшиеся обитатели помещений. Наполеон решительно поднимается с кровати и идет в сторону кухни, где застает русского за приготовлением кофе. Впервые за последнюю неделю американец всерьез замечает, как сильно его коллега изменился. Кожа посерела от недосыпа, под глазами тяжелыми дугами собрались мешки, а сам взгляд из кристально чистого озера превратился в какую-то мутную лужу. Илья уже по привычке дергается в противоположную сторону от напарника, чтобы поскорее скрыться из его поля зрения. Они оба больше походят на ходячие трупы, которые по неясным причинам не желают отсыпаться в своих могилах. — Ты ведь знаешь, что они делали со мной? — Соло не может понять, чем заслужил такое отношение. Ему всегда казалось, что русский коллега очень пренебрежительно относится ко всякого рода извращенным пыткам. В той лаборатории Наполеона сломали, раздробили каждую косточку его сильного тела, а затем заново склеили, да только получился уже совершенно другой человек. И почему Илья так заботится о сломанном, американцу было совершенно непонятно. — Без понятия, — голос отозвался в ушах барабанной дробью и тяжелым стуком где-то в районе сердца. Это их первая попытка поговорить за последние четыре дня. Илья сделал еще одну чашку кофе и поставил ее на стол, приглашая Наполеона позавтракать. Сам опустился за противоположный край стола, разместив тарелку с бутербродами посередине. — Уэверли конечно хотел нам сообщить, но мы с Габи посчитали это нецелесообразным. А ты и не рассказываешь, так что я не знаю, но могу догадываться. Наполеон внимательно всматривался в выражение лица напарника, стараясь понять, действительно ли тот даже и не подозревает о том, что с ним творили в те несколько недель. Курякин, пусть и порядком потрепанный, все так же излучает спокойствие и уверенность в себе. Соло заглядывает в помутневшие от напряжения голубые глаза, стараясь отыскать там то, что видел раньше. Старается разглядеть того напарника, который всегда поддерживал его, пускай изначально это и был лишь приказ сверху. И, к своему величайшему облегчению, он видит его перед собой, пускай и несколько потрепанного. Кофе, пусть и приготовлен ужасно, да и сорт совершенно отвратительный, как по мнению американца, все равно приятно горчит на языке, напоминая о том, что все происходящее в тесной кухоньке — реальность. Непреодолимое желание коснуться возникло как-то само собой. Ведь раньше они так часто бежали плечом к плечу, уходя от погони, или легкими прикосновениями передавали друг другу негласные команды. Желание было настолько сильным и ярким, что Наполеон и сам не понял, в какой момент его пальцы осторожно прикоснулись к лежащей на столе ладони русского. Несколько забытое ощущение чужой кожи приятно покалывало кончики пальцев, а может все дело было в том, что у Ильи всегда холодные руки. Сознание на мгновение прояснилось, давая надежду, а затем снова погрузилось в пучину мрачных воспоминаний, которые накатили с новой силой. Соло вздрогнул, отпрянул, отдернув руку и обхватывая ее второй ладонью, словно обжегся. В глазах застыл страх и отчаяние. Курякин не двигался, хотя прекрасно видел, что творилось с американцем. Простое прикосновение причиняло ему столь жгучую боль, что русский откровенно терялся в предположениях относительно того, что же на самом деле в тех подвалах творили с мужчиной. — Ковбой? Ты как? — участливый тон вывел Соло из оцепенения, дрожь постепенно затихла, уступив место злости на свою беспомощность и несостоятельность. Он — взрослый мужчина, который дрожит, словно кролик, стоит ему только коснуться человека, который никогда бы не причинил ему боли. Кто угодно, но только не Илья. И пусть первое их знакомство было не столь дружеским, но со временем отношения улучшились. Сейчас сложно было представить, что Курякин способен осознанно причинить напарнику вред. Наполеон резко поднялся из-за стола и уверенным шагом двинулся к шкафу с алкоголем. Схватив первую попавшуюся бутылку, он отвинтил крышечку и сделал несколько больших глотков, обжигая себе глотку. Илья осторожно подошел к мужчине, но не рискнул забирать бутылку, опасаясь лишь сильнее навредить своей попыткой прикосновения. Американец откашлялся, отставляя бутылку от себя подальше. Тело быстро начало тяжелеть, сознание заволокло легким туманом. Мужчина окинул взглядом стоящего рядом русского, ожидая увидеть очередную порцию презрения, но в голубых глазах сияла лишь печаль. Наполеону всегда казалось, что этот невероятный русский экспонат слишком правильный и чистый, чтобы погрязнуть во всем этом. До подвала он даже ловил себя на мысли, что был бы не прочь стать с напарником несколько ближе, чем готов себе позволить сам русский. Илью хотелось испортить, разрушить в его голове все эти барьеры из здравого смысла и логики, научить совершать неправильные вещи, чтобы вместе наслаждаться неформальной стороной их работы. С этими мыслями в голове Наполеон дернулся вперед, обнимая Курякина за шею. Ведь сейчас русский просто не посмеет его оттолкнуть. Алкоголь притуплял все воспоминания, отключая страх. Илья осторожно коснулся ладонями напряженной спины американца, аккуратно его поддерживая. Соло тяжело дышал, его снова начало потряхивать. Даже этого было недостаточно, чтобы избавиться от дурных мыслей. — Да что ж за гадство, — в бессильной злобе зашипел американец, отцепляясь от напарника, и побрел в сторону гостиной. Пускай разумом Наполеон и понимал, что с Ильей он в полной безопасности, но тело при каждом легчайшем прикосновении начинало бить тревогу во все колокола. И этим импульсам мужчина был не в силах сопротивляться. От отчаяния он пнул стоящий у стены торшер, и тот с грохотом и характерным звуком бьющегося стекла упал на пол. Из кухни выскочил Курякин, оглядывая комнату и самого Соло на предмет явных повреждений, пока его напарник в порыве накатившего его отчаяния продолжал крушить все вокруг. Илья уже давно не позволял своим приступам вырываться наружу, поэтому смотреть на то, как это выглядит со стороны, было еще более жутко. — Наполеон, не надо, — бессильно прошептал Илья, но мужчина, конечно, его не слушал. Наполеон со злостью бил кулаками в стены. Журнальный столик был опрокинут и отброшен в сторону балкона. Илья стоял в стороне, стараясь не попасть под обстрел, до того момента, пока не заметил багряные капли крови на чужих кулаках. Он просто не мог позволить напарнику себя калечить. Пришлось подловить беснующегося Соло, со всей силы обхватывая его со спины и зажимая руки по швам. Американец не был слабым, пускай даже последние несколько недель он достаточно плохо и беспокойно спал. В купе с этим примешивался адреналин и безумный вихрь ярости. Мужчина дергался и толкался локтями, пытаясь освободиться, и сдавленно хрипел. — Пусти, я не хочу. Не надо, — Наполеон со всей силы ударил русского о стену, стараясь заставить того разжать стальные объятья, но Курякин и не думал сдаваться. Вскоре они оба просто осели на полу в гостиной, привалившись к дивану. У Ильи была разбита губа и сильно гудела голова после поцелуя со стеной. Соло глубоко дышал, сбрасывая с себя остатки ярости. Постепенно стальные и жесткие объятия стали более нежными и приятными. Русский чуть ослабил хватку, просто удерживая мужчину на месте. Наполеон перестал трястись и ерзать, медленно затихая. — Они пичкали меня каким-то новым наркотиком, — хриплый голос звучал в тишине разнесенного помещения словно звон разбивающегося стекла, таким противоестественным сейчас был этот звук. — От него сознание плыло, а тело отказывалось слушаться. Какой-то мощный афродизиак, — Илья осторожно провел ладонью по плечу Наполеона, не сильно сжимая ладонь, чтобы не дать тому снова погрязнуть в тяжелом омуте воспоминаний. — Я не знаю, сколько их было, может три, а может пять. Я не знаю, сколько часов подряд это продолжалось. На каждое прикосновение все тело реагировало болезненным наслаждением, от которого было невозможно скрыться. Я… — американец тихо шептал все то, что так давно должно было быть озвучено. Курякин только осторожно его обнимал, не представляя, как следует правильнее поддержать напарника после всего пережитого. Он слушал обо всем насилии, о неуместном желании и грязных прикосновениях. О том, как напарника касались чужие люди, как пользовались его беззащитностью. Под конец американец сдавленно всхлипнул. Плакать сил уже не было, а слез не осталось. — Прости, я не должен был тебя там бросать, Наполеон, — Илья осторожно прижал к себе уже успокаивающегося мужчину, прижал так сильно, как только мог, ощущая, что Соло пока не реагирует на прикосновения очередным приступом паники. Габи вошла в квартиру и прислушалась. Была лишь середина дня, ей удалось быстро покончить с поручением Уэверли. Ее внимание привлек валяющийся в конце коридора торшер. Девушка поспешила с гостиную, где застала совершенно неподдающуюся описанию картину. Кругом все было разворочено и раскидано в разные стороны, в центре всего этого хаоса, прислонившись к дивану, сидели двое мужчин — один в объятиях другого — и мирно спали. Теллер хотела было их разбудить, но не решилась. Лучше потратить время с пользой. Поэтому немка поспешила в дальний магазин, чтобы накупить как можно больше всего. Им всем нужно было хорошенько подкрепиться. Где-то через час девушка вернулась с продуктами, застав в гостиной все то же приятное зрелище, разве что Илья уже проснулся и теперь заботливо касался темных вьющихся волос Наполеона, наблюдая за тем, как мужчина чуть морщит нос во сне, но не просыпается, а только что-то бурчит. Девушку он поприветствовал молчаливым кивком. — Ковбой, просыпайся, нужно переместиться на кровать, — американец только чмокнул губами, никак не реагируя. На его костяшках все еще оставались следы запекшейся крови, которую нужно было смыть, а раны обработать. Русский как можно аккуратнее начал приподниматься с пола, вместе с собой поднимая и свою драгоценную ношу. Наполеон нехотя открыл сначала один глаз, а затем второй, но Илья только осторожно подхватил его второй рукой под колени, словно маленького ребенка, и широкими шагами проследовал в сторону спальни американца. Габи не переставала улыбаться, следуя за ними. Она лишь быстро скользнула в ванну, чтобы принести аптечку, а затем оставила мужчин одних. Ей самой хотелось спокойно понежиться в ванной, а после перекусить. Соло чуть поморщился от прикосновения влажного полотенца к своим ладоням, но до конца проснуться так и не мог. Он только явственно чувствовал то, с какой осторожностью с его пальцев смывают кровь, а затем аккуратно смазывают тонкие порезы, чтобы они не сильно болели. Мужчина так давно не спал нормально, без кошмаров, что так просто просыпаться совершенно не собирался. Когда Илья закончил и собирался уже уходить, американец осторожно обхватил пальцами его запястье, не позволяя подняться с кровати. — Останься со мной, я так хочу спать, — его веки все норовили полностью закрыться, но Наполеон стоически всякий раз их открывал, чтобы дождаться согласия со стороны русского. Илья послушно скинул с себя водолазку и прилег с другой стороны кровати, накрывая напарника одеялом. Соло поудобнее устроил голову на подушке, стараясь не занимать слишком много места, чтобы и Курякин мог хоть немного поспать. Во время особенно сложных миссий в отдаленных уголках планеты они часто спали так же: одна небольшая кровать, оружие под рукой — так шансов определенно больше в случае незапланированного побега. Наполеон раньше никогда не придавал особого значения этой рабочей необходимости, но теперь ему казалось, что, после всего пережитого, нормально спать без постороннего тела в постели он просто не способен. Илья лежал рядом с моментально провалившимся в сон мужчиной еще по меньшей мере около часа. После легкой дремы у дивана усталость сняло как рукой, а озвученные до этого американцем неприглядные подробности его двухнедельного заточения вгоняли Курякина в откровенное уныние. Становилось совершенно ясно, почему всю эту неделю Наполеон вел себя как перепуганный олененок. Илья даже не пытался представить, что случилось бы с ним после такого. Скорее всего, русский бы просто покончил с собой. Соло же держался, по мнению Ильи, даже слишком хорошо для человека, побывавшего в такой жуткой атмосфере. Сейчас напарник спал, впервые за долгое время спал спокойно и достаточно крепко, чтобы можно было осторожно подняться с кровати и выскользнуть за дверь. Кажется, теперь кошмары чужих воспоминаний будут преследовать Илью. На кухне обнаружилась Теллер, которая ловко нарезала овощи и смешивала все в кастрюле, намереваясь приготовить нечто сытное. Русский налил себе немного воды, чтобы промочить горло. Немка ему только улыбнулась, стараясь не отрываться от процесса готовки. На ее лице читалось счастье и неприкрытое удовлетворение от того, что состояние американца сдвинулось с мертвой точки. Только Курякин пока что не знал, как объяснить девушке помягче, что это вряд ли можно назвать улучшением состояния. Состояние Соло оказалось куда более тяжелым, чем русский мог себе представить. А чувство вины за то, что не уберег напарника, совершенно не помогало искать выход из сложившийся ситуации. — Вам удалось поговорить, прежде чем разнести всю гостиную? — Теллер явно была воодушевлена своим кулинарным творением. Она стояла у плиты, мерно помешивая рагу. Илья обмыл стакан, тщательно продумывая, как лучше описать девушке все произошедшее. — Да, немного. Ты готовь, а я пойду хоть мебель на места верну, — мужчина решительно направился в сторону гостиной. Он не был склонен распространяться насчет услышанного. Ведь не с проста Наполеон так долго молчал. Это все слишком личное, чтобы просто так всем рассказывать. Пусть Габи и не была чужим человеком. — Он что-то рассказал о том, что с ним случилось там? — Теллер достаточно хорошо изучила своих напарников, чтобы понимать их мимику. Они втроем слишком много времени проводят своим узким кругом, чтобы не замечать малейших изменений в настроении друг друга. Немка была обеспокоена, ее можно понять. Илья обернулся к девушке, едва заметно кивая, а затем покинул кухню, чтобы избежать необходимости отбиваться от ее расспросов. Ей лучше этого всего не знать. Достаточно того, что страдают они двое. Торшер, к несчастью, пришлось отправить на свалку — Соло переломил ножку. Столик и диван снова встали ровно, осколки вазы были тщательно собраны с ковра и убраны в пакет. В целом погром был не таким уж и ужасным, хотя это объяснялось тем, что убранство комнаты в принципе не пестрило разнообразием. Илья опустился на диван, устало прикрывая глаза. Еще совсем недавно они с Соло сидели здесь на ковре, держась друг за друга как и всегда. Наполеону как никогда сейчас была нужна поддержка, а русский понятия не имел, что нужно делать в таких ситуациях. Советская медицина отличалась своей топорностью и жестокостью по отношению к пациенту. Психиатрия, как и человеческие чувства в целом, всегда были сложны для понимания, поэтому Илья просто решил не форсировать события. Пусть о напарнике ему хотелось заботиться, возможно даже несколько сильнее, чем позволяет политика партии, но теперь это уже не вызывало никакого отвращения. Уже больше года они работают вместе, Габи осталась просто другом, а Наполеон все еще был невероятной загадкой для широкой русской души. — Илья, — тихий полувопросительный шепот немки вывел Курякина из пучины своих размышлений относительно правильности чувств к другому мужчине. Девушка стояла в дверях, стягивая с себя фартук. — Обед готов, кажется. Пойдешь его будить? Или лучше пусть спит? — немке всерьез было жалко своих коллег. Все то огромное напряжение, которое нарастало между ними с самого первого дня совместной работы продолжало копиться, так и не находя выхода. Себя Габи считала девушкой весьма открытых взглядов и нравов, но вот ее коллеги вряд ли оценили бы ее попытки сблизить их. Вот только молчаливое созерцание не приносило ничего хорошего в рабочую атмосферу. — Думаю, лучше пусть поест горячее. Возможно, ночью он еще поспит, — русский видел немой вопрос в глазах немки, но не мог понять, чего именно девушке не хватало в его ответе. Мужчина прошел по коридору до спальни напарника, который все так же мирно спал, посильнее прижимая к себе подушку. Будить его совершенно не хотелось, но это было необходимо. — Эй, Ковбой, просыпайся, — русский осторожно коснулся рукой чужого плеча. В ответ американец закутался в одеяло только сильнее, не желая просыпаться. Илье пришлось пару раз несильно тряхнуть чужое плечо, чтобы растормошить этого соню. Наполеон с явной неохотой приоткрыл глаза, недовольно разглядывая нарушителя спокойствия. — В чем дело, Большевик? Только заснул, а ты снова будишь, — было так приятно и непривычно одновременно от простого прикосновения к плечу. За неделю американец уже успел позабыть, как приятно простое дружеское касание. — Габи приготовила нечто, что окрестила «рагу», а тебе как раз не помешало бы подкрепиться. Потом снова можешь продолжать бездельничать, — Илья задержал свою руку на чужом плече несколько дольше, чем было нужно, но все же не стал испытывать судьбу. Ему совершенно не хотелось, чтобы его действия были истолкованы как-то неправильно, не хотелось, чтобы Наполеон снова начал его сторониться. Хотя на секунду русскому показалось, что в момент, когда он убрал руку, по лицу мужчины проскользнуло легкое разочарование. — Хорошо, я сейчас приду. Или ты в ванну теперь тоже будешь меня сопровождать? — очередные колкости в свой адрес русский воспринял с некоторым облегчением. Это значило, что у напарника возвращается боевой настрой, а значит, и до полного восстановления было уже не так долго. Теперь Илье предстояло только разобраться с теми, кто довел его напарника до такого состояния. С такими мыслями мужчина спешно покинул чужую спальню, провожаемый хитрым взглядом со стороны коллеги.