Холодное сердце - 2

***

Дорога в столицу заняла гораздо меньше времени, чем обычно: Дэймон путешествовал быстро, бросив отряд сопровождения добираться самостоятельно. С собой он взял лишь неизменных телохранителей и еще двух офицеров. Бешеная скачка закончилась после пересечения границы. Король слегка сбавил темп, словно до этого момента боялся, что Марк передумает и вернется обратно в монастырь. Но истинная причина была в другом. Изматывая себя и спутников, он добивался того, чтобы к вечеру после скорого ужина сил оставалось только упасть в постель, прижимая к себе столь дорогой ценой добытый приз, и забыться. Вернее, забывался Марк, а Дэймон еще какое-то время лежал без сна, наслаждаясь покорностью расслабленного тела в своих руках. Засыпая, северянин казался таким же, как прежде. Исчезала холодная маска, длинные ресницы скрывали равнодушие взгляда. Безразличие было деланным, Дэймон это знал наверняка, но оно все равно умудрялось ранить. Иногда ему хотелось жестко взять непокорного любовника, напомнить Марку истинное положение вещей, но вместо этого он лишь нежно касался тонкой кожи за ухом, сдувал короткие пряди, касался невесомым поцелуем щеки, не переставая удивляться самому себе. Но оказавшись на собственных землях, король вернул прежний нрав. Марк все понимал, слишком многое он стал понимать без слов. Дэймону это и нравилось, и раздражало одновременно. Они продолжали двигаться инкогнито, все так же останавливаясь на постоялых дворах, а не в замках вассалов. Дэймон не объяснял, а сам Марк не спрашивал, полагая, что дело не столько в том, что визиты, даже неофициальные, заметно замедлили бы продвижение их маленького отряда, сколько в недоверии молодого короля к кому-либо, кроме собственной охраны. А пятеро человек слишком мало, для того, чтобы обеспечить безопасность на территории чужого замка. Однако, простой народ, как ни странно, короля любил. Теперь, когда по вечерам оставалось время на неторопливый ужин в общей зале, Марк мог наблюдать и делать выводы. Их принимали за не очень высокородных дворян — Дэймон с видимым удовольствием поддерживал маскарад — и особо не стеснялись. Разговоры шли разные. В том числе и о королевской власти. Марк узнал, что в тот год, когда он покинул дворец, зима была на редкость холодная. Снег, обернувшийся таким благом для беглеца, для южан оказался бедствием. Он лежал несколько дней, потом стаял, и тут же вновь ударили холода, покрыв землю ледяной коркой. Многие растения погибли, урожай тем летом собрали довольно скудный. Но благодаря политике Дэймона, снизившего налоги и пустившего часть королевских запасов на поддержание самых пострадавших земель, голода не было. А за прошедшие три года положение полностью выправилось. Новый король правил железной рукой, обеспечивая порядок. В городах, как Марк и сам мельком успел заметить, улицы стали чище, а дороги страны — намного безопаснее. Как он понял из разговоров, Дэймон часто срывался с места, лично проверяя положение дел в разных частях своего королевства. Никто не знал, где он появится в следующий раз. Он действовал жестко и очень быстро, собирая всю страну в единый кулак. Судьба мятежного княжества Азири была единственным, с чем он медлил. Нет, и там порядок был наведен за две недели, быстро и кроваво, но после того, как князь с сыном оказались в темнице, король вновь куда-то сорвался, так и не вынеся приговора. Дэймон слушал и улыбался, смотрел на Марка, пытаясь оценить реакцию, но тот оставался невозмутим, и только когда считал, что на него никто не смотрит, в серых его глазах появлялась задумчивость. Они по-прежнему спали вместе и по-прежнему Дэймон не делал попыток овладеть своим пленником, хотя Марк прекрасно ощущал сколь сильно желание короля. Иногда Марку казалось, что пространство меж ними просто искрит от сдерживаемой страсти, и хладнокровие давалось ему все труднее, но уступать в этой странной борьбе он не собирался. Все решил случай. В тот вечер, на одном из последних перегонов к столице, на очередном постоялом дворе они застали выступление менестреля, весьма острого на язык. Король смеялся вместе со всеми и не жалел денег. А потом певец сделал большую ошибку, жестко высмеяв тему, болезненную для Его Величества. Песня была о том, какую охоту за собственным любовником устроил молодой король сразу после коронации. И как переживал, и как до сих пор не находит себе места, мотаясь по всей стране, все еще пытаясь отыскать. Марк слушал едкие куплеты, смотрел, как темнеет лицо Дэймона, и почти чувствовал запах страданий и крови. С последними аккордами король медленно встал, но Марк тут же поднялся следом и, не давая себе передумать, цепко взял за руку. Заглянул в зеленые глаза, сейчас темные от едва сдерживаемого бешенства, и потянул за собой: — Идем. Мгновение ему казалось, что Дэймон все же предпочтет иное удовольствие. Марк уже был наслышан о том, что вкуса к расправе с неугодными тот не потерял, напротив — даже развил. И он вновь позвал, тихо, одними губами: — Идем же, Дэй. Дэймон словно очнулся и, странно улыбнувшись, покорно направился за Марком наверх, в их комнату. Шагая по ступенькам, северянин слышал начало новой песни. Беспечный менестрель так никогда и не узнал о том, какой участи так счастливо избежал. Едва закрылась дверь, отрезая их от внешнего мира, как Марк оказался в кольце жестких рук. Нетерпеливые губы прошлись по коже, оставляя следы, сбивая дыхание. Заставляя колотиться сердце в бешеном ритме. Он ведь совсем не скучал по Дэймону, он давно избавился от мыслей о нем, проводя время в долгих молитвах и созерцании. Он уже даже и не вспоминал о Дэймоне несколько месяцев и вовсе не рад был встрече. Почему же сейчас так сладко плавились кости, почему руки сами, помимо его воли, обнимали чужое, но такое знакомое тело, почему по венам бежал жидкий огонь, собираясь внизу живота? Король на мгновение прервался, только для того, чтобы хрипло уточнить: — Я же правильно тебя понял? Так? Марк молча кивнул, подтверждая. Голосу он сейчас не доверял. Дэймону хватило и этого. С рыком, переходящим в стон, он дернул Марка к кровати, чтобы тут же навалиться сверху. Ожидание было долгим, слишком долгим. И теперь он намеревался получить все сполна. Эта безумная ночь внешне почти не изменила их отношений. Утром к Марку вернулось его безразличие, но оно больше не ранило Дэймона. Один взгляд на темные следы на шее любовника мгновенно исправлял королевское настроение. Дело было не только и не столько в ласкающем самолюбие виде, и даже не в мысли о том, что есть еще и другие, скрытые одеждой, сколько в том, как именно следы оказались на теле Марка. И как тот отзывался на каждый из них. Теперь они ехали шагом. Как бы Дэймон ни торопился вернуться в столицу, он предпочитал поберечь любовника, которому было не слишком уютно в седле. Король даже обдумывал вариант задержаться на день другой и только потом продолжить поездку, но счел его неразумным — теперь, когда он вновь попробовал, как это, быть с Марком, никакое самообладание не способно его удержать от повторения этой ночью. И следующей, и еще одной. И не только ночью… Проще было продолжить путь. Сам Марк ни на что не жаловался, все так же спокойно, без эмоций принимая происходящее. Едва заметная гримаса кривила его губы, когда он забирался в седло, но никакие другие признаки неудовольствия или страданий не мелькали на его лице. Он вообще мало себя проявлял в дороге. Тенью следовал за королем, ел, что предлагали, разговоров первым не начинал, хотя поддерживать не отказывался. По сути, спасая менестреля, он впервые за эти дни проявил инициативу, но на следующий же день вновь вернулся к прежней линии поведения. Наблюдал, слушал, молчал. Это не было ни скрытым протестом, ни попыткой наказать Дэймона. Просто что-то ушло в тот самый момент, когда Марк понял, что согласится на предложение короля. А может, все ушло еще тогда, во дворце, а он просто не почувствовал сразу. Ведь не зря же в итоге судьба привела его в монастырь. И только там к нему полностью вернулось ощущение себя прежнего. Однако Дэймон снова вмешался и решил все по-своему. И все же прикосновения короля не оставляли его безразличным. Марк догадывался, что так и будет, понял еще по первому поцелую после заключения договора. Северянин не мог найти объяснения, почему так происходит, его мучила эта двойственность — холодность души и экстаз плоти. Ему хотелось наказать тело за столь неуместные реакции, и он даже с некоторым мрачным удовлетворением принимал боль, причиняемую жестким седлом, но в глубине души все же чувствовал, что той ночью в нем было больше жизни, чем за три последних года вместе взятых.