Лунной дорогой

      Тинг, на взгляд Кэйо, оказался скучным. Только и развлечений, что пьянки одна за другой, именуемые тут пирами, долгие саги, рассказывающие об очередном герое, да хольмганги. На них обычно сбегались не просто посмотреть, а поставить на одного или другого бойца. Вагне даже выиграл с десяток монет, как он сказал: «На новый нож мужу в подарок». На их пару, на удивление, никто особо не пялился, да и Кэйо сам заметил несколько таких же. Он уже знал, что почему-то мальчиков рождалось почти вдвое больше. И хоть к моменту совершеннолетия их количество уменьшалось, всё-таки на всех женщин не хватало. Когда появился обычай разделённого ложа, никто не помнил, но чисто мужские пары встречались нередко, а те кто не хотел, могли попробовать украсть себе жену. А то, что при этом нередко и голову можно было потерять, причём в самом прямом смысле, мало кого останавливало.       Этот же день отличался от других тем, что на хольмганг сошлись двое — наследник, признанный сын старого конунга и один из претендентов. Это был решающий поединок: за Аскольдом Красноглазым шло много ярлов, но если победит Харальд, его признают все. Рослого драгга с белоснежной кожей и волосами, с жуткими глазами, которые называли ещё кровавыми и не только из-за цвета, но и за жестокость ярла, не столько уважали, сколько боялись, втайне надеясь на его проигрыш. На утоптанной площадке, с которой загодя убрали все камни, кружились медленно двое. Аскольд поигрывал огромной секирой, время от времени, бросая оскорбления своему более молодому сопернику. Харальд же будто не слышал, какими словами тот поносит его мать и как подробно разбирает обстоятельства его рождения. Остальные драгги молчали, переглядываясь — то, что Аскольд упоминал такие подробности, многим не нравилось: всё же отец признал сына, пусть и во взрослом возрасте. — Что-то ты медлительный стал, Харальд… — издевательски спросил Аскольд. — Никак зад отсидел?       Харальд молчал, не сводя внимательного взгляда с противника. Он-то знал, что уступает ему и в силе, и в опыте, и не лез на рожон, предпочитая выжидать. — Да я вижу, ты совсем ослаб, щенок. Давно не держал вёсла в руках? Давно твой аск не бороздил морей?       Харальд скользил по земле, избегая ударов секиры, уклоняясь раз за разом от смертоносного лезвия. — Или ты так привык искать защиту у женщин, что забыл, как бьются настоящие мужчины?       Харальд скользнул к противнику, коснувшись на мгновение его кончиком меча. Аскольд взревел, почувствовав резкую боль, дёрнул рукой, пытаясь поднять секиру, и с удивлением заметил, что рука не повинуется ему: незаметная на первый взгляд рана была нанесена именно там, где нужно — надрезанное сухожилие от усилия лопнуло. Аскольд перехватил оружие левой рукой, действуя уже более осмотрительно, видно было, что ею он владеет гораздо хуже. — Вагне… Вагне! — потянул мужа за рукав Кэйо. — М? — А Харальд победит? — Должен. Он хороший боец. — Этот, второй кажется, сильнее его. — Сила тут не самое главное, — заметил Вагне. — Это верно, — грустно проговорил Кэйо, зная, что сам бы не выстоял против этого драгга. — Смотри, Харальд знает, что в прямой схватке ему не выстоять и потому выматывает врага. Ого! Видишь? Снова достал… ууу… какая скверная рана…       Аскольд уже стоял на колене, а земля у его ног стремительно пропитывалась кровью, выплескиваясь из перерезанной бедренной артерии. Драгг покачнулся и медленно завалился набок. — Ну, вот и всё... Зрав будь, конунг! — крикнул Вагне. — Как-то быстро всё закончилось, — разочарованно пробормотал Кэйо. — И не говори, я даже удовольствие получить не успела! — поддакнула Ратха. — Ой, а ведь у меня есть ещё время перекусить!       Призрачная леди скользнула к Аскольду и склонилась над ним, помедлила и припала к его губам, словно даря последний поцелуй. Тело судорожно дёрнулось, раз, другой и затихло. — Кэйо, что она делает? — с тревогой спросил Вагне. — Кажется, обедает. — Её видят другие?       Кэйо оглянулся: люди вокруг занимались своими делами, кто удалялся к своим шатрам, кто оставался возле нового конунга, до мёртвого Аскольда никому не было дела. Хотя нет, вон идёт пара воинов с носилками, но к тому времени, как они приблизились, Ратха уже оторвалась от трупа и вернулась назад, довольно облизываясь. — Нет, она видима, только если захочет сама. — Это верно, — улыбнулась Ратха. — А почему ты этого целовала, а того нет? — Кого — того? — удивилась Ратха. — Ну, драгга из тех, нападавших, — пояснил Кэйо. — Так тот же живой был, а это почти мёртвый, — ответила дева-призрак, провожая хищным взглядом носилки с телом Аскольда.       Провозглашение Харальда конунгом на этом и закончилось: тут же на голову надели широкий обруч с четырьмя прямоугольными зубцами — на центральном горел кроваво-красный камень, плохо ограненный и немного неровный, но, несмотря на это, какой-то жуткий. Опоясали наборным поясом, подали меч, а на плечи набросили плащ, отороченный мехом. И на этом вручение символов власти закончилось, драгги прокричали славу, кто тише, кто – громче, а после всей гурьбой направились к широкому дому на пир.       Большой зал с покатой крышей, подпёртой массивными, резными снизу колоннами, был уже готов к праздничному торжеству. Кэйо подивился искусству резчиков, глянув мимоходом на деревянную поверхностность стен и колонн — на них, примерно в половину человеческого роста были изображены деревья и травы, цветы и листья, животные и птицы. Очень необычно, подумалось Кэйо, что у жестоких варваров в пиршественном зале такие мирные картины. Тут бы сцены сражений, да гордые воины, да пленников и добычу изобразить. А вместо этого цветут травы и спеют плоды. Столы в зале расставлены были вдоль трёх стен, никаких скатертей не было, зато под ногами лежал слой золотистой соломы. Узкие окна сейчас закрывали ставни, и сквозь щели тянуло весенней прохладой. — Тебе положено определённое место? — тихо спросил Кэйо. — Нет, я могу сесть где угодно, лишь бы рядом с верхним столом, — чуть удивлённо ответил Вагне. — Тогда пойдём вон туда, — попросил Кэйо.       Ярл пожал плечами, ему действительно было всё равно, но если муж просит. Почему бы и нет? И вскоре он оценил удобство выбранного места — там почти не дуло в спину, зато чувствовался приток свежего воздуха.       Выше резных панелей женщины развесили гирлянды, сплетённые из сосновых веток, украсили их лентами и сделанными из ткани цветами. Роговые кубки, украшенные серебром, уже стояли на столах, ломившихся от угощения — и чего только там не было: жареные куры и поросята, груды овощей и сыра, большие пироги и лепёшки. На последние гости стали складывать угощение и поедать, кто руками, кто ложкой, а кто и двузубой вилкой. Кэйо когда увидел это чудо, чуть рот не открыл от удивления: драгг и вилка! Это что-то несовместимое по определению. — А меня сегодня угостят? — прозвенел голосок Ратхи рядом. — Ты же поела, — удивился Кэйо.       Дева дёрнула точёным плечиком и пробормотала что-то вроде: «Мало» и «Жадина». — Не бойся, на таких пирах поединки обычное дело, — тихо ответил Вагне, — найдёшь, кем перекусить.       Кэйо фыркнул, удивляясь тому, насколько быстро и легко супруг принял в своей жизни появление девы-призрака. Но сейчас не время было спрашивать причину: за верхним столом уже сидел Харальд, по обе руки которого Кэйо увидел двух женщин, молодую и старую, видимо мать и жену нового конунга. Тот как раз поднялся, держа в руках полный кубок, и провозгласил здравицу всем гостям. Его слова охотно подхватили гости, и на миг Кэйо показалось, что он оглох от рёва мощных глоток варваров. Хотя, почему он, проживший столько среди этого северного народа, до сих пор считает их менее воспитанными и образованными, чем жители Бергинии? И разве то, что король Горгий, возжелав красивого мальчика, походя разрушил его жизнь не такое же варварство? Умение читать и пользоваться столовыми приборами, ещё не признак цивилизованности, вон у Вагне дома сундучок с книгами есть, пусть и не всем показывает. А скальды так вообще такие истории вечерами рассказывают — заслушаешься! Сидевший напротив Кэйо драгг рубанул огромным ножом поросёнка, подхватил на кончик добрый кусок мяса и вгрызся в него крупными жёлтыми зубами. Юношу передёрнуло: не все драгги тут цивилизованны, не все. Пир, между тем продолжался, один за другим поднимались кубки, громче становились голоса. — Здорово Финн! Давно не виделись!       Кэйо покосился на лапищу, хлопнувшую по плечу соседа. — Здорово, Медвежья лапа!       «Хииии, действительно лапа, как у медведя!» — Ты где был-то? Говорили, что на юг ходил, верно ли? — Да уж ходил, тебе и не снилось куда. Был я в краю, где горы извергают огонь, а земля трясется, словно в лихорадке. И люди там чёрнее ночи, а звери быстрые, не поймать. Я одного такого голыми руками задавил. Вот шкура, видишь? — на плечах Финна, в самом деле, висела диковинная пестрая шкура. — Вот этими женскими ручками и такого зверя? — не поверил Медвежья лапа. — Да. — Ой, врёшь, такими пальчиками только иглу держать, а не весло. — Что? Ты сомневаешься в моих словах? — взревел Финн, вскакивая на ноги. — До моих рук тебе далеко, — ответил тот, протягивая лапищу покрытую шрамами и мозолями. — Лопаты вместо рук ещё не признак силы, — насмешливо ответил Финн. — Тебе даже бочонка не поднять, не то, что на зверя идти. — Ха! — верзила покрутил головой, увидел слугу, как раз нёсшего очередной бочонок с элем и кинулся к нему, требуя отдать. — Да я его одной рукой подниму!       Народ дружно подержал его восторженным рёвом, явно разделившись на две части: за Финна и Медвежью лапу. — Смотри, сейчас начнётся, — посоветовал Вагне, разворачиваясь к спорщикам. — Ой, а это интересно? — Когда как, — пожал плечами ярл. — Они друзья на самом деле, так что до поединка не дойдёт. — Ха! — верзила стал поднимать вверх бочонок одной правой, но тот покачнулся, пришлось поддержать второй рукой. Драгги взревели, кто разочарованно, а кто поощрительно, и Медвежья лапа показал всем, как удерживает полный бочонок на одной ладони. — Ну? — Не пойдёт, — тут же заявил Финн, — ты его двумя руками поднял. — Да ты и так не сможешь, дохляк. — Смотри!       Финн забрал бочонок, выбил пробку и начал жадно пить. — Ты что делаешь? — взревел Лапа. — Набираюсь сил, — невозмутимо ответил Финн. — А тебе кто не давал?       Но эль коварная штука, вскоре драгг уже выпил столько, что еле стоял на ногах, и бочонок опасно вихлялся в его руках, норовя выскользнуть и разбиться. Кое-как справившись, Финн подкинул бочонок вверх и едва успел поймать, когда тот летел обратно. — Ввиддел? — язык у него уже заплетался от выпитого. — Ты его не удержал, — ответил Медвежья Лапа. — Я поднял, а спор был про это, — упрямился Финн.       Они быть может, ещё бы поспорили, да вот беда — Финна сморил сон, и тот так и прохрапел остаток пира.       Гул голосов, шум, песни скальдов, странные, но уже не раз виденные Кэйо пляски драггов — пир шёл своим чередом, празднуя появление нового конунга.