Play the kitten

Вайолет часто пыталась думать. Пыталась потому, что мысли попросту не удавалось удержать в голове – они разлетались, как канарейки из клетки, устремляясь под потолок, откуда их так тяжело вылавливать. Нужно прилагать усилия, для которых у Вайолет было слишком сильно развито за эти дни состояние апатии и почти что полного безразличия. Почти что потому, что она все же остановилась в тот раз. Она отпустила Анну, стараясь после не особо задумываться о том, что ей на самом деле понравилось. Понравилось чувствовать контроль, власть над кем-то, понравилось ощущать, как стремительно уходит чья-то жизнь. Услышь она еще год назад по радио сводку новостей, где ведущий монотонным голосом сообщал бы об «удушении на бульваре Сансет», Вайолет, хоть и на мгновение, а ужаснулась бы. Но сейчас же Джеймс превращал все в игру, в увлекательную шалость, где правильным изгибом губ и безумным взглядом добирался до самых потаенных уголков души девушки, вытаскивая наружу все скрытые темные желания. И если на данном этапе ее жизни она пыталась размышлять, то раньше это удавалось совсем легко, порой даже без ее собственного желания. Мендельсон считал, что любовь настоящая лишь тогда, когда ты готов пожертвовать ради нее всем, включая собственную жизнь. И Вайолет свято в это верила, чаще чем нужно задумываясь над этим, и равно так же часто приходя к выводу, что еще три года в одном учебном заведении с этим юношей она не выдержит. И где-то совсем далеко, где-то в самой-самой глубине ее сознания Вайолет знала, что разорвать эту дьявольскую связь, как бы ни было болезненно, придется именно ей, и в тайне она стремилась к несчастному случаю. К любому; что угодно. Раз каким-то неведомым природе образом умершие души Джеймса – и точно Хейзел – остались в «Кортезе», то это и один из ее собственных возможных выходов. Вайолет не понимала и ненавидела себя за то, что чувства к Киту сосуществовали как две противоположенные стороны монетки: ненависть и тотальное обожание. Но, что самое отвратительное, Вайолет наслаждалась болью, которую юноша ей приносил. Возможно, именно поэтому она перестала обращать внимание на боль физическую. Она сумасшедшая, не иначе. Ведь как тогда объяснить ее презрение к Киту, осознание того, что он не интересуется ею, но в то же время испытывать нечеловеческий страх потерять его. Что, если он возьмет академический отпуск? Что, если уйдет из университета, бросив всех, включая и ее? Она была в ужасе от размышлений подобного рода, и вот почему так страшилась возможного внезапного решения родителей переехать на другой конец страны или совершенно беспочвенного собственного отчисления. Боль, которую приносил Кит, была толчком к жизни, она заставляла Вайолет каждый день подниматься с постели, но в то же время и была ее погибелью… Джеймс и Хейзел мертвы. Явно мертвы, ярче всего это выдает одежда и манера разговора. Да и потом не только как, но и что именно они говорят. «Раньше показы устраивали часто – новые картины Гарольда Ллойда, Чаплина» - вспоминала Вайолет слова Хейзел в день уборки в кинозале. Ну и кто так будет говорить в наше время? Об остальных ей трудно было судить, хоть она и пыталась. Айрис выглядела как… как обычный человек, как среднестатистическая уставшая от жизни женщина, уже переставшая следить за собой, но и еще не достигшая возраста заказа места на кладбище. На Лиз и Донована думать было глупо, та часто выходила из отеля, иногда возвращаясь с салатами и буррито, да и мужчина постоянно сновал туда-сюда со своей спортивной сумкой. А Салли? Вайолет было неудобно спрашивать, к тому же что разговор как-то никогда не заходил так далеко. Но она была более чем уверена в положительном ответе, учитывая обстановку номера женщины, ее бесконечный треп о выдающихся артистах 90-х и полное отсутсвие представления о сегодняшнем дне. Однажды Вайолет подслушала разговор Лиз и Айрис в небольшой комнатке напротив кухни: - … ей нельзя здесь больше оставаться, если не Марч, так она сама себя погубит! – Лиз в ответ громко и нервно вздыхала. - Сама подумай своей головой! Если мы попытаемся помешать планам Джеймса, какими бы они ни были, то ты догадываешься, что нас ждет? Если уж Салли досталось за непослушание в тот раз, то подумай, что он сделает с нами, живыми людьми! - … она ребенок, она еще совсем ребенок… если не случится чуда, отель погубит ее... *** Знаменательная дата в календаре подкралась незаметно. Двадцать седьмое июля – день рождения Кита. Лиз поведала Вайолет о том, что Джеймс – страстный любитель тематических вечеринок. И для любимого племянника – во что Вайолет уже не верила, учитывая то, насколько далеким на самом деле было их родство – Джеймс всегда устраивал лучшие вечера. - На этот раз тема «Ревущие двадцатые», - Лиз чувственно вздохнула, - тебе повезло. Вайолет залилась улыбкой, перегибаясь через стойку регистрации. - Итак, каков план на день? В чем заключается моя работа на сегодня? Лиз подперла бок, прищурившись. - А ты разве не знаешь? Джеймс дал тебе выходной. Ты свободна. Иди, наслаждайся молодостью, к семи приходи ко мне, я помогу с нарядом. Мысль о том, что весь день ей будет нечем заняться, испугала. Как это выходной? Что он о себе возомнил? Что, если мертв, так все позволено? Работа спасала ее, помогала ни о чем не думать, помогала чувствовать, что Вайолет не бесполезна, что ей есть ради чего продолжать жить. Хотя бы это лето, хотя бы пока не начался учебный год… - Ну уж дудки! – воскликнула та, мило надув щеки и выпустив воздух. – Не собираюсь я сидеть весь день без дела, и плевала я что там Джеймс сказал. Кто, если не я, будет убираться? – Вайолет так настойчиво смотрела на Лиз, что та сдалась. Она протянула ключ; звякнул брелок. - Зал для приемов, - повела бровью Лиз, - дорогу ты знаешь. Вайолет с дьявольски довольной улыбкой схватила ключ. *** Работа и правда успокаивала ее. Словно бы привносила волну умиротворенности, когда мысли не занимали кровь и возмездие. Поэтому Вайолет и нравилось убираться. Да и ко всему прочему, всегда было приятно узнать что-то новое о так полюбившемся ей отеле. Ну и, пожалуй, еще один важный плюс – чувство удовлетворения, когда в самый разгар какого-то действа она осознавала, что это все благодаря ей, что она не просто гость и наблюдатель, но непосредственный и самый первый и главный участник. Одна из дверей заскрипела, и эхо разнеслось по пустому помещению: как будто герой старого фильма ужасов зашел в обветшалый дом с привидениями. Символично, ничего не скажешь. Если в первое ее посещение в зале была кромешная тьма, то сейчас на противоположенной и боковой стенах горели синие неоновые буквы вывесок, гласившие «Я люблю тебя до смерти» и «Боль не приносит страданий». Совпадение ли? Вайолет неприятно передернуло. Даже если бы их и не требовалось бы снимать, она бы все равно это сделала. Зал был действительно огромен. Пустое пространство создавало сквозняк. Лишь у одной из стен небрежно был оставлен, словно забыт, низкий прямоугольный кофейный столик с одним скучающим канделябром на поверхности. С потолка посередине свисала огромная хрустальная люстра, прозрачные подвески и бусы которой едва-едва тихо подрагивали, позвякивая. Вайолет с грохотом опустила на пол ведро и швабру и нащупала выключатель: помещение окутало приглушенным теплым светом. То же действие было проделано и с настенными светильниками. Вывески Вайолет отключила, стараясь лишний раз не читать столь жизненных надписей. Теперь, не в потемках, Вайолет могла осмотреть масштабы своих владений на ближайшее время. Айрис говорила, что ничего сверхъестественного не требуется – «Кортез» и так родня самому Рузвельту. Но вот огромные, точно вата, куски пыли у плинтусов явно не вписываются в дух двадцатых. Вайолет вздохнула, собирая волосы в высокий пучок. *** Лиз притащила магнитофон и CD-диск со странным - среди прочих джазовых композиций - обилием разных версий «Puttin’ On The Ritz». Вайолет и не возражала. Под такую музыку готовить зал для вечеринки в стиле «большая часть фильмов Вуди Аллена» одно удовольствие. Снятые неоновые вывески скромно ждали своей участи у выхода. Хейзел ушла сменить воду в ведре, и девушка двигалась со шваброй по залу одна, едва заметно покачивая головой в такт музыке. Как ее всегда и учили – от конца к выходу, чтобы грязь собиралась равномерно и не размазывалась по уже вымытому. Музыка резко прервалась, Вайолет возмущенно развернулась. - Трудно поверить, что девушка твоего возраста действительно получает удовольствие от работы такого рода, - пропел Джеймс. – Я же ведь дал тебе выходной, мисс Хейзел со всем бы справилась. Вайолет подавила улыбку, облизнувшись, опираясь на ручку швабры. - Мне нравится здесь работать, не хочу отлынивать. Как всегда, Джеймс выглядел шикарно: темный, в едва видимую полоску костюм с иголочки, атласный красный платок, заправленный под белоснежную рубашку, белая гвоздика в кармашке да начищенные до зеркального блеска туфли – мисс Эверс действительно знает свое дело. Джеймс, поведя головой, улыбнулся, повторив за Вайолет и облизнув нижнюю губу, будто насмехаясь. - Что же, почитательница двадцатых, полагаю, и на самом торжестве ты произведешь фурор? – и, усмехнувшись, продолжил, видя недоуменное лицо девушки. – Приношу извинения, я подслушал ваш с Лиз разговор. Она и правда знает толк в нарядах двадцатого века. Но знакома ли мисс Хармон с танцем чарльстон? Вайолет помотала головой. - Знать о нем, конечно, знаю, но танцевать не пробовала. Джеймс, слегка разведя губы в полуулыбке, изящным движением руки нажал на кнопку магнитофона. Вайолет и спрашивать не стала, при каких обстоятельствах он научился пользоваться техникой. Свою версию «Puttin’ On The Pitz» запела Джуди Гарленд. - Иди сюда, - Джеймс сделал шаг, галантно подавая руку. Вайолет, подчиняясь, прислонила ручку швабры к одной из стен. - Я как-то неподобающе одета для чарльстона, - оглядела девушка свои коричневые конверсы и майку с выглядывающим из-под джинсового комбинезона Куртом Кобейном. Джеймс лишь простодушно усмехнулся. - Левая рука в моей, - крепко сжал ее ладошку мужчина, поднимая на уровне головы, - правую мне на плечо. – Вайолет чуть не рассмеялась – все так пафосно и одновременно серьезно. Но, вспоминая о темной стороне Джеймса, она сдержалась, все же очарованная духом двадцатых, что исходил от него так же часто, как идет пар от кипящей воды –постоянно. Плечо казалось каменным; рубашка хрустела, а от его руки на ее спине по телу расходилось приятное щекочущее тепло, как и от любой мужской руки, что касается женского тела. – Итак, все на восемь счетов: в классическом чарльстоне начинают с левой ноги, - Джеймс сделал шаг, Вайолет повиновалась, отступая, - моя вперед, твоя назад, потом правой, и снова левой. Вайолет беспрекословно подчинялась, выполняя движения. Джеймс все считал: «Раз, два, три, четыре…». Его любовь к эпатажу проявлялась и на сей раз. И так серьезен он был, контролируя каждое действие, при этом странно улыбаясь. - Теперь стопы… раз, два, три, четыре, при этом сгибаешь колени, - таким Вайолет его никогда не видела: будто Джеймс вспомнил что-то давно ушедшее в прошлое, что никак не могло вернуться к нему, по чему он непременно скучал. – Теперь прямые ноги, в сторону, спина прямая, а после - с легким наклоном, - он показывал быстрые, интенсивные движения, подошва конверсов Вайолет скрипела, - и так вот руками, - они повторяли все вновь, и девушка счастливо улыбалась, потому что задыхалась, чувствовала энергию, задор, и вкупе с Джуди Гарленд воздух вдруг наполнился легкостью, свободой, наслаждением. И Джеймс так легко и виртуозно выполнял все движения, будто был рожден для этого. Недаром в те времена в высших кругах не знать танцевальных па было сродни преступлению. Было столь странно и непривычно наблюдать, как ее учил модному во времена его молодости танцу тот, кто лишь иногда загадочно прохаживался до бара с намерением подлить тебе выпивку да закуривал сигару, перекидывая одну ногу через другую, бросая при этом цитаты философов. Он крутил ее, поворачивая так, как было принято в этом танце, затем вновь выполняя движения ногами. Малышка Гарленд закончила свою песню. - Отец не позволял ходить на танцы, - вновь напустил пугающей серьезности Джеймс, поправляя платок и выбившийся цветок. – Он считал танцы дьявольской задумкой, - и горько усмехнулся, а затем вздохнув так, словно старался намеренно уйти от темы. – Ну что же, если продолжишь так и вечером, то ты полностью готова. Вайолет расплылась в улыбке; добрая часть волос выбилась из пучка, покрывая плечи. Хейзел вернулась с полным ведром, пристраивая его возле входа, а, завидев Джеймса, послушно сложила руки на фартуке. Джеймс подмигнул Вайолет, удаляясь к дверям. - Не перетрудись, - стуча каблуками, кинул тот прежде, чем скрыться за поворотом. Вайолет пыталась отдышаться. *** Чем чаще Джеймс уделял внимание Вайолет, тем более кроткой становилась и Хейзел, словно четко уяснив для себя, что протеже хозяина перечить категорически воспрещается. Вайолет была рада такому стечению обстоятельств – сказать по правде, ее порой бесило отношение экономки, словно девушка была лишними рабочими руками отеля, Хейзел с первых минут знакомства открыто проявляла свою неприязнь. Но теперь роли менялись… За короткое время Вайолет вычистила полы, протерла светильники - чисто символически коснувшись и громадной люстры, - вытащила и спрятала в кладовой все еще не остывшие неоновые вывески, выволокла кофейный столик с несчастным канделябром, теперь же, с помощью мисс Эверс, втаскивая большой круглый стол из смежного с кухней помещения. - Вот у той стены будет еда, - раздавала указания Лиз, сжимая планшет со списком дел. – А вон там тогда группу посадим. Вайолет стояла рядом, внимая словам. Группу? Живой джаз-бэнд? Ну, Джеймс, ну и затейник… *** Ниши в стенах, деревянные, чуть поскрипывающие полы и прохладный запах ушедшей эпохи. А, может, это лишь воображение Вайолет рисовало идеальную картинку вечера. Как ей хотелось всегда и самой оказаться на такой вечеринке! Совершенно очарованная картиной «Наши танцующие дочери», она и представить себе не могла, что наступит такой день. Двое мужчин – один из них очень уж походил на их еженедельного доставщика тоника – втащили в зал старенькое пианино и совсем древнюю барабанную установку, какие использовали в тридцатых. Любопытствовать Вайолет не стала, прекрасно понимая, что в «Кортезе» ответы либо сами тебя находят, либо вопросы столь глупы и ничтожны, что так и остаются пустыми произнесенными звуками. Вайолет руководила, направляя работу, порой делая замечания, что, мол, подвиньте пианино подальше от стены или возьмите чуть левее, чтобы в нишу встало. Изредка она поглядывала на наручные часики, еще реже посматривая в сторону коридора, боясь, как бы ее деятельность не омрачило появление нежелательных личностей. Тейта, например… Он не пытался выйти с ней на контакт уже несколько дней, и это пугало ее. Ведь нельзя реагировать на затишье охотника иначе, верно? Что-то грядет, но вот что… Вайолет вздрогнула, вспомнив, что порой, читая перед сном глубокой ночью или, трезвея, высушивая полотенцем волосы, она слышала шаги возле своего номера – тихое приминание ковролина, и двигающаяся тень в щели меж дверью и полом. И она знала, что это был он: держал свое слово и не трогал ее, но неизменно был где-то рядом. Раздался звоночек со стойки регистрации, и Вайолет вернулась к реальности, оставив хозяйничать Хейзел. Пятый час – доставили еду. *** Готовить зал для дня рождения Кита было менее напряженно, чем конференцию для врачей. Ответственности меньше, да и работы тоже. А уж о предвкушении холодного шампанского и говорить нечего… Джеймс поощрял алкоголь и курение. В расцвет его молодости это были естественные радости жизни: алкоголь с начала 20-х был запретным плодом, достать который – целое приключение, а сигареты считались не только безвредными, но и даже полезными – табак славился избавителем от многих недугов, в том числе от кашля. Поэтому-то Джеймса ужасали рассказы Вайолет о том, что в настоящие дни родители оберегают своих чад от столь «пагубных» привычек, издавая тучу законов и запретов. «Странный у вас век, - как-то раз сказал Марч в одном из разговоров с Вайолет, - вы осознанно даете подростку право распоряжаться чужой жизнью, разрешая садиться за руль с шестнадцати, но запрещаете продажу безобидного вина до двадцати одного». Вайолет хмыкала, поддерживая нелепость данных правил в сегодняшнем обществе, а Джеймс непременно упоминал о вреде родительского контроля над детьми. Теперь же Вайолет понимала, к чему он вел… Оливер не жалел денег для любимого сыночка. Вайолет знала, что родители Кита – люди строгие, но занятые, поэтому понимала, что Джеймс баловал Кита как мог, а будучи прекрасно осведомленным в том, что взрослых не будет на сегодняшнем вечере, поручил Айрис и Лиз растратить все выделенные средства на утонченную попойку с хорошей музыкой и вкусной едой. В пять вечера Вайолет приняла закуски. Еще не зная, сколько приглашенных гостей, теперь же она явно предчувствовала нечто грандиозное – для перевозки всех коробок на кухню потребовалась не одна тележка для багажа. Девушка самолично рассовывала белые картонные короба по полкам огромных блестящих холодильников полутемной кухни, улавливая тонкие запахи ветчины и чего-то пряного. Торт для именинника был самой большой и самой плоской коробкой. Из кухни - в кладовую седьмого этажа, а после - с очередной коробкой подмышкой - обратно в зал. Лиз накачивала полупрозрачные воздушные шарики, решив, что проще справиться самой, чем объяснять Хейзел как пользоваться агрегатом. Не то что джазовый оркестр, но и бармен и даже несколько официантов были наняты на этот вечер. Это было просто нелепо, насколько Джеймс хотел тотального сходства с настоящей вечеринкой минувших времен. Вайолет изнывала от предвкушения, бегая по этажам то с одной коробкой, то с другой, перетаскивая какие-то предметы, едва не врезаясь в изредка появляющихся постояльцев, указывая рабочим, куда что ставить, где пристроить короба с алкоголем, куда и откуда принести бокалы под шампанское и стаканы под коктейли, где переодеться официантам и у кого просить требуемые ключи. Эта деятельность помогала ей забывать о том, для кого все это торжество готовилось. Она вновь увидит их всех… Запястье приятно побаливало. *** Но как бы Вайолет ни хотела закончить всю подготовку сама, Лиз почти насильно утащила ее готовиться к вечеру, оставив все дела на Хейзел с Айрис. В конце концов, и участники группы в крайнем случае смогут помочь расставить бокалы… Над макияжем и прической Вайолет колдовали Лиз с Салли. В номере пахло средством для укладки волос, горячим паром от щипцов для завивки, пудрой и еще чем-то кислым, о чем Вайолет не очень хотела думать. На туалетном столике Лиз грудой была высыпана вся косметика, какая только имелась. Образ для девушки подбирался долго. - А давай, - Салли вертелась на краю постели, - давай еще чулки, а? Лиз с каменным спокойствием продолжала накручивать волосы девушки. - Мы из нее кокетку Века джаза хотим сделать, а не проститутку, - с легким шуршанием очередной локон ниспадал на спину. Салли поджимала губы, пожевывая один уголок. - А мне можно будет прийти? – вновь с детской надеждой вопрошала та со своего места, разглаживая подол приготовленного для Вайолет платья. Лиз вздыхала. - Спроси у Джеймса. Ну вот, готово, - та повесила щипцы на зеркало, выдергивая вилку из розетки. Когда все они молчали, то можно было слышать, как снизу в зале разыгрывается оркестр. - Я прямо так пойду? – восхищенно спросила Вайолет, дотрагиваясь, будто с опаской, до своих роскошно завитых волос. Порой она пыталась сделать что-то похожее в домашних условиях при помощи фена, но ничего и близко напоминающего эту голливудскую укладку и быть не могло. Лиз фыркнула, тем самым говоря что-то вроде «Ну еще чего! То ли будет!». - Дорогая моя, где же ты видела длинноволосых барышень на вечеринке в двадцатых? – с легкой доброй улыбкой ответила та, снимая с поверхности столика шпильки. – Осталось придать тебе глянца начала столетия. Вайолет с дурацкой улыбкой предвкушения елозила на пуфике, пока Салли, по указанию Лиз, отбирала нужные косметические средства. Не прошло и двадцати минут, как женщины закончили наводить марафет малютки Хармон. Вайолет ахнула, стоило Лиз отойти от зеркала: ее кожа напоминала холодное молоко, ее большие красивые глаза обрамлял ненавязчивый тонкий слой темных теней, и четко очерченные темно-винной матовой помадой губы приковывали наибольшее внимание. Локоны были уложены в прическу как и подобает тому десятилетию – небрежно подколоты у шеи, словно при короткой стрижке. - Теперь ты понимаешь силу косметики? Не в силах ответить, Вайолет лишь медленно кивнула. Но рано было принаряжаться – сначала работа. Лиз неожиданно дала Вайолет последнее указание на день – отнести кое-какой заказ в пентхауз. *** Без подобающего платья Вайолет чувствовала себя глупо, видя отражение в боковинах лифта: безупречный макияж с прической и джинсовый комбинезон с потертыми конверсами. Абсурд! И что в графине? Вайолет абстрагировалась от несуразицы с внешним видом, приподнимая стеклянную пробку: кровь? Пахло именно ею. Вайолет проработала в отеле почти месяц и отчетливо научилась отличать этот запах от всех остальных. Явная кровь. Кому она вообще несет сие подношение? Айрис ведь говорила, что это апартаменты прежней владелицы отеля. Она врач? Или, наоборот, тяжело больна? Тогда почему кровь не в пакете, как в больницах? Столько вопросов и, она была уверена, ни одного ответа. Вайолет вздохнула, все еще боясь часто шевелить губами – вдруг помада сотрется? Сразу после дверей лифта – две сверкающие ручки входа. Вайолет взяла поднос на одну ладонь на манер официантов, и трижды громко постучала. Прислушилась. Никакого ответа. Решив, что терять время здесь нечего, девушка дернула за ручку. - Хе-ей, - позвала она, - есть кто-нибудь? Тишина. Холодные панели на стенах, подсвечивающиеся розовой и голубой неоновыми вывесками по бокам лестницы, ведущей в соседнее помещение: «Ты не творчески одарен, ты просто эмоционален» и «Почему мы не занимаемся сексом прямо сейчас?», три кресла, трехместный диван, обтянутые сверкающей светлой кожей, и круглый кофейный стеклянный столик – предметы интерьера, которые Вайолет успела подметить. Сделав несколько несмелых шагов, девушка чуть не выронила содержимое подноса на велюровый ковролин: - Так, так, так, - Вайолет вздрогнула, дрогнул и графин. – Что же тут у нас? Голос напоминал пение пташек. Совсем неслышно в помещении появилась она – белокурая женщина. Ее черный халат до колен с японским узором поражал своей изысканностью, ее волосы с претензией на беспорядок были тем не менее уложены пышными крупными локонами, ее макияж казался минимальным, но красиво изогнутые губы сверкали от качественного блеска, а глаза выделяли тени, что на тон темнее цвета кожи – ее нельзя было назвать красавицей, но от нее исходила такая сильная женская энергия и утонченность, что становилось страшно. Вайолет сглотнула, оставаясь на месте. - Лиз сказала отнести это Вам, - протянула та поднос с графином. Женщина странно улыбалась, даже не посмотрев на содержимое, все продолжая словно бы изучать девушку. - Поставь это туда, - слегка кивнула она в сторону комода, продолжая улыбаться. Вайолет не боялась. Лишь чувствовала себя глупо. Надо было платье сначала надеть, ей богу! Пристроив поднос на веленном месте и сняв графин, она потерла бедро ладонью: зашуршала джинса. - Что ж, если- Вайолет вмиг умолкла, прерванная одним лишь жестом руки – эта женщина только приподняла идеально ухоженную кисть, а Вайолет уже замолчала. И когда такое было с ней в последний раз? Мучил вопрос, кто же она такая, что имеет такое нечеловеческое влияние. Ее выражение лица было более чем любопытствующим. Она впервые по-настоящему улыбнулась. - Ты знаешь, что твоя боль умеет говорить? – женщина плавно тронулась с места, медленно обходя девушку. Вайолет тяжело дышала: кровь стучала в висках. Она знает? И что именно она знает? - Не говорит, даже поет, - прикрыла глаза женщина, все продолжая свой путь. – Столь яркой боли я давно уже не ощущала. Она сравнима лишь с моей, - ее нежный, чувственный голос действовал как гипноз. Одурманенная, Вайолет лишь медленно поворачивала голову. Женщина коснулась спинки кресла, подперев бок свободной рукой. – Мужчины – красивые дети, с которыми можно играть, - она говорила размеренно, слегка склоняя на бок голову, будто все еще оценивая юную работницу. - Как Вас- - - Элизабет, - вновь прервала вопрос та, продолжая словно с насмешкой изучать девушку. Вайолет, сбитая с толку, медленно моргнула, прижимая к себе холодный пустой поднос. Женщина вздохнула. – Кит слабый, - Вайолет вздрогнула, заслышав знакомое имя. - Он не будет бороться за то, что ему дорого не потому, что боится, а потому что не знает, что же именно для него дорого, чего именно он хочет, - ее голос стал властным, громоподобным. Она словно хотела, чтобы слова прочно осели в сознании Вайолет, чтобы она прислушалась и вникла. Девушка нахмурилась. - Пожалуй, я пойду, мне правда пора идти… - попятилась та, едва сумев сохранить самообладание и не выбежать из пентхауса. Громко хлопнула за ней одна из входных дверей. - Джимми, что это за прелестное юное создание? – зачарованно протянула женщина. - О, она очаровательна, - довольно улыбнулся Джеймс, выпуская струю сигаретного дыма. - Но почему она? Я думала, ты хотел лишь порезвиться. Джеймс втянул воздух сквозь плотно стиснутые челюсти. - Видишь ли, она невосприимчива к физической боли. Ее не волнует ее судьба, а ты знаешь, как скучно забавляться с теми, кто не борется за жизнь. Вся эта история с «большой любовью», - небрежно кинул тот, махнув рукой, - выключила ее разум. Он податлив, как глина. Лепи что хочешь. Элизабет впервые обернулась на собеседника, выдав милую улыбку блаженства, будто они оба сейчас обсуждали что-то бытовое, отстраненное, как новые обои для спальни. - Ты дьявол, Джимми. Сущий дьявол. - О, - довольно усмехнулся тот, - поверь мне, я знаю… *** Салли присвистнула. - Вот это прикид, девочка. Вот это я понимаю. Вайолет довольно вертелась возле зеркала. Платье на бретельках прямого фасона чуть выше колена из сверкающего бархата цвета темного баклажана так ей шло, что она и сама не могла поверить своему отражению. Лиз подняла со столика единственное приготовленное украшение, и через еще какую-то долю минуты Вайолет перебирала пальчиками длинные – до талии – жемчужные бусы, обматывающие ее шею в две нитки и завязанные на узел в районе живота. - И вот эта обувь, - Лиз протягивала Вайолет еще один неизменный атрибут двадцатых годов - пару атласных кремовых туфель на маленьком устойчивом каблуке с одной т-образной перепонкой на лодыжке и миниатюрной пряжкой. - Откуда это все? Платье, туфли? – спросила Вайолет, примеряя пару. Сидели как влитые. Лиз улыбнулась, переглянувшись с Салли. - О, в этом отеле кто только не останавливался… И без последующих комментариев ясно было, что наряд принадлежал какой-то особе в начале века, которой не посчастливилось остаться в «Кортезе» после ужина… *** Пол второго уровня лобби вибрировал от энергичной джазовой композиции, что доносилась из зала для приемов. Слышен был смех, перезвон бокалов и громкий топот ног – каблуки приятно стучали по паркету. Да, там явно было весело. Двери были закрыты – тактичность, проявленная Лиз, уж точно не будет не замечена не приглашенными постояльцами отеля. Вайолет все никак не могла заставить себя войти внутрь. Ждут ли ее там, вписывается ли она? Раньше, когда круг ее знакомых красной чертой проходил по компании Кита, она бы не раздумывая удалилась, но теперь столько всего изменилось… Вайолет заламывала руки, прохаживаясь от стены до перил балкона. Внизу уходили и возвращались постояльцы, порой запрокидывая голову на гул зала, с интересом поглядывая на Вайолет. Холодная рука коснулась ее голого плеча. - Ты слишком хорошо выглядишь, чтобы простоять здесь весь вечер, - галантно поприветствовал ее кивком головы Джеймс, ухмыляясь. Вайолет сдержала улыбку, отпуская гладкий поручень, и сделала небольшой реверанс, принимая то, что ранее казалось ей простым извечным желанием Джеймса попозерствовать. Мужчина протянул ей согнутый локоть. – Готова? – Вайолет скользнула своей ладошкой по гладкой ткани черного смокинга, взяв Джеймса под руку. Тот улыбнулся. В момент, когда двери распахивались, в висках стучало сильнее всего. Вайолет оглушили не только звуки, но и эмоции, и мысли. Музыка не прекратилась, как это бывает в фильмах, когда в бальный зал входит главная героиня, и не все обернулись на новоприбывших. Человек сто приглашенных, не меньше, хоть многие и начали перешептываться. Но Вайолет волновал лишь один взгляд – взгляд Кита. Его неизменная компания пристроилась у бара, и юноша выглядел крайне удивленным, даже настороженным, увидев новую знакомую в компании Джеймса. От лица юноши взгляд Вайолет скользнул вниз: брюки на подтяжках, белая рубашка – и как же он походил на Джеймса в таком наряде! Даже волосы чуть тронуты гелем, совсем немного, но достаточно для того, чтобы убрать извечно торчащие локоны. На Анне нежно-розовое струящееся платье-чарльстон, отделанное бисером и перьями, Дейзи в шелковом изумрудном – цвет, который очень ей шел и в повседневной жизни. Прямое каре венчала повязка с бисерным узором сбоку. И Давид, и Кейт, и Софи – да вообще все, находящиеся в зале выглядели настолько шикарно, что создавалось впечатление настоящей съемочной площадки. Джеймс, извинившись, оставил Вайолет, удалившись куда-то вглубь зала. Гремела музыка, сверкали наряды. Все танцевали. Полупрозрачные шары покрывали пол, летали по воздуху, подкидываемые счастливыми подвыпившими студентами. Эх, Джоан Кроуфорд и Дороти Себастиан, если бы вы только видели все это! Вайолет узнавала лица: здесь были и журналисты с поточных лекций, и юные сценаристы, и ребята с поэтического. Да, у Кита действительно много знакомых. Но среди всей молодежи были и не совсем молодые, зато уже представленные Вайолет личности. Так, с официанткой вел диалог тот продавец из китайского ресторанчика возле почтового офиса, который, вспоминала девушка, был крайне удивлен тем фактом, что Вайолет не знала всей правды о Марче. Она простояла в глупом изумлении от происходящего слишком долго. Девушка заприметила официанта с серебряным подносом, и секунды не прошло, как в ее руке оказался бокал в форме блюдца, наполненный искрящимся шампанским. Вкусная шипящая жидкость приятно растеклась по венам; на стенке бокала остался легкий отпечаток от темной помады. Софи и Кейт наслаждались моментом в центре зала – в самой гуще разгоряченных тел. И как это им всем удалось так быстро выучить движения чарльстона? Огромный стол, что Вайолет чуть ли не сама втаскивала в помещение несколькими часами ранее, нагромождали большие тарелки с закусками: хлебцы с кремом из лосося, коктейль из креветок, начиненные пармезаном тефтельки, оливки с маслинами, яйца с пряностями, палочки из пангасиуса в кляре, сэндвичи с запеченной свининой, шампиньоны под слоем зелени и многое другое – все как и подобает тому веку. Разнообразие поражало воображение. Бармен трудился над приготовлением «Джина Рики», а девушка-журналистка, уж очень напоминавшая Дейзи Бьюкенен, потягивала – как и описывал когда-то Фицджеральд - «Мятный джулеп». Кейт заметила Вайолет, замахав рукой с толстой ниткой бисера на кисти, но Вайолет и шага сделать не успела – раздался звон стекла. Это Джеймс постучал чайной ложечкой по стенке своего бокала. - Минуту внимания, - начал тот своим постоянно меняющим тональность голосом, - леди и джентельмены, - обратился тот ко всем присутствующим, разводя губы в нетерпеливой улыбке. Музыка прекратилась, все обернулись; кто не имел в руках бокала, спешно нашли официантов. Кит передал один бокал Анне, та в гордости сжала плечо именинника, Дейзи слезла с колен Давида. – Сегодня мы собрались здесь по бесспорно важному событию, - Джеймс прошелся по лицам взглядом, отыскав Уокера-младшего, - Кит, мой дражайший племянник, празднует сегодня свой девятнадцатый день рождения. Так выпьем же за его здоровье! – Джеймс поднял бокал выше. – За Кита! - За Кита! – словно эхом повторили присутствующие, делая глоток; Вайолет осушила весь бокал. За вторым последовал и третий. И вновь возобновился джаз, и Анна потащила Кита на танцпол. Шарики подскакивали; все продолжили веселье. Гремел джаз. Вайолет опустила пустой бокал на стол, жестом подзывая официанта, планируя напиться в этот вечер, но Софи прервала ее планы. Миловидная шатенка с невообразимо глубокими ямочками на щечках радостно помахала Вайолет ладошкой. - Ты чего скучаешь? - потянула та Вайолет за руку. Девушка лениво улыбнулась. Но вся ее печаль и все мысли о чуждости ситуации отступили, стоило ей лишь впервые повторить показанные Джеймсом движения. Вихрь джаза закрутил, а, может, то просто влияние шампанского: у Вайолет голову кружило от обилия золотого свечения, от паеток и бисера, от шороха жемчуга и топота ее туфель – современников самому отелю, - от звуков тромбона и саксофона, от запаха запеченной еды и от радостной улыбки контрабасиста. И вновь мелькнула в ее голове эта навязчивая мысль: все потому, что она не смотрит на Кита. Именно его зримое присутствие – источник ее боли, ее разочарования, ее печали. Когда она абстрагировалась – а такое случалось не часто, - то становилось лучше, и жизнь становилась светлее. Вон он - довольный, юный, красивый – крутит в танце Анну, словно они пара, словно между ними есть или было что-то намного более интимное, нежели ее сон на его коленях в актовом зале. Он оглянулся на Вайолет, скорее всего почувствовав взгляд. И Вайолет ощутила себя лишней. Как в курилке, когда она выходила со всеми на перекур, стоя в сторонке от его компании. Он видел ее и смотрел так, словно не понимал, чего она от него хочет. Джеймсу удалось приостановить ее чувства, но от воспоминаний он перекрыть ее разум не смог. Вайолет не могла расслабиться в его присутствии. - Прости, я должна выйти, - выкрикнула та Софи, пытаясь перекрыть грохот музыки. Девушки подняли большие пальцы, подбадривая решение Вайолет подышать свежим воздухом. Она вновь поймала взгляд юноши меж двигающихся тел. Его глаза – такие темные, такие большие, такие добрые… нелепое столкновение, и Вайолет задевает чье-то плечо: чужой бокал выпадает из руки, стекло раскалывается на кусочки на паркете. Кто-то отскакивает – благо он был пустым, Вайолет в растерянности разводит руки. Один оборот, чтобы удостовериться, будто в немом извинении – они заметили: Дейзи хихикнула, Анна разинула рот, а Кит просто продолжал смотреть на нее, как делал это всегда, лишь чуть подавшись корпусом вперед, словно желая помочь. Музыка не остановилась - слишком далеко был посажен джаз-бэнд, чтобы услышать. - Я уберу, - откуда ни возьмись выросла перед Вайолет Лиз, хлопая яркими от туши ресницами. Вайолет кружило голову от шампанского. Быстрее, прочь из зала, подальше от стыда, от собственного унижения, от него! Она даже не извинилась за инцидент! Вайолет пробралась через людей к выходу, отводя взгляд от Кита, спешно толкая массивную дверь. Он бросился следом. Она слышала его голос, прибавляя шаг. Чего он хочет? Зачем это делает? Она не знала, куда направляется, но продолжать путь было просто необходимо. Возможно, он отстанет… И сейчас пустой второй уровень лобби пугал ее. Пол вибрировал от музыки. Девушка толкнула дверь на лестницу, быстро перебирая ногами по ступенькам – стук каблучков эхом звучал в светлом от штукатурки помещении. - Вай, стой, подожди, - Кит издал легкий смешок, похожий не то на забаву, не то на отдышку после быстрой ходьбы. Вайолет почти вбежала в коридор третьего этажа. Кит поймал ее за руку. Ей пришлось обернуться. Он дышал – так тяжело, так чувственно. Тьма пустого этажа падала тенью на часть его лица, отчего глаза сверкали, напоминая черную масляную краску, а губы очерчивались на его, словно фарфоровом лице, напоминая о том, что и Галатея, столь обожаемая своим создателем, была просто выточенной статуей, в которой Пигмалион видел лишь то, что хотел видеть. Вайолет ждала. Ждала его дальнейших слов, лишь чуть хмуря брови. Кит тяжело сглотнул, и взгляд а-ля «растерянный школьник». – Что с тобой не так? Ты стала такой отстраненной со мной, - Кит развел руки, зашуршала белоснежная рубашка. – Я как-то обидел тебя? Глаза Вайолет увлажнились, наполнившись слезами. На выдохе она выпустила горький смешок. - Обидел? - переспросила та. – Ты спрашиваешь, обидел ли ты меня? Ты? – каждый новый вопрос звучал с еще большей издевкой чем предыдущий. Вайолет утерла глаза, шмыгнув носом. Кит выглядел обескураженным. Но поздно было: она должна это сделать. Сейчас, или вообще никогда – такой возможности может уже не представиться. Сейчас, пока они оба слегка в нетрезвом состоянии, пока они одни в этом коридоре, пока «Кортез» подпитывает уверенность Вайолет, она должна выговориться. И пусть она будет ненавидеть себя на утро, пусть он будет ее ненавидеть – она чувствовала, что момент настал. Возможно, это тот финальный шаг, когда написание писем, их сжигание и разговоры с психиатрами не помогают: может быть, нужно все высказать источнику своих неприятностей. Вайолет еле различала облик юноши за пеленой слез. – Я ненавижу, - заговорила та, вкладывая в слова всю свою душу. – Ненавижу, себя за то что испытываю к тебе, ненавижу тебя за то, что ты позволяешь мне. Ненавижу университет за то, что свел меня с тобой, ненавижу всех и каждого! – Вайолет обхватила ладошкой лоб. Ей вдруг стало дурно. - Господи, если бы только знал, сколько всего я испытала за прошедший год! Ты извел меня, Кит, - нижняя губа безбожно дрожала; Вайолет всхлипнула. – Ты измучил меня, - руки обессиленно опустились. - Я больше так не могу. Я так тебя люблю, Кит, что это просто нелепо! Я не заметила смены времен года, я все пропустила! И я так устала все это чувствовать, я устала скрывать это ото всех! Я устала! Я хотела сбежать от тебя, забыть весь прошедший год за работой в этом чертовом отеле, но ты не отпускаешь меня, - Вайолет обхватила свои предплечья: то ли от холода, то ли от неприятного чувства наготы, которое ей было чуждо в повседневной жизни. Слова не кончились, но на большее Вайолет была просто неспособна сейчас. Она не плакала, сдерживаясь, но глаза розовели, подернутые алкогольной завесой и пеленой из подступивших слез. И Кит выглядел таким растерянным, что хотелось его ударить. - Я ведь- Он сделал шаг в попытке коснуться девушки. Вайолет с силой оттолкнула его. Кит пошатнулся, разводя руки в немом вопросе. Задребезжали жемчужины ее бус. - Я ненавижу тебя! Ты ничего не знаешь о том, как я страдала, и, что самое мерзкое, ты и не хочешь знать! Так что с днем рождения, - без какой-либо насмешки или издевки продолжила та, еле сдерживая рыдания, - будь счастлив! Она едва успела закончить фразу. Юноша быстро склонился, примкнув к ее припухшим – от помады ли - губам своими. И Вайолет почувствовала. Горечь от обиды, тепло его тела, его извечный сводящий с ума аромат, его дрожь и дрожь свою собственную. Кит отстранился, на его губах легкий отпечаток ее помады. Вайолет была лишена дара речи, пораженно уставившись на юношу; он выглядел виноватым. Его поступок казался дикой нелепостью. Она мечтала об этом весь год, но теперь, когда эта глупая мечта сбылась, Вайолет было до омерзения грустно. Это совсем не то, каким оно должно было быть. Ее первый поцелуй должен был быть не таким, и Вайолет чувствовала свою силу от осознания этого факта. То, от чего она бежала весь год, наконец-то удалось принять. Нельзя отвергать факт того, что Вайолет могла казаться ему симпатичной, но он поцеловал не столько поэтому, но скорее из-за чувства вины, из желания… сделать что? Утешить? Нелепо! Как это нелепо! Коридор свистел от ветра, скорее всего проникавшего в отель из какого-нибудь открытого окна. Все еще чувствуя тепло его губ и легкий привкус шампанского, Вайолет молча метнулась с места, быстро огибая юношу, толкая дверь на лестницу. Вернуться в зал, вернуться и напиться до беспамятства, чтобы вымыть воспоминания о сегодняшнем вечере. Ей было обидно, но плакать она не будет. О, нет, ведь это вечер двадцатых, вечер эпохи джаза, запретного алкоголя, коротких юбок и яркой косметики. И Вайолет поступит как истинная леди того времени – забудется в ритме вечеринки. Она тихо проскользнула в зал, радуясь тому, что ничто не изменилось за время ее отсутствия. Музыка стала громче, алкоголя больше. Вон Анна прыгала в танце, светясь от детского восторга, вон Кейт с раскрасневшимися от шампанского щеками, вон и Джеймс, активно что-то доказывающий у бара своему приятелю из Чайна-Тауна. Все, все без исключения были счастливы сейчас, заняты тем, что действительно доставляло им удовольствие. И Вайолет влилась в этот поток нескончаемой энергии юности. И она действительно забылась: в танце, в музыке, в алкоголе и блеске. Кит прошмыгнул в зал почти сразу после девушки, с натянутой улыбкой вернувшись к друзьям. Он поглядывал на Вайолет весь оставшийся вечер. Возгласы поздравлений вновь полились с той стороны помещения, и зазвенели бокалы, и все кружилось. Вайолет выпила ровно столько, сколько хватило, чтобы перестать понимать, как она оказалась возле Давида, смеясь над очередной его шуткой, отпущенной по поводу подтяжек именинника, чтобы перестать понимать, когда оказалась на танцполе под уверенной рукой Джеймса, который кружил ее, а она задевала многочисленные шары, что подскакивали в воздух. И бархат платья переливался огнями, и кто-то стащил бутылку шампанского из короба под барной стойкой, взболтав и орошив зал струей с пеной. И все визжали и смеялись от удовольствия. Было мокро, липко, весело. Вайолет потеряла счет партнерам по чарльстону – был даже бывший парень ее наиболее близкой знакомой в университете. А потом был вихрь из попыток в полупьяном состоянии задуть свечи на огромном перевернутом ананасовом торте, что божественно пах фруктовым салатом, и кто-то притащил взбитые сливки, и вновь шампанское, и пробки ударялись о потолок, и звенели кристаллики люстры, а после – конфетти и хлопушки, и все каким-то магическим образом перебрались в коридор, и вновь звенели бокалы, и кто-то пытался произнести тост, и двоился кубический узор ковролина на первом уровне лобби. Кончился этот грандиозный кутеж тем, что все уснули. Кто-где. Лишь из открытого, опустевшего зала доносилось перебирание клавиш на пианино одного парня с архитектурного факультета, да студентка искусствоведческого в полутрезвом, сонном состоянии пинала шарики босыми ногами, сжимая в руках свою обувь и полупустую бутылку «Шато Марго». Вестибюль был похож на хостел: Вайолет уснула в алом кресле, на ее ногах – голова пристроившейся на полу Софи, что уснула в полусидячей позе; многие прикорнули прямо на полу. В шестом часу утра, когда постояльцы отеля расходились по своим делам, возмущенно перешагивая через разодетые, проспиртованные юные тельца, кто-то из них наверняка съедет позже днем. Но никого сейчас это не волновало. Особенно Вайолет, которая впервые за долгое время засыпала после принятия алкоголя в состоянии полного счастья. Девушка свято верила, что и она, и Кит сделают все, чтобы забыть небольшое происшествие на третьем этаже... Хотя день рождения был у Кита, Вайолет понимала, что на самом деле это был ее вечер. Вечер, когда она приняла свою силу, когда она осознала свою ошибку, когда смогла – пускай и под действием алкоголя – сблизиться с самыми популярными студентами Южно-Калифорнийского университета. Эта была ее первая вечеринка такого масштаба, и ей удалось по-настоящему расслабиться. К чему это все приведет? Трудно сказать. Этого не знает никто, даже держащий все под контролем Джеймс Патрик Марч…