Краеугольный камень

* * * Сибил точно помнит тот первый день, когда метка начала меняться: именно в тот самый день она получила первый настоящий социалистический памфлет. И как раз тогда девушка понимает, что бабушка подразумевала под понятием "трудности с суженым". Новый шофер, ирландец, спрашивает: "Так значит, вы будете поступать по-своему?" - и метка будто пылает огнем, Сибил дрожит, вскрикивает и прижимает ладонь к груди. В этот момент автомобиль трясется на ухабах, и Бренсон сильнее сжимает руль. Она замечает его напряжение, видит, как он бледнеет. В зеркале заднего вида они ловят взгляд друг друга, замечают расширившиеся зрачки. Теперь уже ничего нельзя скрыть. Бренсон сначала замедляет скорость, а потом останавливает машину на обочине. Рукой в перчатке он прикасается к своей груди, повторяя жест Сибил. - Ты... - шепчет она. Сейчас они одни, никто за ними не наблюдает, но от этого взгляда у нее мурашки по коже. - Ты... - повторяет он, и молчит, ожидая. Сибил думает, что ей следовало бы бояться. Ей правда следовало бы бояться. Ее суженый, тот, кого она стремилась найти, оказался шофером-ирландцем, которому не доверяет ее отец и которого едва ли помнит в лицо и по имени ее мать. Сибил прикусывает губу и снимает перчатки. У нее уже ладони мокрые от волнения. Ее пальцы дрожат. Ей следовало быть в шоке, ей следовало бояться, ей следовало бы чувствовать себя оскорбленной, но сейчас у нее только одна мысль: "наконец-то мы знаем...". Теперь обратного пути нет, они оба знают. Она вспоминает те опасения: бедняк, иностранец, издалека. Бабушка так расстроится... - Что же, - говорит Бренсон, нарушая напряженное затянувшееся молчание. - Мы едем к портному, миледи? Он осторожен и тщательно следит за интонациями. Он не смотрит ей в глаза. Сибил прикасается к губам кончиком пальца. Она думает: "нам легче было бы притвориться, что мы не знаем. Притвориться. Вести себя так, будто метка не изменилась". Но она же знает, что метка изменилась! Она чувствует покалывание на коже, и, когда трет ткань, соприкасающуюся с меткой, возникает такое ощущение, будто она натерла ранку. Слишком реальное чувство. Она наблюдает за Бренсоном, за его попытками замкнуться, и чувствует боль, которая неожиданно сменяется теплотой. - Нет, - отвечает она. - Я знаю, куда нам лучше поехать. Бренсон смотрит на ее отражение в зеркале и снова заводит авто. Она слышала о кафе "Кошка" от Алисы и женщин, которые заведуют рипонской женской организацией. Это небольшое заведение в дальнем переулке города, где подают в основном чай и кофе. В этих местах никто не знает, как ее зовут, и даже если ее платье и шляпка наводят на размышления, все равно она может сойти за гувернантку или горничную, донашивающую платья госпожи. Еще хорошо, что она выбирает платья попроще, чем у Мери или Эдит. Бренсон никак не может скрыть униформу шофера, только снимает шляпу и перчатки. Когда они подходят к кафе, Алиса как раз стоит во дворе с несколькими другими женщинами, и машет рукой, приветствуя Сибил. Бренсон удивленно приподнимает бровь: - Миледи, откуда вы знаете о таких местах? Ей становится обидно: - Пожалуйста... пожалуйста, не называйте меня "миледи". Бренсон смотрит на нее и тихо отвечает: - Но я должен говорить с вами как подобает с леди. - Думаете, я что-то скажу отцу? - шепчет она в ответ, и с болью понимает по выражению его лица, что сказала что-то не то. - Нет, я не это имела в виду... - Вы вдвоем? - спрашивает официантка, подходя к ним так неожиданно, что Сибил вздрагивает. У кудрявой брюнетки приколота к платью лента с тремя полосами: белая, пурпурная и зеленая, цвета суфражисток. - Можно нам устроиться в уголке потише? - спрашивает Бренсон. Официантка внимательно разглядывает его: в конце концов здесь не так часто появляются мужчины. - Ну вряд ли, но посмотрим. Пойдемте. Сибил не одевает перчатки, прячет руки в карманы. Не то чтобы здесь кто-то на нее смотрел, но так лучше. Официантка ведет их подальше от тех столиков, за которыми устроились Алиса и шумная компания суфражисток. Здесь, за стеной, не так шумно, и достаточно далеко от окон, так что сидящую за столом пару не увидят с улицы. Бренсон собирается отодвинуть стул для Сибил, но девушка делает это сама, снова вызывая у него нескрываемое удивление. Он улыбается, но эта улыбка быстро исчезает, снова заставляя Сибил волноваться. - Простите, миледи, я не знал, что тут надо вести себя по-другому. - Тут? Ах, да... - она смотрит на официантку. Та глядит на них с нескрываемым любопытством. Похоже, к концу дня точно пойдут слухи о том, что Сибил не из простой семьи. Сибил заказывает кофе со сливками. - У нас еще есть булочки с кремом, - говорит официантка и смотрит на нее, будто пытаясь заметить какие-то отличия девушки "голубых кровей" от остальных. Сибил чувствует внутри какую-то тянущую пустоту, но отвечает: - Хорошо, давайте и булочки. Официантка кивает и обращается к мужчине: - А вам чего? - Кофе, - отвечает Бренсон. У него тоже дрожат руки. Официантка-суфражистка резко разворачивается и уходит. Сибил разглаживает ткань юбки. Под настороженным взглядом Бренсона ей неловко. - Я не хотела вас обидеть, - смущенно говорит она. - Ну, когда говорила, что мой отец не узнает. Я имела в виду, что я не скажу ему ничего такого, что повредило бы вам. - Да я и так сам найду неприятности на свою голову, - отвечает он и снова прикасается кончиками пальцев к груди, там, где метка. - Если ваш отец узнает о метке, мне точно придется уйти. Даже не сомневаюсь. Сибил хочет сказать, что не надо сразу говорить об этом с отцом, но заставляет себя сдержаться. Что же, что же теперь делать?... - Мы не первые и не последние, с кем такое случилось, - продолжает Бренсон. - Я работал в одной семье в Дублине, и была у них незамужняя тетка, о которой в доме было не принято говорить. Дело в том, что ее суженой оказалась горничная. - Горничная?.. - Это бывает не так уж редко, миледи. - Я знаю, - быстро отвечает Сибил и мгновенно краснеет. - Ну, то есть... подруги рассказывали... - Правда? - удивленно спрашивает он. - Знаете, Бренсон, я хожу в клуб вышивки, где собираются суфражистки. Правда же, невозможно бывать там и не узнать о таких вещах? Бренсон поглядывает в сторону и пытается сдержать улыбку. Сибил поправляет волосы и думает о том, что лучше было бы снять шляпку. Затем она спрашивает, вспомнив о том, как относятся к слугам мама и бабушка: - Должно быть, ту горничную уволили? - Уволили. Но та леди, Люсиль, если я точно помню, сбежала с ней. С тех пор от них не было никаких вестей. Сибил не может сдержаться и немного нервно смеется. - Но вы же не хотите сказать, что и нам стоит сразу сбежать? Бренсон краснеет. - Ни в коем случае. Знаю я, как у вас относятся к меткам. - То есть, у нас? - взволнованно интересуется она. - Аристократия. Дворяне, - он пожимает плечами. - Высший класс. Таким, как вы, говорят, что метки ничего не значат, и вы в это верите. Она сердится. - Вы же совсем не знаете меня. Не знаете, какая я, чем живу, что на самом деле думаю вообще о метках и что о них знаю. - Но речь идет не о знаках вообще, речь идет о том знаке, который у вас, миледи. И если вам не нравится то, что нас связывает метка, так и скажите, мы об этом забудем и каждый из нас вернется к своей привычной жизни. Она отворачивается, будто получив пощечину, и глядит на окно чуть вдалеке от них. Идет дождь. За окном так же мрачно, как и у нее на душе. - Если честно, я не знаю еще, чего я хочу, - наконец медленно отвечает Сибил. - На самом деле, я была готова даже к тому, что могу никогда не встретиться с суженым. Я опасалась и того, что могу встретить его и не узнать. Бывает же и так, люди проходят мимо друг друга каждый день и так и не чувствуют, что судьба не зря сводит их вместе. Не все реагируют на метку столь... м... очевидно. Бренсон немного успокаивается. - Только всё равно вы не были готовы к тому, чтобы оказаться суженой шофера. Сибил краснеет по уши. - Да не в этом дело! - Не в этом? - переспрашивает он. - Конечно же, нет.