Коронация

Натаниэль Эссекс пристально рассматривал результат своей работы, любуясь совершенством, что сейчас мирно пребывало в анабиозном сне, погруженное в физраствор. Но едва в соседнем помещении послышался знакомый «бамф» и возня, он резко накинул на огромную колбу простыню, поправил белый халат, и, натянув дружественную улыбку, вышел из сакральной для него лаборатории в полумрачную операционную, где на столе уже лежал телепортированный несчастный. Ночной Змей, словно дикий кот, с ногами сидел на кушетке, нетерпеливо подёргивая хвостом. Натаниэль недовольно поморщился - теперь снова придётся проводить уборку, доводя поверхности до нужной ему идеальной стерильности. — Извлеки глаз, — прошипел гость, и тут же испарился в фиолетовых клубах серного дыма. Запах серы Эссекс терпеть не мог, как и запах формалина, с которым часто приходилось работать, но выносил его не столько из уважения к Мистике, сколько из восхищения перед её сыном. Синяя кожа, унаследованная от матери, её красота и грация, в совершенном теле с прекрасным набором генов. Произведение искусства, очень беспардонное, правда, но на которое всегда приятно посмотреть. Ну, что ж, следует побыстрее разделаться с работой, чтобы вернуться к исследованиям, ведь она ясно дала понять, что скоро навестит его скромную обитель. Он засучил рукава, чтобы тщательно вымыть руки. Подняв взгляд в зеркало над раковиной, Натаниэль не удержался и полюбовался собой, протёр переставший блестеть рубин, растущий на лбу, и, вытерев руки, натянул перчатки. Стоило, конечно, получше продезинфицировать помещение, да и взглянуть, настолько оборванный ему сегодня достался пациент, и предпринять все меры безопасности. Натаниэль скептично включил лампы над операционным столом и застыл на месте, нервно сглотнув. — Как же тебя угораздило? — спросил он у погруженного в телепатический сон Реми. Рвано выдохнув, Натаниэль снял перчатку и погладил Реми по отросшим каштановым волосам. Отогнул его ухо, удовлетворенно отметив, как хорошо зажило место инъекции, осмотрел глазные яблоки, с неохотой выбирая между ними. Оба глаза были прекрасны сами по себе, да и видели отлично, и лишать Реми хоть одного из них было необдуманной порчей такого уникального мутанта. Осторожно, чтобы не разбудить и не причинить боль, Натаниэль тихо попытался проскользнуть в сознание Реми. Ему было не в меру любопытно, чем же это его прекрасный Реми заслужил участь невольного донора. Разум Реми был защищён самой природой его мутации, и для телепата взаимодействие с ним было трудной задачей. Проникнуть внутрь и как-то воздействовать возможно только если сосредоточиться на какой-то определённой цели визита. Эссексу хотелось знать как можно больше, да и необходимо отключить на время нервную систему, организовав своебразный наркоз перед операцией. К счастью, у него в рукаве припрятан туз для подобных случаев. Натаниэль улыбнулся узкими очерченными губами, жалея лишь о том, что Реми не сможет оценить эту картёжную метафору. Собственная разработка, способная усыплять природную резистентность к телепатии. Разработана, конечно, для его особого проекта, который с гордостью можно назвать вершиной его карьеры, испытанная на самом себе и имеющая, к сожалению или удаче, побочный эффект в виде неимоверной честности и чрезмерной болтливости. Но действовал препарат идеально, поэтому Натаниэль прощал ему схожесть с амобарбиталовой сывороткой правды. Он быстро нашёл в холодильнике нужный пузырек, набрал свежераспечатанный шприц и, не став утруждаться раздеванием руки Реми, ловко кольнул его прямо в шею, без труда попав в ярёмную вену. Бедняжка слегка дёрнулся, полуоткрыл глаза, но было уже поздно. «СПАТЬ» Властный голос Эссекса не оставил ему выбора. Натаниэль, довольный быстрым действием препарата, начал готовиться к операции. Он доставал растворы и перекись, готовил инструменты, едва не напевая себе под нос, пока разум его растворился в Реми Лебо. Он усыпил его нервные пучки, окончательно обездвижив, и рылся, словно в драгоценном ларце, полном сокровищ, в его воспоминаниях, таких беззащитных и обнажённых теперь, под действием подавителя. Натаниэль уже бывал в этом сознании, в котором было столько горьких и болезненных воспоминаний, начиная от детства, полного насилия со стороны взрослых, заканчивая подлым предательством, в результате которого была убита посредственная, по мнению Эссекса, Белладонна. Весь мир обрушился на бедного Реми, Гильдия Убийц, к которой принадлежала его новоиспечённая жёнушка, объявила нешуточную награду за его голову, а от стресса его способности буквально вышли из-под контроля. Вся эта трагедия, достойная Шекспира, и привела Реми прямо в руки Натаниэля. Он на несколько секунд задержался взглядом на воспоминании о безжизненном лице Белладонны, о её синюшных губах, приоткрытых, словно для поцелуя. Пожалуй, такая она больше нравилась Натаниэлю. Но всё это он уже видел. Нужно что-то свежее. Реми лежит на полу, а сверху его седлает Мистика, но Реми очень и очень страшно, и он все равно просит её о сделке. «Ох, так ты решил сбежать, оставив меня совсем одного» Это несколько огорчило Натаниэля. Он должен собственноручно удалить глазное яблоко Реми, которое станет доказательством его смерти для каких-то мафиози снаружи, и тем самым открыть калитку Утопии для его дорогого друга. «Но что я вижу? Сожаление? Ты не хочешь уходить?» Реми, бедный и трепетающий, словно мотылёк в ловушке, всё ещё пытается сопротивляться ему. «ПОКАЗЫВАЙ» Он приказывает, едва встречая слабые попытки Реми защититься, закрыть от него что-то вкусное. Волна чужого тепла накрывает его, от чего Натаниэлю становится не по себе. — Здесь не курят! — одновременно говорят двое в воспоминании о уютной кухне маленького домика. Третий сидит за столом и неспешно стучит ложкой о тарелку. Эссекс не видит лиц, они размыты, и, очевидно, Реми не хочет делиться этим воспоминанием до конца. Но Натаниэль видит, как ему хорошо в этом воспоминании, и давит сильнее. Просанировав область операции и накрыв Реми простынёй до подбородка, Натаниэль развернул на столике рядом полотенце со стерильными инструментами. Он был достаточно опытным врачом, чтобы после удаления не забивать глазницу ватными тампонами с перекисью, а попросту использовать гемостатический зажим на нервные окончания и крупные сосуды и ловко наложить швы. На сначала надо было аккуратно разрезать конъюнктиву, чем он занялся с точностью и изяществом настоящего мастера своего дела. В нос ударила странная смесь запахов, и Натаниэль не сразу понял, что это снова фантом из воспоминаний Реми, умиротворённое лицо которого вот-вот лишится глаза. Шалфей, эвкалипт, какой-то мерзкий букет разнотравья, приводящий Реми в блаженный священный трепет. Его нос щекочут длинные волосы, в которые он, как жадный ребёнок зарылся, всё боясь не надышаться вдоволь. Он снова не видит лица, поскольку Реми отчаянно не хочет ему показывать. Пряди перед закрывающимися от наступающего сна глазами белые, и Натаниэль принимает её за мерзкую дочку Мистики, и покидает это воспоминание. «Твоя сентиментальность чуть не растрогала и меня» Эссекс перетекает из маленькой узкой кроватки на чердачке вместе с воспоминаниями Реми на крыльцо дома. Вокруг луизианские умиротворяющие пейзажи, и закатное солнце раскрашивает мир в оттенки рыжего и красного. В кресле-качалке сидит женщина, и лицо её покрывается рябью каждый раз, как Эссекс хочет рассмотреть получше, и темнокожие руки её орудуют позвякивающими вязальными спицами. Из дома на крыльцо, скрипнув видавшей виды потрескавшейся от десятка слоёв побелки дверью, выходит сам Реми с двумя тарелками гамбо. Но он не молод, как сейчас, а очень и очень стар. Морщины и поседевшие волосы не сильно испортили его, но Эссекс всё же недоволен. «И это твои жалкие мечты? Со мной у тебя бы было всё, что пожелаешь, но ты продолжаешь убегать и упорно игнорировать тот факт, что без меня ты бы давно сдох в собственных экскрементах. Неблагодарный ты ублюдок» Глазное яблоко, такоё идеально чёрное, с красным островком радужки, ложится в маленький контейнер неподалёку, и Натаниэль, чувствуя себя настоящим вандалом, принимается зашивать рану. Он сделает всё максимально красиво, жаль, нет подходящего протеза под рукой. Красотки всё также будут сходить от Реми с ума, подумаешь, правый глаз не открывается, этих бабочек-однодневок это не остановит. Натаниэль аккуратно упаковывает слой за слоем извлеченный глаз, посылает ментальное сообщение, и через долю секунды операционная снова наполняется фиолетовой дымкой. Ночной Змей забирает контейнер и клыкасто улыбается, протягивая Натаниэлю сложенный вдвое лист бумаги. — Передай, когда проснётся. «Сегодня в полночь. Угол Блумфилд и Галф-авеню. Наверху» Натаниэль поджимает губы, и колеблется между уничтожением записки и доставкой её до адресата. Ночной Змей уже исчез, и ничего не мешает ему без зазрения совести избавиться от записки. Но нет, Натаниэль совсем не такой. Он кладёт записку во внутренний карман плаща Реми, туда, где лежит смятая пачка сигарет. — Если любишь — отпусти? Вот как они говорят, да? — спрашивает он у Реми. — Как бы я не был привязан к тебе, мой хороший, ты далеко не первый в моём списке обожания. Панель оповещения пикает, сообщая, что кто-то пришёл на приём, и Эссекс быстро снимает шапочку, маску, хирургический халат и перчатки, и бросает их на стул. Он спешит наверх, туда, где располагалась официальная приёмная Натаниэля Эссекса, частного практикующего врача. Скотт два часа просидел в машине, наблюдая за обычным двухэтажным домиком в районе Уэстерли. Район был на удивление спокойным и состоятельным, его даже не особо и патрулировали, что уже говорило о многом. Дорога, как и везде, немного разбита, да и фонари уличные зажигаются через один, но кого это может беспокоить? Дом был ухожен, о нём заботились и чинили, даже небольшие кустарники были подстрижены идеальными кубами. Скотт хмыкнул, понимая, что наружное наблюдение в данном случае ничего не даст. Он попытался несколько раз позвать Джину, но та теперь была для него недоступна. Снова, как когда-то давно, Скотту предстояло отвоевать её у другого мужчины. Но, в отличие от того раза, в этот Скотт не собирался молча дожидаться расположения Джины. Он должен был прояснить всё максимально жёстко и решительно, расставив все точки. «Обосраться опасный?» — предупреждала карандашная надпись в листке Эммы напротив имени Натаниэля Эссекса. И это единственное настораживало Скотта. Он примерил шлем Магнето, севший холодным металлом вокруг головы, и поморщился, когда была задета рана на затылке. Скотт закрыл глаза и попытался снять очки — дужки упёрлись в шлем, и он чертыхнулся. Ладно, всё равно вид у него в этом шлеме был довольно глупый. Скотт снял его, вышел из машины и направился по подъездной дорожке к входной двери. «Доктор Эссекс Семейный врач Рентген, анализы, стоматология» Серая табличка у вычурной двери отразила его размытый силуэт. Скотт нажал на кнопку звонка, и, не услышав никакого звука, остался ждать. Как в дешёвом фильме ужасов, дверь открылась сама собой, приглашая войти. Внутри располагающей приёмной было пусто, Скотт подумал было присесть на мягкий диван, но решил, что это будет слишком… просто слишком. — Ах, мистер… — сказал чуть высокий голос откуда-то из-за двери, которая не потрудилась отвориться, пропуская Эссекса в приёмную. — Саммерс, — процедил Скотт. Чёрт, мужик был поистине впечатляющий, и в точности он был в том воспоминании, что Меркатор любезно подкинул Скотту. Скотт мало на кого смотрел снизу вверх, и в вдобавок к высокому росту и вампирской бледной коже, Эссекс даже под врачебным халатом демонстрировал рельефные руки и широкие грудь и спину. Про лицо, которое было буквально воплощением всех клишированных главных героев из кино золотой эпохи Голливуда, даже думать не пришлось. Он был намного лучше Скотта по всем параметрам. — О! — на лице Эссекса отразился неподдельный интерес. — Какая встреча! Наслышан, наслышан. Эссекс, кажется, даже не напрягся. Он вальяжно, с грацией, слабо ассоциирующейся с его ростом и размерами, прошёлся взад-вперед, как-то неприятно оценивающе разглядывая Скотта, застывшего на месте, как идиот. Он и был идиотом. — Что же мне с тобой делать? — вдруг прошептал Эссекс. — Ты совсем ебанутый? — только и смог сказать Скотт, бить морду этому мужику уже не казалось такой уж и глупой идеей. — Не сильнее тебя, — парировал Эссекс. — Ты пришёл ко мне с багажом злости и непонимания, вот я и рассуждаю, что же мне с тобой делать. — Что у вас с Джин? — С твоей женой? — Эссекс театрально потёр подбородок, вскидывая брови. — Абсолютно ничего. — А это? — Скотт ментально выплюнул в него яркую картинку с ненавистным поцелуем. — О, как ты умеешь. Сказывается жизнь с телепатами, да? Это, я скажу, небольшое недоразумение. Видишь ли, Скотт, — Эссекс снова начал расхаживать взад-вперёд, — ты уверен, что это всё ещё твоя Джинни? У Скотта заскрипели зубы и сжались кулаки, он уже был готов броситься на этого громилу, но секундный порыв быстро угас, когда рубин на лбу Эссекса слабо замерцал. «СТОЙ СМИРНО, СКОТТ» И он подчинился. Скотт не смог иначе. «Бля», — только и успел подумать он, как Эссекс вышел из приёмной. Послышался звук открывающихся дверей, звона ключей, и спуска тяжелого тела вниз по ступенькам. Дело было дрянь, этот хрен очень тихо и незаметно, воспользовавшись клокотавшем в Скотте гневом, взял его тело под свой полный контроль. Да уж, и вправду обосраться опасный. Скотт старался вернуть себе хладнокровие и не паниковать. «Видишь ли, друг мой», — оглушительно зазвучало у Скотта в ушах, — «Твоя ревность абсолютно неуместна» «ИДИ КО МНЕ» Тело расслабилось, всё ещё не давая Скотту взять над собой контроль. Мышцы, как по велению кукловода, действовали отдельно от него желаний. Скотт остался лишь наблюдателем, и изо всех оставшихся у него сил он бился в клетке отказавшегося подчиняться тела. Так он прошёл, нервно сравнивая происходящее с шутером от первого лица в игровом автомате, через приёмную в кабинет-смотровую, и оттуда по ступенькам вниз в подвал. Эссекс встретил его тут же с ватной палочкой в руках. «ОТКРОЙ РОТ» Челюсть сама собой разжалась, и Эссекс провел палочкой по внутренней стороне щеки Скотта. — Вот видишь, просто образец слюны, и это, — он воспроизвел сцену, в которой самолично целовал Джину, — абсолютно тоже самое. Тогда не было инструментов под рукой, пришлось немного выкручиваться. Эссекс улыбнулся, помещая ватную палочку в контейнер. Он развернулся и ушел из коридора, в котором они стояли, в большое помещение позади. Скотт различил лишь стеллажи, забитые оборудованием и склянками, рабочий стол и стул, нагроможденный вещами. Эссекс довольно скоро вернулся. — Ты скажешь, ну ведь можно было взять волос, абсолютно то же ДНК. Но, видишь ли, это было слишком просто. Я должен был доказать ей, что способен справиться с тем делом, что она мне поручила. И я справился. Может, если ты всё ещё будешь жив, когда я закончу, я покажу тебе. Но, сам понимаешь, после этого я всё равно с тобой покончу. То, о чём он говорил, уже не пугало Скотта. Он окончательно решил, что Эссекс сраный социопат. И он взял Джин под контроль также, как взял сейчас и его. «Это ты сделал?» — спросил он, показывая Эссексу мёртвого Чарльза Ксавье. — Ох, нет, нет, мой хороший. Конечно не я. Это всё была она. «Джин?» Эссекс рассмеялся так добродушно, что внутри Скотта всё сжалось, хотя он всё ещё не получил контроль над телом. — Никакой Джин тут давно уже нет, — только и сказал он, поднося свои изящные ладони, правда всё равно довольно внушительные, к лицу Скотта. — Ну, давай посмотрим, что у нас тут. Он схватился пальцами за дужки очков и потянул. Скотт злорадно усмехнулся про себя. Но ничего не произошло. Мир всё ещё был ужасающе красным, но губительного луча прямо в лоб Эссекс не получил. Он удерживал излучение глаз Скотта телекинезом невероятной силы, пока на лице его блуждала пространственная улыбка. — Как красиво. Воистину, природа гениальна, а я лишь жалкий… Всё случилось одновременно: Эссекс слабо ойкнул, рубин на его лбу в мгновение погас, и глаза Скотта получили свободу. Красный луч ударил Эссекса чётко промеж бровей. Скотт со всей силы зажмурился, вновь получив контроль над собой, с пола послышался протяжный стон — Как же ты любишь попиздеть. — Гамбит? — Oui, mon ami, — голос Реми был таким слабым и неуверенным, что Скотт на секунду подумал, что это всё ещё игры Эссекса. — Вот, держи — в руку Скотта легли его очки. Это и правда был Реми. Он сел на корточки возле свалившегося на пол и стонущего Эссекса, и вынул шприц у того из бока. — Понятия не имею, что я ему вколол, — довольно сказал Реми. — Но, думается мне, не зря. Лицо Эссекса обгорело, а рубин весь покрылся трещинами и из-под него сочилась кровь. — Что ты тут делаешь? — Скотт присел с другой стороны от Эссекса, скептически оценивая его состояние. — Я удалил ему глаз, — вдруг сказал Эссекс, словно через силу. Скотт посмотрел на Реми, тот, уловив сказанное, зачесал спадающие на лоб волосы назад и поднял лицо так, чтобы Скотт увидел. Правый глаз его был закрыт, а сбоку, ближе к носу, виднелся небольшой свежий шов. — Пиздец, — только и сказал Скотт. Просто пиздец какой-то. — Не сдохнешь? — спросил Реми у Эссекса. — Н-нет, — простонал тот, зажимая лоб рукой, пальцы ещё недавно казавшиеся смертельными, теперь покрылись кровью своего обладателя. — Очень жаль. — Реми подскочил и пнул лежащего под рёбра. Эссекс взвыл и закорчился на полу. — Что ты сделал с Джиной?! — Скотт дёрнул Натаниэля за лацканы халата, заставив того присесть. Голова его безвольно откинулась назад, и Скотт, напрягшись, оттащил его к стене, и прислонил к ней спиной. — Ничего, — как загипнотизированный промямлил он. — Тогда зачем тебе её гены? И мои? Ты, блять, местный Виктор Шранкенштейн? — Всё так, — сказал Реми из-за плеча Скотта. — Ей нужно тело. Тело твоей жены идеально… Скотт не выдержал и прописал тому пинок ботинком в солнечное сплетение. — Говори всё! — Лучше… посмотри, — Эссекс.. улыбался? Он протянул руку, и показал на дверь в другом конце операционной. Дверь оказалась заперта, и Скотт снял очки, чтобы проделать дыру в том месте, где был запирающий элемент. Внутри горел приглушённый свет и стоял мерный гул работающих генераторов. По стенам вокруг стояли прозрачные колбы, некоторые были пусты, некоторые были наполнены мутно-зелёной жидкостью, и то, что в них плавало, решил Скотт, должно остаться для него секретом. На противоположном стеллаже покоились десятки, если не пара сотен, увесистых папок с бумагами, на рабочем столе громоздились химические установки. Но по центру комнаты огромная простыня накрывала нечто, на что, очевидно, Скотт и должен был посмотреть. Резким движением он сдёрнул покрывало и не поверил своим глазам. — Mon Dieu, — прошептал Реми, подкравшийся так тихо, что Скотт вздрогнул от неожиданности. В большой прозрачной колбе мирно плавала Джин. Но она была, словно… моложе? Лицо её выражало такую божественную безмятежность, что Скотт чуть не залюбовался этой душераздирающей картиной. К телу её вели множество проводов и трубок, а монитор сбоку отображал процессы жизнедеятельности. Она была жива. — Что это за хуйня?! — Скотт ворвался в коридор и приложил Эссекса головой об стену. — Ты что с ней сделал?! — Это не Джин, — теперь кровь сочилась ещё и изо рта. — Ей... нужно было новое тело. И я сделал его. Вырастил из ДНК, что извлёк из слюны твоей жены. Правда, невероятно? — Кому — ей? Кому — ей, мать твою?! — Я… не могу сказать. Она не разрешает. Скотт снова шарахнул того об стену, но, прежде чем уйти, вернулся в злосчастную лабораторию. На улице Реми дрожащими руками пытался поднести сигарету ко рту. Едва он зажал её губами, из дома выскочил, как ошпаренный, Скотт. Он Схватил Реми за локоть и потащил за собой. Сигарета упала на землю, и Реми сиротливо посмотрел на неё, увлекаемый Скоттом к машине.