Сны на границе

*** Падение жёсткое. Ноги не выдерживают. Ладони расцарапаны грубой землёй. Грудную клетку сжигает изнутри. Он поднимается, задыхаясь от безвкусной металлической пыли в лёгких и начинает бежать по мёртвой равнине. Цвета вымерли вечность назад. Вокруг монотонная палитра. Иссохший ржавый – под босыми ногами. Сгоревший серый – вместо купола над головой. И сумрачный путеводитель заменяет солнце. Его вечный спутник. В равной степени дающий гениальность, и взимающий плату за неё. Старое божество. Слишком старое. Наблюдает. Ждёт. Уран сошёл с ума и зовёт его за собой. Безудержная песнь неба. Невыносимая. И он бежит. Дальше. Бежит дальше от спятившей планеты. Бессмысленно. Его настоящее – бессмысленно. Он бежит от чёрного человека. Его настоящее уносит ветром, хлещущим из него самого. В груди не огонь. Хуже. Неиссякаемый сквозняк. Сухой. С треском пробивает себе дорогу на свободу. Словно все окна – вот-вот будут нараспашку. Словно он сам сейчас разлетится. Бежит от увязших в спине трёх мечей. Бесконечно. Он задыхается. Воздух. Катастрофически не хватает воздуха. Слишком много. Стихия требует выхода. Стихии нужен контроль. Она слишком сильна для него. Ему нужен баланс. В его мире всё слишком нестабильно. В своём настоящем он продолжает бежать, не глядя под ноги. Не оглядываясь. Лишь вперёд. Туда, где серое небо сливается с полотном равнины. – И что ты думаешь найти там? – несётся в спину. Финал. – У этого места нет конца. Равно как нет начала. Определи сам, где ты поставишь точку. И он бы определил. Но тогда придётся остановиться. И это страшно. – Твои эмоции неуместны. Только выбор однажды сделанный. Ты знаешь всё. Просто прими – это. Он замедляется. Всего на мгновение. Достаточно, чтобы они вновь настигли его. Он вновь слышит свист металла. Удар. Хрип, пробившийся сквозь губы. Он падает на песок подбитой птицей, напоследок раскинув руки в попытке удержаться. На коже новый слой пыли и ржавчины. Одежда покрыта грязью. Пальцы царапают грудь, но источник боли уже исчез. Мечи ирреальны. Лишь колющие удары существуют в настоящем. Лишь огромная дыра там, где стучит его сердце. Стучит, с каждым ударом расплёскивая его силы в пустоту. Он подтягивает колени ближе, цепляется за поверхность, скребёт ногтями сухую глину. Тяжело дышит. И снова – платит за свободу понимания расширяющейся тяжестью между рёбер. Рядом раздаётся шорох шагов. Шелест тяжёлой одежды. Тень снова догнала его. Накрыла его своим взглядом. И она опять знает и говорит слишком много. – Ты сам свой враг. В этом мире нет никого, кто был бы способен разрушить тебя, – призрачные пальцы касаются лица. – Кроме тебя самого. И, – бледная рука указывает наверх – него. Но и оно – тоже ты. Небо станет тобой, если сможешь принять его. Ветер сквозь пустоту вселенной. Гонит тучи по седому полотну его космоса. В этом есть смысл, да? – Прими. Всё, что они, – жёсткий удар в грудь – способны дать. Смирись со своей болью. Она – часть тебя. Над двумя фигурами посреди пустыни медленно плывут грозовые облака. Возникают у одного горизонта и исчезают у другого. За ними скрыты чужие планеты. Он знает, что они там. Ему нет дела до них. Со своей бы разобраться. Тяжёлые капли падают на землю. Оставляют крохотные ямки. Падают на закрытые веки. Чертят дорожки по щекам, скатываются к волосам. Сливаются друг с другом и текут дальше. Новые и новые капли. Всё чаще и чаще. Он больше не видит иного пути. Ресницы вздрагивают. Пустые синие глаза смотрят прямо. Взгляд немигающий. Отрешённый. – Изменения уже совсем близко, – чёрный человек поднимает голову к небу. – Его планета уже совсем близко. – Что я могу дать ему? – равнодушный шёпот в пустоту. – Поймёшь, когда увидишь. Это знание уже внутри. И он – нуждается в нём. Ты знал. Ты всегда знал. Тень возвышается над ним. Высокая и неподвижная. Создание пустыни. Создание его собственного разума. – Как я узнаю, что это он? Тень смеётся. Удручает, что его собственное порождение знает больше него. В чьём-то другом мире это было бы парадоксально. Но не здесь. Не с ним. – Он сам найдёт тебя, – монотонно разносится в пространстве. – Мальчик близок к Солнцу, но совершенно не знает, что с этим делать. – Я тоже не знаю, – тоскливо. – Это не твоя задача, владеть огнём. Его. Просто присмотри за ним. Он каким-то шестым чувством понимает – да. Он сможет. Сделает то, что необходимо. Интуитивное понимание своего предначертания. Больше нет смысла откладывать. Оно здесь. Нависло над ним тяжёлым свинцом. А он так безбожно устал убегать. Чтобы держать ставни закрытыми – потребовалось слишком много сил. Неоправданно много. Пора. Он опускает заслоны. Сдёргивает шторы со всех окон, открывает все ставни. Выпускает ветер. Стихия ликует. И боль заполняет его, сметая его со своего пути. Поднимается из глубин, перехватывая вдохи, раскручиваясь тугой спиралью, разлетаясь по венам. Взрывается под кожей точечными снарядами, простреливает сознание навылет. У боли яркая палитра. Всё как он любит. В ней грязный бурый, оттенка ржавого железа, он царапает чувствительные нервы. Запёкшееся бордо крови, по каплям пропитывающее землю. Кислотный индиго, разъедающий кожу и плавящий разум. Травянистая зелень, мучающая взгляд своей ядовитостью. У боли яркий и всеобъемлющий голос. Она звучит китайскими колокольчиками и бьёт по глазам. Тихие перезвоны сменяются глухими ударами на периферии. Он весь как натянутый нерв. Она льётся бирюзой фортепианных мотивов, вырывая из него непонятные аккорды, и он заходится слезами. Она стонет антрацитовыми струнами скрипок, и он давится своей давней тоской. Боль рисует кружево на его теле. Рисует долго, напевая свою мелодию, растекаясь цветным океаном вокруг него. Эта песнь была бы идеальной. Если бы он смог запомнить её. Но она слишком увлечена своим занятием, иголками в своих невидимых руках, пропусканием тонких ниток сквозь него, и он едва удерживается на грани. А потом… она подбирается слишком близко. Он чувствует, что под её ледяными пальцами – его сердце. Оно стучит и стучит, он не может его успокоить. Он знает, что сейчас произойдёт. Всё вокруг превращается в угольно-серый туман, заливает пространство. Укутывает его в колкий и режущий саван. Как глупо. Он всегда был таким глупым. По губам скользит тихая улыбка. Острая игла входит туда. В самое живое. Самое нежное. У него больше нет сил удерживаться на краю. Он растворяется в звуке ветра.