Империя. Цинхай.

Понимающая, что пассивное просиживание в своих апартаментах не приведёт ни к какому продвижению на пути, намеченном для неё братом, Дами решила попытаться заявить о себе, как о хозяйке. Не громогласно и вдруг, а постепенно, вкрадчиво, как делается всё важное на Востоке. Она станет более инициативной, переставая позволять Цянь быть вездесущей и всезнающей. Почему та вперёд неё знает, кто уехал и приехал? Потому что она сестра, член семьи, бывшая невеста Энди, и ведёт себя соответственно – свободно и расслабленно. Так что же теряться ей, жене владетеля Цинхая? Она теперь тоже часть семьи, и нужно заставить всех принять её туда, глубже, в круг своих. Только так и только тогда откроются перед ней тайны, слабости и прорехи в броне синьцзянцев, только так она достигнет цели. Заметив, что Хангёна всё ещё не было на обеде, Дами пошла навестить его после трапезы, на правах внимательной госпожи Лау, на которой осталась вся ответственность, пока отсутствует муж. Оставив Джина и Сандо у дверей спальни четвёртого сына, она вошла внутрь, показывая свою открытость и доверие, что она освоилась и не нуждается в охране рядом с тем, кто ранен в её доме. Её доме. Цинхай – её владение, и нужно вбить себе это в голову. Хангён смотрел фильм в планшетнике, подложив под спину подушку, иногда поглядывая на лежавший рядом смартфон и пытаясь совместить затянутые фрагменты боевика с перепиской в WeChat*. На нём ещё был бинт, но никаких следов плохого самочувствия на лице не нашлось. Дами вошла после того, как постучала и получила приглашение войти, поэтому Хангён, увидев, кто именно к нему пожаловал, поспешил отложить все развлечения в стороны, спешно застёгивая хлопковую рубашку на теле. - Ах, это ты! – запросто обратился он к девушке, пользуясь привычкой фамильярности с противоположным полом или же возрастным превосходством. – Без предупреждения я не привёл себя в надлежащий вид… - Больному не следует утруждать себя подобным. – Дами присела на край кровати. – Как вы? - О, не надо этого пафоса вежливого обращения. Я просто Хангён, зови меня так, или как угодно ещё по-простому, - улыбнувшись, он подмигнул левым глазом. – Главное – зови. - Тебя… - посомневавшись, всё-таки перешла на «ты» Дами, - тебя не было в столовой… - Да, мне сказали, что приехала Фэй, и я не захотел заработать несварение желудка. Впрочем, один раз мог бы и потерпеть, потому что не хотелось оставлять Вики одну с этими сёстрами Чон. Они себя нормально вели? - Обед прошёл хорошо, - мягко улыбнулась Дами. - Вот и славно, потому что если бы они опять распускали языки свои змеиные, я бы был недоволен, очень недоволен. - Мне кажется, если придётся, Цянь сама могла бы за себя постоять. - Это только кажется, - покачал головой Хангён. – Наша Вики – хрупкое создание. Как и все красивые женщины, она подвержена чрезмерной зависти менее красивых. К тебе это тоже относится, красота, - похотливо завершил краткое откровение мужчина. – Будь осторожна в этом дворце именно с девицами, мужчины-то что? Они заняты грызнёй друг с другом, посмотрят разве что на твою попку и мысли уйдут в другую сторону… - Хангён, - оборвала его Дами, не желая слушать про свои прелести из уст малознакомого человека, – я признательна тебе за заботу, но не думаю, что существует какая-то опасность внутри этих стен. - Напрасно, о подобном – об опасности, - надо думать в любых стенах, даже храмовых, монастырских и тюремных. Ты же не нищего рыбака сестра, и не пекаря жена. Я вот забылся на мгновение и – бах! – пуля уже во мне. Дверь за спиной Дами отворилась и, когда она обернулась, увидела на пороге Фэй. Та не успела открыть рта, когда Хангён уже поднял ладони вверх и затараторил: - Подожди-подожди, стой, молчи, я всё знаю! Да, меня наказал Бог, да, давно пора было получить мне по заслугам, да, я буду гореть в адском огне, да, мне надо исповедаться, да, я распутник и негодная сволочь, да, я развратник и соблазнитель, да, нужно думать о духовном, а не плотском, да, я всё это уже знаю и нет, нет и нет, я не буду делать ничего из этого и избавь меня от нравоучений! - Добрый день, брат, давно не виделись, - вздохнула Фэй, прикрывая за собой. - И не виделись бы столько ещё! Ты переживала, что я соскучился? - Я переживала, что тебя подстрелили, хотя собиралась приехать сюда ещё до этого. - Именно поэтому я сматывался отсюда, так что ты, дитя святой глупости и обесценившейся в твои годы невинности, косвенно виновата в моей участи. - В таком случае, я была оружием Господа для справедливой кары. Могу я поцеловать тебя в щеку? – приблизилась размерено Фэй к изголовью кровати. - Попробуй. – Когда девушка наклонилась, Хангён ловко приподнял руку и ущипнул сестру за стройную ягодицу. Та вскрикнула и отскочила, поправляя строгое чёрное платье. – А чего ты ожидала? - Что ты перестанешь так себя вести хотя бы с сестрой. - Ну, ты же различий не делаешь между братьями и посторонними мужчинами – ни с кем не спишь. Так с чего бы мне делить женщин на категории? - Извращенец и пустозвон, - насупилась Фэй, отворачиваясь к Дами, - простите, госпожа, этот сын божий – позор нашей семьи. - Отец облобызал бы тебя за то, что ты назвала меня сыном Бога. Так откровенно ему ещё не льстили, а о приписывании подобного величия не додумался бы самый отчаянный подхалим, но ты в своём добродетельном усердии превзошла всё мыслимое и немыслимое. - Всё-всё, я ухожу! – сдалась Фэй, не в силах совладать с потоком опровержений её набожности, и без того не слишком фанатичной. Однако однажды когда-то сцепившись на почве религиозно-этических споров, брат с сестрой сшибались лбами до сих пор, и уже не обязательно было воспроизводить начало конфликта или озвучивать мнения. Они видели друг друга и превращались в агрессивных оппонентов на публичных дебатах. Присутствовала ли между ними подлинная ненависть? Дами так не думала, скорее это была несовместимость мировоззрений, но окажись брат или сестра в затруднительном положении, второй протянет руку помощи. До сих пор новоиспеченная супруга Энди Лау ещё не увидела прямых подтверждений тому, что отпрыски Дзи-си враждуют до готовности убивать. - Заходи ещё, не стесняйся, - разрешил вслед Фэй Хангён. И снова остался наедине с Дами. – Терпеть не могу отказывающихся от секса, даже если я не в претендентах. Это так глупо. - Секс не для всех самое важное в жизни, - попыталась лояльно заметить госпожа Лау, - кто-то ищет другое. - Кто бы и что ни искал, найдут всё равно только секс, и нужно быть идиотом, чтобы отказаться от единственной стоящей находки, которую дарует жизнь. - Вы… то есть, ты… не веришь в любовь? - Верю. А ты веришь в любовь без секса? - Ну… - замешкалась Дами, попытавшись представить, выдержали бы они с Джином никогда не соединиться телами, или в неудовлетворённой похоти их чувства сгорели бы дотла? – Я не знаю, что и сказать. - Тогда не говори ничего. Разговоры – тоже не самое безопасное в этих стенах. Уступив по графику свой караул, Сандо, выспавшийся, в отличие от Джина, пошёл в тренировочный зал, а не спальню. Позанимавшись, он встретился во дворе с Николасом, идущим за той же целью – физическими упражнениями. Слово за слово обмолвившись о главной общей теме боевых искусств, мужчины перешли к обсуждению распределения времени, в ходе которого выяснилось, что Николас завтра уезжает на неопределенный срок. Сандо не упустил возможности и вновь сразу же напросился на поединок. Взяв по деревянной палке, они ушли подальше от людских глаз и, размявшись и порепетировав вначале легко, как в танце, схватились в яростных атаках. Возможно, виной была усталость, вызванная недавно законченной тренировкой, но третьему сыну Синьцзянского Льва опять не пришлось сильно потеть, чтобы сокрушить соперника. Сандо упал на землю, не собираясь оправдывать себя измотанностью. Нет, дело не в этом, наёмник должен уметь задействовать все свои энергетические резервы в бою! - Тебе что-то мешает, - доброжелательно отставил Николас палку к стене, отряхивая руки, пока вольный брат поднимался в грозной задумчивости. – Что-то внутри тебя не даёт одержать верх. Страх? - Я не боюсь тебя. И проигрыша не боюсь, - честно заверил Сандо. - Тогда тебе мешает желание победить, - косо улыбнулся Николас, откинув пальцами чёлку назад. Она даже не намокла, потому что лоб не успел вспотеть. Волосы рассыпались тяжёлой волной в сторону. - Я не думал о победе, когда бился. - Ты – нет, а твоё тело думало. Оно запоминает и впитывает во время оттачивания мастерства, пока ты ешь, спишь и потягиваешься. Потом ты можешь вообще ни о чем не думать, но тело не избавилось от ненужной информации. - А как ты избавляешь от неё своё? - Я сделал из мастерства воина цель, а не средство. Мне нужны люди, чтобы достигнуть вершины искусства, а тебе нужна вершина искусства, чтобы расправляться с людьми. Попробуй поменять приоритеты, и ты почувствуешь, насколько проще поддаётся каждое движение рукам и ногам, насколько примитивнее оказывается логика защиты и наступления противника. Когда ты интересуешься боем, а не врагом, ты видишь задумку и план врага, а не его оболочку, которая ни о чём не скажет. Художник, собираясь рисовать шедевры, изучает годами не материал холста, кисти и состав красок, он изучает преломление света, гармонию цветов, тонкость штрихов и перспективу. Так не всё ли равно тебе, каков холст, если ты не умеешь рисовать? – Сандо сдержал скрип зубами. - Не совсем уж не умею… - Ладно, я это грубо сказал. Забудем. - Зачем ты даёшь мне советы? – пошёл к выходу следом за Николасом молодой человек. - Как я уже сказал, - они вышли за порог, и солнце ударило им в глаза. Оба прищурились, сморщив переносицы, - для меня не имеют значения люди. Мне всё равно, как будешь драться ты, лучше или хуже, я не опасаюсь повысить твой уровень и сделаться вторым. Мне важно, как дерусь я сам, и если кто-то начнёт давать мне более дельные советы чем те, к которым пришёл я, то с удовольствием их приму. Если кто-то сможет использовать мои советы лучше, чем я, то я понаблюдаю и постараюсь понять, в чём не смог раскрыться так же полно. Мастерство не статично, консервируя его – теряешь, продвигая и расширяя – совершенствуешь. - Ты приурочил к бою целую философию… Ты даос**? - Отчасти. Психопрактики хорошо укрепляют и закаляют. Если бы я остановился только на техниках, которые преподавали на Утёсе богов, ты бы не увидел того, что я умею сейчас. Я побывал почти во всех школах, брал там и тут, совмещал, развивал и дополнял, как считал нужным. Можно сказать, что у меня уже собственная школа. - И ты ищешь в неё учеников? – хмыкнул Сандо. - Ни в коем случае, - улыбнулся Николас, не выдержав и пристроив ладонь козырьком, пока они с собеседником не двигались дальше, - у истинного учителя должен быть один ученик – преемник, а мне пока рано уходить на покой, от практики к теории. Мне ещё предстоит много дел, - разумеется, не собираясь озвучивать их содержание, Николас попрощался и пошагал к конюшням, чтобы прокатиться. Верховая езда тоже немало способствовала сноровке и умению владеть ситуацией. Сандо вошёл во дворец синеозёрных, мечтая вымыться после усталости, напряжения и жары. По пути к их с Джином комнате образовалась Николь. Специально она на этот раз так выстроила свой маршрут или нет, угадать уже было невозможно. Она была непоседлива, поэтому вполне могла успеть обежать все этажи в два-три круга, без каких-либо задних мыслей столкнувшись со всеми обитателями. Но в поисках ли вожделенной мишени для своих противоречивых страстей или просто так? Вопрос оставался открытым. - Тебя опять отлупил Николас? – самодовольно скрестила она руки на груди, которой почти не виднелось. Сандо проследил за её глазами и почувствовал небольшую боль в районе нижней губы. Он и не чувствовал, что она разбита! Видимо, досталось в одном из размахов. Высунув кончик языка, и приложив его к ссадине, Сандо сдвинул брови, не собираясь отвечать. – Взялся за старое? Играть в молчанку? – Наёмник обошёл её, двигаясь дальше. Не обращать внимания, ни малейшего! Ему ни к чему эта заноза, пусть перебесится без его участия. – Если ты боишься брата, - заставила она его притормозить продолжением односторонней беседы, - то он завтра уезжает. Может, это пробудит в тебе немного мужской смелости? - Я в курсе, что он уезжает, – спрятав язык, Сандо приложил к губе указательный и средний пальцы. – Почему тебя с собой не берёт? - Чтобы твоя жизнь не превращалась в сказку, - с издевкой бросила Николь, видя во взоре наёмника прежнее раздражение. А ей начинало казаться, что вот-вот там появится нечто другое… нечто. - Ты несколько раз пыталась под меня лечь. Думаешь, что мне испортит жизнь порция халявного секса? - Я не пыталась под тебя лечь! – оскорбилась формулировкой девушка. – Я проверяла тебя, способен ли ты быть мужиком, или твои функции ограничиваются убийствами. Рычажок-то в штанах работает? - Он реагирует, для начала, на грудь, когда она есть, - ухмыльнулся Сандо, но Николь сразу же подлетела к нему и собралась ударить его по лицу, желательно по и без того разбитой губе. Однако наёмники не тот сорт мужчин, которому можно успеть нанести травму, будучи непрофессиональным бойцом. Пойманная за запястье, девушка буквально повисла на нём, больно сжатом. Стараясь не скулить и не просить отпустить её, она переминалась, мученически кривя лицо. – Ты подошла поближе показать мне свою? - Последний, перед кем я стала бы раздеваться – это ты! - Потому что хочешь, чтобы я раздел тебя сам? – улыбнулся одним уголком рта Сандо. - А разве так не правильно? Чтобы мужчины раздевали женщин, а не они сами обнажались. - Что ж ты тогда лезешь-то ко мне сама? – резко отпустил мужчина Николь, отбросив её покрасневшую в месте захвата руку. Отступив на шаг, она поджала губы и отвела глаза. - А что ещё мне делать, если самому полезть тебе не придёт в голову! – выкрикнула она. Сандо покачал головой, закатив глаза и пытаясь не выходить из себя. Она раздражала, она бесила и напрашивалась на то, чтобы взять её за шкирку и швырнуть, как пьяницу из закрывающегося бара. Но он подумал, что неплохо было бы прекратить её приставания и нападки, развернув к стене и сдёрнув с неё штаны, оголив её худую задницу… В горле стало першить и сохнуть. Зачем он представил себе голой эту задницу? Там костей и мяса-то – с кулачок. Он может закинуть её себе на плечо и даже не почувствует веса. Голая попка на плече, боже мой, какие позы пронеслись перед глазами! Сандо моргнул и, подняв указательный палец, погрозил им, ничего не сказал и пошёл дальше. – Куда ты? – не успокоилась Николь, спросив вслед. - В душ. – Он оглянулся. – Опять со мной хочешь? Там придётся раздеться. Самой. - Тогда я лучше приду к тебе ночью. В спальне меня разденешь? - Вообще-то, я делю комнату с Джином. - Ты его смущаешься? - Я? У кого-то защемило… затряслись поджилки спустить исподнее на кухне, и ты винишь в трусости меня? - Я не испугалась! – Николь уже гневно и тяжело дышала. – Было изначально понятно, что ты ничего не доведёшь до конца! Ты провоцировал меня, но не был готов дойти до секса сам! - Хорошо, если тебе так угодно – не был готов я. - Мне так не угодно! – топнула ногой Николь. - Женщина, как тебя понять?! - Никак! – обиделась девушка на то, что с ней согласились в том, что она требовала опровергнуть, поэтому развернулась и стала уходить сама. Но она не могла уйти добровольно, пока Сандо стоял на месте. Она вообще не могла долго находиться там, где его нет. Вот уйдёт она, и что дальше? Будет искать его, и сочинять, как снова с ним столкнуться. Он возбуждал её физически до такой степени, что всё воображение ежеминутно было занято им, и эти неугомонные, неудовлетворяемые фантазии перетекали в ненависть и желчь. Раньше на неё так действовал только Николас, в этом Сандо был прав. Нездоровые и кровосмесительные мечты проскакивали в её мыслях, когда ей было лет четырнадцать-пятнадцать. Гормоны тому виной или отсутствие любви со стороны близких, Николь не могла сказать. Тогда ещё старший брат был наёмником, редко появлялся дома, и каждое его появление становилось приездом сказочного принца, непобедимого героя, идеального парня, которым был доволен до самозабвения отец, - в ту пору он ещё умел быть чем-то доволен, - но осознание родства и извращенности физической любви между сестрой и братом никогда не позволяли девушке переходить рамки, а потом она и переросла те девиации. Остановившись, Николь бросила: - Я приду ночью. Сандо уже сам шёл подальше отсюда, когда услышал это. И только со второго раза до него дошло, что Энди ещё нет во дворце, он не вернулся, а значит, Джин покинет их спальню и будет проводить ночь с Дами. Николь придёт и не обнаружит соседа по комнате. В первую очередь решит, что Сандо попросил того удалиться, чтобы всё-таки овладеть ею. Нестрашно, но не хотелось бы подарить такую радость этой стерве. Но потом она может заподозрить неладное, проявить любопытство, требовать сказать, где напарник – да что угодно она могла выкинуть, ведь это Николь, девчонка, которой давно пора замуж, но она предпочитает играть в охотника – добычу, храня девственность, совершая сумасбродные вылазки в мужские апартаменты и поджимая хвост, когда ей соглашаются дать то, зачем она приходит. Николь ненормальная, и не хватало ещё, чтобы она навела шум в их с Джином спальне. Вообще ей там нечего делать, а отговорить самого Джина уходить этой ночью вряд ли возможно, он не упустит шанса, пока хозяина нет в доме, пока супруга нет в постели. Сандо, привыкший каменным лицом отражать любые события, даже попадание пули в ладонь, никак не выдал растерянность и усиленную рассудочную потугу. Куда кого деть, куда деться самому? - Я приду к тебе сам, - сказал он, придя к выводу, что это наилучшее решение. Николь удивленно приподняла брови, на миг став такой, какой ему становилось излишне приятно её видеть, слабой, беззащитной и милой, которую с удовольствием бы понёс на плече в свою кровать без скандалов. Но сразу же вернулось её выражение надменной гадюки, предпочитающей трепать всем нервы, лишь бы её не заподозрили в уязвимости. - Я разве тебя звала к себе? - Ну, тогда не пустишь. Какие проблемы? На что ты надеешься, унизить меня? Задеть? Я слишком угловат для твоих лабиринтов сознания, я всего лишь тот самый тупой самец-мужик, которого ты так ищешь во мне, или по жизни… И если меня манят – я приду, прогонят – я уйду. - Как собака… - Собаки отличаются преданностью. Я люблю, когда меня сравнивают с животными. - Даже если со свиньёй? - Считать это оскорблением может только тот, кто завидует количеству жирка на её бёдрах. - Ублюдок! – прошипела Николь, срываясь прочь. Теперь она могла уйти, он же сказал, что придёт сам… За первым же углом она притормозила. Или пошутил? Или не придёт? Или она будет ждать, а это он поиздевается над ней? Нужно было уточнить час, в котором он собирался нагрянуть. Было бы лучше, если бы она настояла на том, что придёт сама! Всё зависело бы от неё. Когда полагаешься на мужчин – они всё делают не так, не вовремя, не так как надо. Со сколькими она пыталась флиртовать и ходить на свидания! И ни к чему это не приводило. Один опаздывал, другой приносил цветы, которые она совершенно не любит – а она не любит цветы в принципе, - третий называл её солнышком, что её ужасно раздражало, четвёртый щёлкал пальцами, пятый хронически шмыгал носом, втягивая шумно воздух из-за какого-то гайморита, шестой клал руку ей на ногу, почти на бедро, и принимался мять и поглаживать. Аж кожа начинала чесаться от его поглаживаний и наминаний. Седьмой целовался без языка, постоянно, не решался загрести Николь в охапку и зацеловать до самых гланд, чтобы голова пошла кругом. Нет, он чмокал своими губами, и даже когда Николь сама начинала вводить язык в процесс поцелуя, принимал это, как должное, но в следующий раз никакого урока для себя не изымал. В восьмом было целое собрание подобных недостатков, девятый любил кривляться и рассказывать анекдоты, изображая в ролях и лицах. На его беду в ту пору Николас уже был дома, и, приходя со свиданий, видя своего брата, хладнокровного, неговорливого, спокойного и смеющегося крайне редко, Николь понимала, что не пойдёт больше ни на одну прогулку с этим арлекином. Десятый продержался долго, они даже оказывались в постели и занимались петтингом, и вообще всё шло к тому, чтобы дойди до предела, финала, кульминации отношений, но десятый слишком долго чего-то ждал. Устраивал романтические вечера, водил её в кино, рестораны, они на выходные оставались одни в его доме, и Николь в тайном нетерпении предвкушала, как он бросит её на лопатки и овладеет ей. Но он не овладел, а только мягко подводил её к кровати, целовал, целовал, целовал, снимал платье, целовал, целовал, целовал, расстёгивал бюстгальтер, любовался на её миниатюрную грудь и… целовал её, целовал, целовал. Когда он стал опускаться поцелуями к животу, месту, которое было столь чувствительным у Николь, что её корчило от щекотки, а не от удовольствия к касанию «эрогенной зоны», она отодвинула от себя его голову, надела всё обратно и ушла, потому что от его затянувшейся прелюдии тошнило, потому что она была готова, едва переступив порог спальни, а через полтора часа разминки она в гробу видела секс и этого парня. Одиннадцатый промелькнул назойливым вихрем, двенадцатый достал разговорами о своей новой купленной машине, чью панель управления поглаживал беспрестанно, когда подвозил Николь к дому, и они прощались. До того завязли на зубах хвалы его лошадям под капотом, что до сих пор ещё мутило от этого жеребца. И вот, после полугодовалого затворничества наедине с братьями и сестрами, Николь высунула нос обратно в мир, устав листать журналы, смотреть сериалы, выпивать с подругами, приходящими к ней, покрывать матом и злословием весь противоположный пол. И сердце её заколотилось в тринадцатый раз. Очень удачное число, очень… Сандо мог уже ничего не делать вообще, потому что Николь раздражалась от одного предвкушения очередного раздражения. Она знала, что всё обречено на провал, что ей не угодит и этот, что он такой же тупорылый и недогадливый, как все, что он наверняка имеет за душой какой-нибудь жуткий недостаток, какую-нибудь привычку, от которой её вот-вот начнёт воротить. Но он был наёмником, как когда-то Николас, он был выдержанным и непробиваемым, как Николас, он был жутко сексуальным, как Николас. И у него вообще никаких привычек не было! Николь упала на подушку лицом и, хотя не плача навзрыд, пролила пару гневных истерических слёз. Он не придёт, и она возненавидит его ещё сильнее, и плавно эта ненависть, как и все прежние разы, перейдёт в остывание страсти, а потом и невозможность терпеть Сандо рядом. Некоторые из её «бывших» искренне считали, что позлить девушку – это прикольно, так разгорается огонь, и она становится дикой и зажигательной. Чёрта-с два, если Николь злилась один раз – это ещё ничего, но если она злилась раз за разом, то постепенно всё перегорало и сил чувствовать что-то хорошее к человеку не оставалось. Оставалось равнодушие и обида. За то, что её, несносную и безумную, никак не могут понять. Сандо лежал и не хотел смотреть на время. По договорённости через тайные и зашифрованные записки с Дами об очередном проникновении в её спальню, Джин ушёл. Их смена закончилась в час, госпожа Лау должна была захотеть прогуляться до террасы, якобы не в силах уснуть без мужа, волнуясь за него. Марк и Джексон ушли сопровождать её подышать ночным воздухом, пока любовник пробирался в альков, запретный для вторжения. Но ведомы ли влюблённым запреты? Судя по тому, что уже прошло не менее получаса, а никакого крика не поднялось, всё совершилось гладко. Была ли здесь Николь, пока они додежуривали свои последние часы? Знала ли она, что они заняты? Ждёт ли она его теперь? Сандо не выдержал и повернул лицо. Близится к двум. Пойти к ней? Он ведь сказал, что явится сам для отвода глаз. Красиво ли нарушить слово? Нет. Да только разве это было слово? Так, брошенная отговорка. Да он и не знал толком, где её спальня, хотя наёмнику сориентироваться и вычислить – пятиминутная задачка. И всё-таки, ждёт ли Николь? Если ждёт, то ужасно не хотелось без причины заставлять её думать, будто он не держит обещаний, а если она не приняла это всерьёз, то заявиться к ней довольно глупо. Чем он рискует, если сходит и проверит? Тем, что девчонка надумает себе лишнего? Пусть надумывает, главное, что это по факту не так. Она ему безразлична. Разве что физиология откликается на естественные потребности, но не оскопить же себя Сандо должен, чтобы стать совсем непроницаемым? Он сел, поставив локти на колени и подложив под подбородок правый кулак. «А если она ждёт, я приду, она решится потрахаться, начнёт требовать её… отыметь, а она девственница, а я не хочу быть у неё первым, мне придётся отступить? Мне придётся капитулировать? Лучше не идти тогда, - размышлял Сандо, - лучше отсидеться, да, она может прийти сама, злой мегерой жалуясь, что я нарушил обещание, но так у нас с ней хотя бы не дойдёт ни до чего. А если пойду сам… зачем я туда вообще пойду, если не собираюсь потрахаться? Девственница, она девочка, какой бы оторвой и придурошной не была. А я не только наёмник, но и золотой, я не буду вскрывать невинную киску только потому, что можно. Я несу ответственность за свои поступки, а за Николь я нести ответственность не хочу. Она не беззащитна и не одинока, у неё есть Николас. Я нужен более обделенным». Сандо завалился на подушку, обратно, закрыв веки. Николь незадолго до полуночи прошла мимо спальни Сандо и Джина в одну и в другую сторону. Было темно и тихо. Она не станет стучать и проверять, ведь ей сказано, что к ней придут. Впрочем, зачем считаться с чьими-то словами, она поступает так, как считает нужным. Было бы здорово опять побесить этого непоколебимого воина, заявившись вопреки уговору. Прокравшись для верности к коридору, идущему вдоль спальни молодой госпожи Лау, она увидела интересующий её объект на страже. Значит, он просто ещё занят… Николь вернулась к себе и попыталась посчитать, приобщая пальцы, когда должен освободиться Сандо? Вычислив примерно, что на всю ночь он точно не останется у дверей жены Энди, девушка приготовилась просто ждать, благо что во всём остальном она была готова – приняла ванную, вымыла голову, уложила волосы, перекрасила все двадцать ногтей в один серебряный цвет, подвела глаза, надела новые трусики. Мало ли что? Вдруг просто придётся раздеться? Вдруг просто заиграются, и Сандо заберётся куда-нибудь там ей рукой? Николь закусила губу и переплела ноги, чувствуя, что терпение не сильная её сторона. Время шло, и когда перешагнул час, девушка заходила по комнате, думая, раздеваться и ложиться, или ждать? В одиночестве невыносимо. Её всегда успокаивал и утешал Николас, а он утром уезжает, почему бы не привалиться привычно к нему под бок перед разлукой на неопределенное время? Младшая дочь Дзи-си вышла из своей комнаты и, не ходя далеко, уперлась в соседнюю дверь. Без стука открыв её, как обычно, она застыла на пороге. На Николасе верхом сидела девушка, чьи распущенные волосы скрывали профиль, растрёпанные и похотливо разметавшиеся. Одеяло прикрывало только ноги брата, а всё остальное было обнажённым, кроме той части, что была внутри девушки, стонущей в роли наездницы. Николь не была в шоке, она и раньше видела подобное, она любила подглядывать когда-то за Николасом, наслаждаясь картиной, недостижимым для неё положением партнёрши брата по сексу. Некоторое время её никто не замечал, и Николь, ввергаемая в агонию экстаза стонами и шлепками сталкивающихся тел, впитывала в себя занятие любовью, пытаясь удовлетвориться этим, но становилось только хуже – хотелось участвовать, а не наблюдать. Она подумала о Сандо, который не приходил, и о том, как они могли бы вот так же… Николас перевёл глаза, и увидел сестру. Он тоже не впервые замечал, что она имеет свойство подсматривать за его развлечениями. Он улыбнулся заметно лишь ей одной, не прекращая двигать бёдрами, не останавливаясь. Его ладони легли на грудь той, что подпрыгивала на нём, неизвестно, кого так яростно желая ублажить – себя или его? Николь узнала Джессику, не замечавшую свидетельницу соития. Николас потянул ту на себя, чтобы она опустила лицо и точно не увидела третьей лишней. Соединившись глазами с сестрой, он стиснул зубы и, не отрывая взгляда, быстро дошёл до оргазма. Николь словно ощутила горячую волну внизу живота, представляя, как это сладко, когда внутри тебя взрывается от удовольствия мужчина, когда это вот такой мужчина. В его глазах она видела любовь к себе, пусть братскую, но такую сильную, что с ней ни что не шло в сравнение. Облегчение открылось внезапно. Да, лучше стоять здесь, в стороне, и понимать, что тебя любит Николас, чем сношаться с ним осознавая, что даром ему не сдалась. Ответив понимающей и понятой улыбкой, Николь беззвучно покинула спальню брата, вернувшись к себе. Лёгкость от дара братской любви продержалась недолго. Стоило лечь, как тело заныло и затребовало любви для себя, не соглашаясь, что платоническим можно насытиться. Николь заворочалась, быстро довела себя до недовольства и, побив кулаками покрывало, свернулась в клубок и заплакала. Часы показывали начало третьего, и ей, как и всю её жизнь, не оставалось ничего, как довольствоваться тёплыми и нежными, выражаемыми иногда резко и твёрдо, чувствами брата. Она когда-нибудь сойдёт с ума, наверное, это проклятье за грехи их отца, говорят, что у убийц и жестоких людей дети всегда пребывают в постоянном расстройстве души. Николь ощущала в себе что-то такое, что-то врожденно испорченное, будто проросло гнилое зерно. Ей нужно было усмирение, или усмиритель, кто-то заботливый, но при этом такой, чтобы железной рукой мог приструнить и успокоить, а не упрашивать и уговаривать. Прямо сейчас ей нужен был Сандо, и при каждом отзвуке его имени в голове, слёзы лились всё мощнее. Сандо последовал примеру Николь и толкнул её дверь без стука, повернув ручку. Он не смог уснуть, задавленный бесхитростным голосом совести, утверждающим, что быть ему адской мразью, если не пойдёт туда, куда намеревался пойти. Разве наёмники, убивающие за деньги, насилующие за деньги, обманывающие за деньги, не есть ли уже мразь? Что ж ему так не моглось от этого обещания? Сандо рассчитывал получить чем-нибудь тяжелым по голове, подушкой в лицо, услышать привычный высокий вопль обзывательств на таких частотах, что звенело в ушах. Он предполагал, что Николь закроется или уже давно спит. Но никогда бы он не поверил, если бы ему сказали, что он обнаружит эту колкую ехидну, не разобравшуюся в себе, сжавшейся в клубочек и плачущей. Сандо дёрнулся развернуться и бежать сломя голову. Это был запрещенный приём, нет, нельзя так с ним поступать, только не плачущая баба. У него диафрагму сковало, а лёгкие упёрлись в неё изнутри, переполненные спазмами кислорода. Сердце заколотилось тараном из груди. Как её успокоить, чем ей помочь, кто её обидел? Он сам? Она рыдала так глубоко и беспросветно, что не слышала его вторжения. Её там, на боку, отвернутом от входа, трясло и выворачивало слезами с заунывными и неприглядными хлюпаньями и завываниями. Так не плачут специально, когда хотят растрогать или взять на жалость, так девочки плачут тогда, когда уверены, что никто их не увидит, потому что глаза уже через полчаса опухнут, а нос будет мокрый и красный, что весьма мило для котиков, но не симпатично для этих самых девочек. Сандо мог бы уйти… Нет, не мог. Когда-то, лет восемь-десять назад, он бы унесся от такого зрелища. Он боялся женских слёз – это так и было. Но теперь он куда старше, взрослее и опытнее. Он бесшумно подошёл к кровати и, когда почти забрался на неё и стал приближаться к Николь, она почувствовала чьё-то присутствие, попытавшись развернуться. Сделав молниеносный рывок на оставшееся расстояние, Сандо обхватил её со спины в объятье, не дав повернуться, и прижал к своей груди так тесно, что Николь не смогла пошевелиться. В спальне горел только один прикроватный ночник перед ней, всё остальное погрузилось в отсветы интимного укрытия. Неужели это он причина её слёз? Неужели она так ждала его и хотела, что испытала боль, посчитав, что не дождётся? - Ты… ты… зачем… ты пришёл? - через заикание и попытки восстановить дыхание, попыталась спросить Николь, и Сандо наклонился к её уху, коснулся его кончиком носа и прошептал в него: - Затем, что я так хочу. – Она дёрнулась, проверяя, сможет ли вырваться, но в ответ руки вокруг неё сомкнулись крепче. – Затем, что ты так хочешь. - Мне… неудобно, - со скрипом выжала из себя Николь. - Терпи. - С какой стати?! – Сандо опустил одну руку и начал стягивать с неё штаны. – Что ты делаешь? - Раздеваю тебя. - Не смей! - Николь рыпалась, уворачиваясь от пальцев Сандо, спустивших штаны ниже бёдер, но тщетно. Можно было закричать, Николас бы услышал и спас её, но Николь не кричала. Она замерла, застыла и прекратила шевелиться и сопротивляться. Она ощутила, что Сандо исполнит обещание. Раз он пришёл, то он разденет её, а то и вовсе поимеет. – Только не совсем догола… - просящее прошептала она. Хватка на ней ослабилась, и ей удалось повернуть лицо, чтобы встретиться глазами с карими очами Сандо. – Оставь на мне что-нибудь, пожалуйста. - Я оставлю на тебе себя – этого будет достаточно? - Нет, Сандо… - Он взялся за низ штанин и, потянув за них, вынудил Николь повалиться на спину с вздёрнутыми вверх ногами. Чёрные брючки улетели, явив те самые тонкие новые трусики, которые девушка планировала показать в крайнем случае, а вообще-то показывать не планировала… Мужчина приподнял её в сидячее положение, как куклу, стащил через голову кофту, избавил от лифчика, место которого Николь сразу же заняла ладонями. Сандо взялся за её трусы. Если до этого она кое-как покладисто наблюдала, то тут посторонилась. – А ты сам? - Ты меня уже видела голым. Моя очередь. – И, не раздумывая, он схватился за последний элемент одежды, избавив от него девушку, протянув вниз по худым ножкам, которые Николь свела плотнее. Раздев её, наёмник не стал смущать изучающим взглядом, а положил её на место и, как до этого, прижал к себе, ложась вдоль фигурки, в два раза меньше его собственной в ширину и значительно меньше в высоту. – А теперь, если ты не против, я хочу выспаться. Я тут, всё-таки, при исполнении. - Так… ты меня не хочешь? – тихо спросила Николь, в своей манере не переставая играть с огнём. Сандо протиснулся под её ладони и, переборов сопротивление, не сопоставимое по силам с его напором, взял груди в свои руки. Соски на них были маленькие и твёрдые, как изюминки. – Не хочешь? – повторила девушка. - Умей искать ответы, не спрашивая глупости. – Не совсем поняв, Николь задумалась, приготовилась напасть и потребовать отчета, но спохватилась и опустила свою руку. Завела её назад. Нащупала ширинку. Ширинка выдавалась вперёд. Не зная не глядя, как расстегнуть штаны вольного брата, дочь Дзи-си нырнула по животу к паху, протиснувшись к восставшей плоти. Она была гладкой, подёргивающейся и упругой, она на ощупь не была похожа ни на что, она была особенной и отпускать её не хотелось. - Тогда почему мы не займёмся сексом? - Ты девственница, - сказал Сандо. - И что дальше? Если мы не переспим, я ею так и останусь. - Николь, я наёмник, я ничего… - «к тебе не испытываю» чуть не произнёс мужчина, но вовремя вспомнил, как плакала только что сестра Николаса. Разве можно сейчас заявить ей подобное? – Ничего не могу поделать с тем, что отношения для меня невозможны, а первый мужчина у девушки должен быть тот… - Я, может, вообще не хочу заводить отношения! - Это неправильно, рано или поздно замужество… - Я не хочу замуж! – нетерпеливее оборвала его Николь. – Не надо навязывать мне ваших патриархальных шаблонов. Я хочу секса, трахаться, как вы, мужчины, и не хочу ввязываться ни во что серьёзное. Я хочу потерять девственность тогда, когда захочу, а не таким образом, каким должна, по каким-то правилам! - Я всё равно не тот, кто тебе нужен для этого. - Тогда зачем ты пришёл? – повторила первый вопрос Николь. - Я обещал, и не мог не прийти. - А уйти, не взяв меня, сможешь? - Это жестоко, задавать такой вопрос с моим членом в своей руке. Попахивает тем, что я рискую уйти без него. - Вполне возможно. - Несправедливо, - Сандо посжимал три раза девичью грудь в своих ладонях, - мне-то с собой взять нечего… - Ах, ты! – ударила локтем в солнечное сплетение ему Николь, попытавшись избавиться от хватки. Мужчине не было больно, и он засмеялся, не выпуская свою пленницу. – Если у меня там ничего нет, на что же у тебя встало? - У тебя очень красивые глаза. - Да конечно… - фыркнула девушка. Устав от её вечных пререканий, Сандо развернул её на себя и впился поцелуем, на который моментально откликнулась Николь. Попытавшись взять всё возможное через этот контакт, наёмник ворвался в отдавшийся ему рот так неистово, что чуть не потерял самообладание. Совершенно нагая, гладкая, прохладная и хрупкая блондинка, лет на пять или шесть его моложе, именно такая, какую приятно прижимать и ощущать своей, послушная, женственная, чёрт с ним, что почти как доска плоская. Всё-таки кое-какие грудки у неё были, и за них хотелось взяться зубами, только Сандо знал, что если сделает это – уже не остановится. Поэтому он затянул такой поцелуй, что не нужны были никакие другие проникновения. Николь ослабла в его руках, это чувствовалось. Решив, что не стоит оставлять девушку в подвешенном состоянии между желанием остановиться и продолжать, которое присутствовало в нём, Сандо вторгся между женских ног пальцами, вызвав мощную дрожь в Николь, нащупал под тёплыми и влажными складками клитор и, прижав миниатюрную китаянку под собой так, чтобы она не могла сдвинуть зафиксированные бёдра, яростно затёр его. Николь ахнула в поцелуй, выгнула спину, но это не удалось до конца. Под весом Сандо она распласталась, млея от жёстких и одеревеневших за годы сражений пальцев, которые с такой остротой и точностью заводили её, загоняли в капкан оргазма. – Сандо, Сандо… Сандо-о! – высвободив губы, начала кричать Николь, но он накрыл ей рот другой ладонью. Трепыхаясь и судорожно выкручиваясь, она достигла эйфории, пошедшей от клитора разрядами до самого мозга, так что померкло всё перед глазами, пока её гортанное «а-а-а!» не могло прорваться сквозь защищающую тишину руку Сандо. Он поводил ещё немного ладонью между ног Николь, наблюдая, как она, едва не отключившись, тяжело дышит и перестаёт барахтаться. Влага намочила его пальцы, которые ему захотелось облизать, узнать вкус и запах этой девушки, так невинно кончившей, наверное, впервые в жизни. Баловалась ли она когда-либо самоудовлетворением? Ему хотелось спросить её, но он не стал. Она такая мокрая внизу, что самое время было бы войти в неё, порвать её плеву. В минуту оргазма чувствительность снижается, ей было бы не так больно. Сандо закрыл глаза и откинулся на спину. Спать, надо спать, а не думать об этом, в девять утра ему вставать на пост у спальни Дами, осталось меньше шести часов сна. Может, лучше уйти к себе в спальню? Он почувствовал, как ему на грудь легла голова, его торс обхватила рука, а на его ноги закинулась нога. Прищурив глаза, золотой посмотрел на Николь, робко поцеловавшую его голое плечо. Обнимающая, притихшая, улыбающаяся и загадочная, совсем не такая, как все эти дни. Её хочется обнять в ответ и остаться с ней до утра. Нет, нет, нет! - Будь моим первым, - завела она опять пластинку, - забудь об отношениях, я от тебя их не прошу… - Давай в другой раз это обсудим, ладно? – решил пока что просто уйти от этой темы Сандо. Ещё пара минут, и он согласится всадить ей во все отверстия, которые она не успеет прикрыть. А она ни одно не успеет, потому что скорость его реакции подвластна только мастерам боевых искусств. - Ладно, - примирилась Николь и, устроившись на его груди поудобнее, задремала. Сандо погладил её макушку и, заверяя себя, что на завтра не вспомнит ничего, надеялся, что так и будет, и сердце его не оживёт никогда.