Краеугольный камень

* * * Происходит что-то странное. Метка Сибил начинает жечь. Хотя, не совсем так. Не то чтобы она печет. Иногда, без причины, метка то теплеет, то становится холодной. Она не не меняет места и не печет так, как рассказывала Анна. Просто более заметна. В один солнечный февральский день Сибил снова перерывает всю отцовскую библиотеку, и чувствует какой-то странный поток тепла, как будто солнечные лучи забрались под кожу. Но метка просто дает о себе знать и не меняется. Сибил спрашивает Мери, бывало ли такое с ней, но та смотрит на нее, как на сумасшедшую, и они больше об этом не говорят. * * * Клуб по вышивке основывается будто сам собой. Сибил рада была бы основать что-то такое сама, но идея принадлежит Алисе. Алисе всегда приходят в голову самые интересные мысли. Алиса гувернантка. Не самая лучшая, как сама в один день признается, когда Сибил разговаривает с ней и с другими женщинами в Сити-Холле. - Я слишком умная, чтобы быть хорошей гувернанткой, мне всегда кажется, что я могла бы лучше, - рассказывает Алиса. - Хотя кое-что у меня получается. Я люблю детей и люблю преподавать. - Она с интересом присматривается к Сибил: - Ты тоже учительница? Ты говоришь так грамотно, наверное, работаешь в каком-нибудь хорошем доме... - Я не работаю... но иногда думаю, что хотела бы быть гувернанткой, - отвечает Сибил, покусывая губу. - Мои родители ни за что бы не разрешили мне поступить в университет или работать. Но это же не так ужасно, как написано в "Агнес Грей"? Алиса смеется, запрокинув голову. Вот кому Сибил иногда завидует - Алиса без проблем осуществляет всё, что задумала. Она на полставки работает секретарем у врача, а оставшееся время проводит в Сити-Холле, участвуя в борьбе за избирательное право для женщин. Алиса говорит с типичным йоркширским акцентом, от которого давно избавились родители и кузен Метью, и кажется, каждый день совершает что-то необычное. Сибил думает о своем собственном спокойном существовании, о том, что сама не живет, а наблюдает за жизнью, и всё больше желает что-то изменить. - Ну как тебе сказать, - отвечает Алиса. - Бывают хорошие дети, бывают непослушные, но тут ничего не поделаешь, надо просто иметь немного терпения. Но что мне нравилось в работе гувернантки, так это то, что я убедилась: девочки соображают не хуже мальчиков, а иногда и лучше. Поэтому любой умный человек должен рано или поздно прийти к тому, что избирательное право для женщин необходимо. Сибил кивает, а потом хмурится: - Но ведь в парламенте много умных людей, правда же? - Дорогая, есть умные люди, а есть те, кто притворяются умными, - Алиса успокаивает ее. - Даже в парламенте дураков хватает. Против того мы и боремся. За это выступала Эммелин Панкхерст и те женщины на Даунинг-стрит. Слышала про прошлогодний закон? Суфражисток, задержанных на митингах, собираются приравнивать к политическим преступникам. - Это касается и нас, - говорит пожилая коротко стриженная женщина, которую Сибил не знает. Алиса кивает. - В тюрьмах насильно кормят тех, кто объявляет протест голодовкой. Со мной это случилось всего раз, а есть женщины, которые переживали это и девять, и десять раз, и всё равно бунтуют. Их силой заставляют открывать рот и засовывают в горло шланг, через который вливают жидкую еду и воду, - ее глаза темнеют от ярости. - Иногда тюремщики ошибаются и засовывают шланг в трахею вместо пищевода. Сибил судорожно сглатывает. - Но тогда... - Одна девушка из соседней камеры именно так и захлебнулась, - рассказывает Алиса. - После того случая я решила, что буду учиться на врача. А то ведь для женщин нет врачей-женщин. Только мужчины, хотя кто может лучше изучить организм женщины, чем сама женщина. Вот что я хочу сделать. Правда, меня не приняли ни в один университет, но я упрямая. Я знаю, чего хочу, и они меня не остановят. Суфражистки одобрительно перешептываются. Сибил прячет руки в карманы. У нее такое чувство, будто земля зашаталась у нее под ногами. - Хотя, с другой стороны, это закон разрешает освобождать суфражисток по состоянию здоровья, - продолжает Алиса, поправляя волосы. - Тем не менее, нас не признают, с нашими принципами не считаются, нам не дают право называться политиками. Нас считают преступницами и возмутительницами общественного порядка. Это легче, чем признать, что порочна система в целом. Но хуже всего, что женщины, которые читают газеты и знают только то, что говорят о нас мужчины - полицейские, журналисты и политики, тоже считают нас преступницами. Если бы мы могли поговорить с ними по-другому, чтобы они не видели наших значков, плакатов и протестов, они бы поняли. Коротко стриженная женщина не согласна: - Алиса, дорогая, ты сама знаешь, это бесполезно. С теми женщинами, которые замкнуты в своих гостиных, кухнях и садах, никак не поговоришь. Кто хочет бороться, уже с нами, а кто хочет прятаться, пусть прячутся. - Но это не честно оставлять людей в неведении! - возмущается Сибил. Она думает о Гвен, которой нужны все те возможности, которые могло бы дать избирательное право для женщин. Но Гвен, например, даже не подозревает, что есть какие-то возможности вообще. Она хочет стать секретарем, чтобы получать большее жалование, но не предполагает, что женщины вообще имеют право зарабатывать больше. - Давайте хотя бы попробуем. - Молодец, Сибил! - Алиса обнимает и хвалит ее, от этого становится неловко: неужели она и правда предложила что-то стоящее? - Мы можем организовать... ну, например, типично женский кружок, и там постепенно рассказывать женщинам, кто мы такие. Сделать что-то вроде этого в каждой деревне, везде, где это необходимо. Какой-то миг они все молчат. Потом коротко стриженая женщина предлагает: - Поэтический кружок? - Может, театральный? - спрашивает Марта Бейкер, девушка, которая хочет работать в Даунтоне. Сибил задумывается о том, что ее можно пригласить, когда Гвен уйдет на должность секретаря. - Вязание, - предлагает Сибил, настаивая, даже когда Алиса кривится. - Ну например, моя бабушка любит вязать. Она говорит о бабушке из Америки. Бабушка по отцу наоборот, терпеть не может спицы и нитки. - Лучше не вязание, - отвечает Алиса. - Вышивка! Это красивое и милое хобби, и при этом у нас острые иглы в руках. - Она улыбается во все тридцать два зуба. Улыбка прямо-таки до ушей. - Думаю, Эммелин Панкхерст одобрила бы. - Или Кристабель, - соглашается Марта. - Мы можем дать им прочесть речи Ленина, - предлагает коротко стриженая женщина. Ее зовут Эвелин Сен-Клер. Она работает на почте, и у нее трое внуков. - Или лучше манифест коммунистической партии. - Или трактат о собственности? - добавляет Софи. Она немка, ее полное имя София Магдалена Эйхер, но все зовут ее Софи, на английский лад. Она анархистка. - Еще у меня есть издание "Пророка Люцифера". Мне присылает книги двоюродная сестра из Америки. - Уолден! - возражает Марта. - "Свобода"! - "Гражданское сопротивление"! - Только не говорите все сразу! - останавливает их Алиса. - У меня уже в ушах шумит. Женщины смеются. - Уолстонкрафт, - предлагает Сибил. - Трактат о правах женщин. Или труд Энгельса о возникновении семьи. Может, даже прессу о суфражистках. - Слишком серьезная литература для начинающих, - возражает Алиса. - Но можно попробовать. Мы так дойдем до того, что будем вышивать зеленые и алые узоры. На белом фоне, конечно! Ее глаза сияют. Позже, когда все женщины расходятся, Сибил не спешит. Ей надо идти, чтобы успеть в Даунтон к завтраку, но у нее есть вопрос. Алиса смотрит на нее. - Что-то случилось, Сибил? - Ну, просто... - Сибил кусает губу. - Я думала про метки и предназначение. Вообще-то, меня много лет интересует этот вопрос. Когда я перечитывала Платона, я снова думала, почему у людей есть метки. - Ох, сколько у тебя книг! - Алиса качает головой. - Вот бы мне их прочитать... - Я тебе их принесу, только никому не говори! - обещает Сибил, и, получив ответное обещание хранить секрет, продолжает: - Я думала про метки, про то, что боги разделили людей, но оставили им знаки. Если метки есть у мужчин и женщин, значит женщины тоже имеют право на любовь и на выбор! Если каждый из нас - часть какого-то целого, то не так важно, с кем именно ты связан знаком. Если бы не нужно было, чтобы женщины любили, желали и искали счастья, у них бы меток не было... Алиса прикасается пальцем к нижней губе, как всегда это делает, когда задумывается. - Ты говоришь так, будто Платон - непогрешимый авторитет. Хотя на самом деле вовсе нет. Христиане считают, что метки остались от шрама Адама, который остался после сотворения Евы из ребра. Примерно о том же говорят мусульмане и евреи. На востоке, в Японии, метки считаются поцелуями богов и духов. В каждой культуре об этом, как и о сотворении мира, рассказывают по-своему. - Об этом я знаю, - говорит Сибил, натягивая перчатки. - Но просто... они же есть у всех, правда? И у мужчин, и у женщин. Если бы женщина не была равна мужчине, то зачем бы тогда были эти знаки? Алиса думает какое-то время. Потом она берет Сибил под руку. - А знаешь, ты высказала очень здравую мысль! Кажется, не одной Алисе приходят в голову блестящие идеи!