Коронация

— Как ты? — лишь безучастно спросила Эмма, когда Ороро буквально вывалилась из её машины. Она обессилено махнула рукой, прося не спрашивать, и поплелась к своему дому. Ввалившись внутрь, собрала последние силы, стянула с себя пальто и ботинки и тут же рухнула на диван, сжимая голову руками. «Как ты могла забыть?» Перевернулась на спину и сняла тугую резинку с волос, высвобождая их белый вихрь. На улице раскатисто заурчал гром. «Я привёз тебя, воспитывал, как родную дочь!» Ороро зажмурилась, сдерживая подступавшую истерику. А ведь ей сразу, от звучания одного имени, стало не по себе. И дорога к тому дому будто сама вела её. Но она не помнила, просто не могла отыскать в своей памяти ничего, связанного с этим ужасным стариком. Мир сузился до одной точки в её голове. Видение. Амаль Фарук наглым вторжением сломал её ментальную защиту и показал ей иллюзию, и Ороро, как наивная дура, поверила в неё. В тот другой мир, в котором у неё было всё. Прекрасный особняк, который она видела лишь на старой фотографии. Бассейн, возле которого она расслабленно растянулась под летним солнышком. Скотт был там вместе с Джин - они о чём то ворковали в тени беседки. И Хэнк, и Уоррен, и даже Реми, привычно куривший, вился вокруг Шельмы. Логан, почему-то в японском кимоно, и, самое главное, Чарльз. От этого неприятно съёжилось в груди снова. «Вот твоё желание», - говорил Фарук, - «счастье для всех. Семья». Сигнализация прервала их отдых, оповещая всех о нападении на особняк. — Мои Люди-Икс! — крикнул Чарльз. «Смысл жизни» Эмма Фрост, вся в белом, как из ниоткуда вырастает перед ней, злодейски смеясь. — Атакуй! — приказывает Скотт. И она ударила молнией прямо перед собой. И тут же наваждение рассеялось, словно дым, поднимавшийся от живой, реальной Эммы Фрост, одетой в чёрное и смотрящей на неё с таким удивлением, что на Ороро резко опустился ужас от содеянного. Но, к её же облегчению, Эмма отомстила ей лишь злорадством по дороге до дома. Она не почувствовала боли в своей бриллиантовой броне. Ороро перевернулась на бок и обняла колени. Стоило забыть это всё, как страшный сон. Сначала он будет мучить, но потом детали сотрутся, и она запомнит лишь сухие факты: старый маньяк-телепат заставил её ударить Эмму разрядом молнии. Она как могла пыталась провалиться в спасительный сон, но сказалась долгая и спокойная ночь, проведенная со Скоттом под одной крышей. Разрывая уединённую тишину, зазвонил телефон. Диванная подушка, которой она прижала уши, помогла лишь до момента срабатывания автоответчика. — Ро, — короткое и отрывистое, со знакомой хрипотцой в голосе, — я тут… — Логан! — воскликнула она, подняв трубку. — Он самый, детка, — по голосу можно было догадаться, что он ухмыльнулся, — я съездил в Вестчестер. Уайт Плейнс - обычная пригородная станция, в ней камера хранения, ячеек 12, не больше. Никаких 0345 или 0209. Так что наверняка Чак имел ввиду другое место. Ороро несколько секунд сводила новую информацию в голове, пытаясь стряхнуть неожиданно свалившиеся события сегодняшнего дня и вернуться во вчерашний, в котором она позвонила Логану и попросила разведать указанные в завещании Чарльза камеры хранения. — Спасибо тебе, — расстроенно пробормотала Ороро и уже собралась попрощаться. — Логан? — Да, дорогуша? — Как Чарльз нашёл меня на Утопии? На том конце воцарилось молчание и звякнула крышка зажигалки. Логан явно закуривал сигару. — Подобрал на улице маленькую грязную мартышку, думал Скотту будет забава. Не ожидал, что это ребёнок. Пришлось оставить. — Я серьёзно! — А, я слышу, — в его голосе было удовольствие, — ты улыбнулась. Ороро, я не знаю точно, как всё было. Почему ты спрашиваешь сейчас? — Просто никогда не задумывалась об этом раньше. — И сейчас не стоит. Чак просто не мог позволить тебе и Скотту оставаться одним на этом острове. Мне стоит заехать, — не вопрос, а утверждение. — Посидим, повспоминаем о нём, и тебе станет легче. — Не надо, — покачала головой Ороро, — у тебя и без нас времени ни на что не хватает. Спасибо ещё раз, Логан. Они ещё немного поболтали о делах насущных, все никак не находя смелость повесить трубку. И когда Ро со звоном опустила её на место, бушевавшие в груди чувства, поутихшие при звуке такого родного голоса, снова заворочались где-то под ребрами. Внутреннее её смятение по всем законам должно было вновь сгустить туман над Статен Айлендом, но вместо этого воздух вокруг дома начал прогреваться, и от этого скромного старого домика недалеко от восточного побережья острова расползлось ввысь и во все стороны прогоняющее молочную завесу тепло. Понемногу, совсем незаметно, туман исчезал, и к вечеру, когда Скотт громко хлопнул входной дверью квартиры Джин и чуть ли не галопом сбежал по лестнице вниз на улицу, на ходу закутываясь в куртку и шарф, первым, что он увидел, выйдя наружу, были огни Манхэттена, высившиеся в черном небе. Он был зол, как чёрт. Только жена и могла, собственно, довести его до состояния исступления. Нет, все пары проходят через ссоры и раздражение друг от друга, и Скотт знал, что завтра у них уже все наладится. Должно было наладиться. Просто обязано. В ушах все ещё звучал её звонкий голос, в сотый раз твердящий о её одиночестве и о том, что жизнь похожа на сплошной бег по кругу без всякого намёка на его, Скотта, участие. Он, как мог, старался отмахнуться от громких и пафосных фраз, заводя машину и пытаясь сосредоточиться на дороге. Каждый раз, когда их ссоры превращались в скандал, Скотт не находил в себе сил остаться. От слов Джин хотелось гореть адским пламенем и исчезнуть навсегда, но говорить что-либо ей в ответ значило лишь нанести такую же боль и ей. И поэтому Скотт просто бежал, обычно на работу, чтобы дать им двоим время привести мысли в порядок и на следующий день обещать ей все исправить, в ответ слыша пламенные извинения. И, в конечном счете, жаркая ссора на следующий день забывалась в жаркой постели. Такие драмы, пожалуй, давали ему почувствовать себя всё ещё хоть немного, самую малость, по-настоящему живым. Не было никаких проблем, кроме той, что довела его до злости, не было других людей во всем мире, кроме рыжеволосой бестии, что кричала на него и обзывала так смачно, что уши могли завять, и бросалась в него подвернувшимися под руку тряпками. А он все думал и думал о ней, ходя вокруг своих чувств и её слов. С трассы он вдруг свернул в жилой район, без труда найдя родную Уиндхем авеню. Небрежно припарковавшись поперек лужайки, Скотт заглушил двигатель и вдруг словно прозрел от своего наваждения. Разом он вспомнил и о завещании Чарльза, и о том, что вчера Ро при нем звонила Логану, прося того съездить на вокзал в Вестчестере и привезти им то, что лежит в двух ячейках камеры хранения. Поэтому Скотт и приехал, хоть и вел машину почти бессознательно выбирая маршрут. Надо было отвлечься, позволить Ороро обволакивающим одеялом укутать его тревоги и боль в сердце от слов Джин. В доме опять не горел свет, и когда Скотт открыл дверь своим ключом и включил его, с дивана в гостиной послышалось недовольное ворчание. Он бросил ключи на тумбу и опустился на корточки перед трущей глаза Ро. — Опять спишь, — пожурил он. И когда Ороро наконец посмотрела на него, Скотт на мгновение замешкался. Настолько серьёзными и полными боли были эти заплаканные глаза, что на секунду Скотт испугался, что и здесь его ждёт выяснение отношений на повышенных тонах. — Эй, почему ты плакала? Ороро молча помотала головой, стараясь не встречаться с ним взглядом. Конечно, почти непроницаемые кварцевые стёкла его очков не давали полного зрительного контакта, но за годы бок о бок с ним Ороро давно уже научилась понимать, куда направлен его взгляд, и за время их раздельной жизни чутьё это даже усилилось. — Говори давай, — он нежно подтолкнул её рукой в бок, зная, какими чувствительными были её рёбра. И когда Ороро глубоко вдохнула и разомкнула губы, Скотт чуть не осел на пол. — Эмма и я думаем, что Чарльз умер не своей смертью. Что его до этого довели, как и её учениц. И мы ездили сегодня к другому телепату… И тот, Скотт, он знал меня! Говорил, что это он привёз меня на Утопию, потом залез в мою голову… Слёзы снова покатились тонкими струйками из её и без того покрасневших глаз, и он непроизвольно сжал кулаки. Слишком много женских слёз для одного дня. — А я ничего не помню, — уже шептала Ороро, — даже не помню, как Чарльз привез меня домой, не помню нашей первой встречи с тобой. Ничего, как дыра в голове, и знаешь, до меня только сейчас дошло, что я никогда и не помнила. — Да ты мелкой была, — стараясь звучать как можно спокойнее, хотя внутри закипал котёл негодования, ответил он, поглаживая её голову, — ничего удивительного. — Мне было восемь! А ты, ты помнишь? Он отлично помнил, и поэтому решительно кивнул. — Эмма, значит, — Скотт дал выход своему гневу, поднимаясь. — Поеду-ка растолкую ей, чтобы не смела тебя больше втягивать в эти мутные авантюры и забивать голову всякой ерундой! Хватит с нас всякого дерьма, Ро! Чарльз умер, хватит ворошить его прах! Достаточно и этого завещания! Говоря это он уже вышел в прихожую, снова заматывая на шее шарф. — Да постой ты! — с крыльца крикнула Ро, когда он уже открывал машину, — тут всё не так просто! Машина взревела, стоило ему резко повернуть ключ в замке зажигания, и яростно переключив передачу, Скотт сдал назад. Не хотелось слушать оправдания Ороро. Эмма кому угодно могла мозги запудрить и заставить делать то, что ей нужно. Но это уже было откровенно чересчур! Подумать только! Не своей смертью! Злость уже кипела так отчаянно, что крышка его самоконтроля начинала подрагивать. И кого она втянула в это! Ро! Наивная, не сближающаяся ни с кем, и явно больше других страдающая от потери их отца. И тут является эта «спасительница» и заставляет его сестру плясать под свою дудку. Потащила её к этому психопату, который залез Ро в голову! И она была явно напугана, когда говорила о том, что не помнит, как встретила его и Чарльза. Это было уже личным. Эмма не жила по старому адресу, и как директору школы ей полагалась квартира в школьном общежитии. Скотт уверенно вел машину назад к центру, и, когда проезжал мимо, удостоил лишь мимолетным взглядом, полным раздражения и тоски, два тёмных пустых окна на третьем этаже дома, где он жил с Джин. Музыка заглушала бурление воды в кастрюле, и поэтому Эмма не сразу заметила, что почти половина воды в ней успела выкипеть, пока она сидела на постели, вертя в руках ингалятор с «киком». Ругнувшись, она убавила газ и отправила немного риса в воду. Ещё двадцать минут отсрочки. Рис немного не доварился, но это уже не имело никакого значения. Едва его аромат проник в её ноздри и наполнил все тело предвкушением, от которого слюна затопила рот, Эмма буквально проглотила его, не разжевывая, пытаясь унять спазматическую боль в животе. Она должна решиться на «кик», который, если верить Фаруку, рушит блок на телепатическом щите, пусть и на время. А чтобы наркотик подействовал, надо было снова обрести человеческую плоть. А плоть после больше чем трёх недель алмазной формы хотела жрать, наплевав на любые этикеты. Но наедаться было нельзя, и поэтому Эмма со злостью оттолкнула пустую тарелку и согнулась пополам, ожидая, когда неудовлетворённый голод сменится неприятной тяжестью в желудке. Когда это наконец произошло, она вернулась в спальню, и, не убавляя громкости на телефоне, переключила, наконец, на заезженных Дюран Дюран. Скинула халат, оставшись в одном белье и майке, и полным решимости движением поднесла ингалятор ко рту и нажала на кнопку. И вдохнула так глубоко, как только позволяли лёгкие. Скотт барабанил в первую попавшуюся дверь общежития на первом этаже. — Полиция! — грубо рявкнул Скотт, пользуясь служебным положением. — Где директор Фрост? — спросил он, когда на шум из соседней двери выглянула девочка. — Последний этаж, в конце коридора, 530, — пискнула та и скрылась в своём убежище. Все так же нетерпеливо он барабанил уже в нужную дверь. — Эмма! — нисколько не волнуясь, что его услышат, громко позвал Скотт. — Давай открывай, надо поговорить! Но никто не открыл, что было странно, поскольку машина-то её стояла на парковке! Свой понтиак он подогнал как раз к белому Шевроле, поскольку никаких других машин на парковке не было. Уняв ещё сильнее разгорающийся гнев, Скотт наклонился к замочной скважине и прислушался. Музыка. Внутри шевельнулось узнавание. «Girls on Film», Дюран Дюран. Этот диск был у Эммы одной из самых любимых безделушек, найденных в магазине старика Пака. Значит, она внутри, но не слышит его. Может, спит? Захлёбывающийся всхлип вспыхнул и тут же потух, едва песня утихла. О, Скотт не раз слышал нечто подобное, когда бывал на криминальных срочных выездах. Всё было до ужаса банально, но действовать надо было как можно быстрее. Одним четким ударом ноги рядом с ручкой и замком, он вышиб хлипкую дверь и ворвался в квартиру. — Эмма! — позвал Скотт, идя на звук новой песни. Она нашлась в спальне, лежащей на кровати на спине, с закатанными до невозможности глазами. — Вот чёрт! Скотт одной рукой схватил её за плечо разворачивая на бок, другой придерживая голову. При следующем спазме, охватившем всё тело, изо рта у неё наконец вырвалось содержимое желудка вперемешку с обильной пеной. — Давай, проблюйся, — не без отвращения сказал он, хотя знал, что в таком состоянии она его не слышит. Её ещё три раза стошнило прямо на ковер возле кровати, и когда изо рта уже выходила не желчь, а надрывные всхлипы, он осторожно перевернул её обратно на спину. Ингалятор нашёлся тут же на покрывале, и Скотт брезгливо выкинул его в ведро в ванной. А когда вернулся в спальню, Эмму била мелкая дрожь. — Вот же блять, — он завернул её в махровый халат, беря на руки и молясь, чтобы её снова не стошнило на этот раз прямиком на него. Но он лишь оправдывал свою нервозность этим опасением. На самом деле Скотту было страшно, ведь Эмма только что чуть не захлебнулась в собственной блевотине. Положив её на заднее сидение и без того не блиставшего просторностью Понтиака, Скотт сел за руль и почти минуту потратил на мысли о том, куда ему теперь ехать. Очевидно, в больницу, подсказал внутренний голос. Но в больнице все знали его и его жену. И если завтра Джин расскажут, как её благоверный на ночь глядя внес на руках свою обдолбанную в хлам бывшую, он уж точно не сможет рассчитывать на примирение с супругой. Оставалось только одно. — Вали давай! — Шторми как подменили, когда на улице послышался звук ревущего мотора. — Это мой брат! — Так я его не боюсь, — ухмыльнулся Реми, хватая её за плечи и в шутку прижимая к себе, — скажу, у Гамбита серьёзные намерения. — Ну тебя, — она оттолкнула его смуглыми кулачками в грудь, — давай быстро в мою комнату, и ни звука, пока я не поднимусь! Женщины часто прятали Реми от своих парней, мужей или отцов, но в первый раз это делала женщина, с которой у него ничего не было. Ну, конечно, было кое-что, но явно не такое, из-за чего её брат мог бы попытаться отрезать Реми яйца. Комната Шторми была на самом верху под крышей. Маленькая, но заставлена горшками с растениями, словно это настоящая оранжерея. Узкая кровать у окна, застеленная стёганым покрывалом, недовольно скрипнула под его весом. Он расшнуровал ботинки, скинул плащ на соседнее креселко, растянулся на кровати в полный рост и недовольно хмыкнул на тот факт, что стопы на кровать никак не умещались. Дом внизу ожил. Что-то случилось. Реми как мог напряг слух. — Боже! — причитала Ороро, - Что с ней? — «Кик», — как-то устало ответил строгий голос. Заскрипела лестница, а затем и дверь в комнату на втором этаже. Голоса стали ещё ближе. — Её будет так всю ночь колотить. Надо вскипятить воды и таз на всякий случай поставить. Реми перевернулся на бок, стараясь абстрагироваться. На этом острове кто только какую дрянь не употреблял, надеясь скрасить серую и беспросветно застрявшую в дерьме жизнь. Видимо, кто-то из их друзей не рассчитал дозу и чуть не отдал Богу душу. — И я даже знать не хочу, где она взяла эту дрянь. И когда она очухается, Ро, — небольшая пауза повисла в воздухе, во время которой послышался слабый женский всхлип, явно не принадлежавший Шторми, — нас троих ждёт разговор. Он не заметил, как задремал, впервые за долгое время позволив себе снова расслабиться. За это Реми на самом деле и любил дом Ороро. Он становился домом для каждого, пришедшего сюда. Тут было тепло и спокойно, и он будет трижды проклят, если позволит какому-нибудь отморозку из Братства или ещё хрен знает какой дыры нарушить этот священный устой. Спустя целую вечность, когда на улице уже была глухая ночь, тихо скрипнула дверь, и Реми весь подорвался, на ходу пытаясь отыскать в потайном кармане или рукаве карту и тут же зарядить её. Но плащ висел на кресле, и поэтому Ороро лишь снисходительно покачала головой, наблюдая за его нелепыми действиями. Она была в одной длинной футболке, и когда она села на кровать, толкнув его, снова растянувшегося на кровати, к стене, до Реми донёсся освежающий запах эвкалипта и мяты. Ороро явно готовилась ко сну. И не прогоняла его. Он довольно перевернулся на бок так, чтобы погладить её уставшую понурую шею. — И уже не думаешь избавляться от бедного Гамбита, — шепнул он, чтобы никто больше не услышал. — Да спи уже, — прошептала в ответ Ро, расчёсывая щёткой длинные волосы, — будешь храпеть или пинаться, сгоню на пол. — А брат что же? — На диване в гостиной. Когда она, наконец, погасила свет и легла рядом, завернувшись в тонкое одеяло, Реми смог снова освободить голову от мыслей и, осторожно дождавшись, когда беспокойное дыхание Шторми станет ровным и глубоким, притянул её к себе спиной и зарылся лицом в её белоснежные волосы.