Империя. Цинхай.

Всем ли женщинам необходимы мужские объятия? Наверное, нет. Какая-то с лёгкостью может обойтись без них, не видя ничего особенного в том, чтобы более сильные, чем у неё самой, руки, обхватывали её плечи и прижимали к широкой и твёрдой груди, на которой нет, собственно, такой же груди, как у неё – мягкой и выпуклой. Что в этом примечательного? Обмен теплом и энергией? У рационалисток для тепла существуют калориферы и шубы, а для подачи энергии алкоголь, кофе или коты. А рационализм – это очень положительное качество, как считается нынче, поэтому его стремятся приобрести, вместе с тем избавившись от иррациональных потребностей. Разумеется, в объятиях нет ничего сверхъестественного, они не удовлетворяют в том смысле, в каком это делает секс, но в каком-то другом определённо удовлетворяют. Где-то на уровне сердца и желания защищённости, желания понимания и чьего-то присутствия. Объятия намного лучше избавляют от чувства одиночества, чем секс, а потому, если женщине их не хочется, невольно задумаешься, а нормальная ли она женщина? В двадцать первом веке, третьем тысячелетии, где ультрамодные и передовые личности называют делёжку на два пола «клеймением» и «гендерным стереотипом», жутко озвучить вслух мысль, что женщины должны хотеть такое от мужчин, а мужчины – должны хотеть обнимать крепко-крепко женщин. За такое можно и ретроградом из каменного века прослыть, или не уважающим чужую личность и индивидуальность ксенофобом. Однако, получивший подобные объятия уж куда реже страдает депрессиями, личностными расстройствами и внутренними конфликтами, а потому иногда хочется всё-таки смело заявить: объятие между мужчиной и женщиной – лучшее оздоровляющее средство, спасающее от проблем, стрессов и тяжести окружающего мира. И Николь в этом плане впервые попала под прямое излучение этой народной медицины, когда мускулистое плечо, не дающее пошевелиться, пробуждает в тебе любовь к новому дню, к жизни, к людям, к самой себе, прежде казавшейся никчёмной и неприкаянной. Обнаружив в себе, наконец, приходящую в норму и адекватность, без истерик и психозов, женщину, Николь вдвойне пришла в восторг от того вида объятий, которые пришлись на её долю в этот не совсем ранний час – утренние, постельные, нежные и одновременно нерушимые. Пахло сонным мужчиной и его закаленной плотью, подбородок овевало его дыхание. Девушка не смела копошиться, зная, что наёмник среагирует острым слухом и чутьём, будет растревожен, и в постели долго валяться не станет, проснётся и подскочит, спеша на тренировки, завтрак, пробежку, в душ – куда угодно! Она лежала дольше часа, не меняя позы, немея и затекая, но упираясь, чтобы не гладить и не трогать лежавшую на ней смуглую руку, вынося впившийся в спину лифчик, вжатый в неё Сандо. Хотелось попить прохладной воды, смочить горло, и ворочаться в постели, но Николь сдерживалась. У вольных братьев железная выдержка, она, как стремящаяся завоевать одного из них и приходящаяся сестрой другому такому, хоть и оставившему это в прошлом, обязана терпеть тоже, как они. К счастью, Сандо сам не стал спать слишком долго, и около часа дня открыл глаза с приглушённым грудным звуком, оповестившим о его пробуждении. Что-то вроде «кхм», но не горлом, а глубже; медленный растянутый вдох, как будто запасающий организм кислородом на день - и Сандо после него уже в ясном и чётком сознании. Он чувствовал, что Николь не спит, поэтому сжал её в хватке, притянув к себе, и стал одновременно потягиваться, зевая, и придерживать поочередно свободными руками китаянку. Девушка отмерла, расслабляясь и огорчаясь одновременно: чем кончится вся эта идиллия? Неопределенностью, скандалом, расставанием? Завершительным или краткосрочным? Она посмотрела на смоляные волосы Сандо, которые он развязал перед сном. Настоящий корсар, внешность абсолютно бандитская и опасная, с проступившей щетиной, одни шрамы чего стоят! Красивее она никогда никого не видела: таких чёрных волос, таких чёрных глаз, таких чёрных бровей и ресниц, что глаза мерещились чуть подведенными. Как можно было одновременно так пугать и манить своим обликом? Браслеты, амулеты на шнурках и цепочках он не снимал, когда ложился, и мыться, насколько она помнила, чаще залезал с этим всем. В отличие от Хенкона, татуировок у Сандо было мало, и все в неброских местах, скорее укромных. Самой приметной была строчка под ключицей, гласящая: «Если ты ненавидишь, значит, тебя победили». Николь коснулась её пальцем, на ощупь не выделяющуюся, поймав взор Сандо. - Доброе утро, - хрипло выдохнул он, погладив по волосам и щеке ту, с которой проспал несколько безмятежных часов. Как всё-таки это было странно. Много лет до этой назойливой блондинки он не засыпал ни с кем в кровати, не делил ложе до рассвета и уж тем паче после него. - Доброе… - улыбнулась она. – Ты ненавидишь Николаса? Он же тебя побеждает, - потыкала она пальчиком в тату. Сандо засмеялся, снова сомкнув веки. Он никуда не торопился! Он готов был ещё полежать с ней, и от этого Николь возрадовалась сильнее прежнего. - Нет, смысл немного другой… Выигрывать и проигрывать в промежуточных боях, соревнованиях, мелких драках – это одно, а побеждать или быть поверженным в войне, крупной и окончательной битве – другое. - И… у тебя есть те, кого ты ненавидишь? - Наёмникам чужды эмоции, у нас нет личной заинтересованности, нет любви, нет ненависти. – Николь с болью отвела взгляд, но сумела промолчать. Они договорились, что будет только физическая связь, что они будут скрываться ото всех, и роман этот ничего не стоит, ничего не значит, зачем же вновь поднимать тему того, что она хочет любви, хочет большего, ведь и сама готова давать это! - Откуда же и для чего эта надпись? Если тебе неведомы чувства, - процедила осторожно Николь, не переходя на их личности. Надо говорить отстранённо, и они не поругаются. - Когда-то были ведомы. Я ненавидел. Однажды. Когда по-настоящему проиграл. – Сандо указал на шрам в районе сердца. – Видишь? Меня победили, потому что умер один человек. Смерть – это то, что необратимо, она и только она является полным провалом и проигрышем, а до тех пор, пока Николас просто бьёт мне морду – победителей нет. Спроси его, он скажет то же самое, уверен. - Тот человек, который умер… - Я не хочу говорить об этом, Николь, - оборвал её грубо Сандо, приподнявшись и посмотрев на время. – Надо бы вставать и позавтракать. - Заметь, я не предлагаю вызвать горничных, чтобы они принесли еду на двоих в постель, - не решившись настаивать, чтобы не утерять устоявшийся мир, поддержала смену темы девушка. – Смотри, как я хорошо себя веду, не напрашиваюсь, не прошу лишнего, не требую от тебя каких-то розовых соплей и романтики. Ты же не разделяешь моего желания позавтракать вместе, верно? - Даже если бы разделял, никто не должен знать о нас, Николь, пожалуйста, это создаст много проблем. Нам обоим лучше встречаться тайно, без лишних глаз, ушей и пересудов. - Да какое «о нас»! – скрестила на груди руки Николь и откинулась на подушку, поскольку Сандо выпустил её. Глядя на её надувшееся лицо, он умилённо приподнял брови, любуясь злобной и мстительной китаянкой, выжимавшей из себя, из последних сил, кротость и покорность. – Между нами когда-нибудь что-нибудь будет? Ты водишь меня за нос. - Кстати, как раз об этом я и хотел с тобой поговорить. – Сандо лёг обратно, без сантиментов схватив пальцами за лицо Николь, сжав её щёки и завладев сложенными в недовольный узел губами. Жаркий и властный поцелуй за секунду растопил весь лёд и снял оборону ершистой крепости. – Ты дала мне понять, что твои чувства достаточно глубоки, и не ограничиваются пустой похотью… - Забудем об этом… - Нет! Николь, я хочу, чтобы ты поняла, что чувства не выражаются только сексом. Я хочу, чтобы ты, если испытываешь ко мне что-то, научилась находить приятное в сотне других мелочей, а не озабочено бегать, подыскивая кусты для спаривания. Ты понимаешь меня? – Девушка растерялась. - Что ты имеешь в виду? - Что ты должна научиться разговаривать со мной, проводить со мной время, слышать меня, чувствовать меня и разделять со мной не только постель. Ты должна понять с моей помощью, что мужчина – это не фаллос, он им не ограничивается, даже если начинается и кончается этим органом. Научись уважать того, кого жаждешь поиметь, и мы переспим. – Николь округлила глаза, забыв как произносить слова. Уважение, разговоры, чувства! Она о таком давным-давно и не мечтала, лет в двадцать точно перестала искать в мужчинах что-либо, кроме возможного партнёра, который смог бы удовлетворить. Она и брак рассматривала для себя только в одном ключе – чтобы трахаться было не противно и, желательно, не наскучило быстро. Какие к чёрту разговоры? Разве с мужчинами есть о чём разговаривать? Они не слушают женщин, и постоянно говорят об интересном только им самим. – Ты поняла меня, Николь? - Сандо, если наши свидания будут проходить урывками и украдкой, то о чём идёт речь?! - О том, что мы не животные, которые будут присовываться по углам. Или ты не согласна? - Согласна, но… мы же такие разные! Едва мы начинаем болтать, как ссоримся и орём. - Если мы настолько не подходим друг другу, не вижу смысла трахаться, Николь. - Нет-нет, я не это хотела сказать! – испугано замотала она головой. Сандо засмеялся и забрался на неё, поглаживая светлое лицо. От смеха в уголках его глаз прорезались морщины, придавшие ему больше мужественности и зрелости. Белоснежные зубы на тёмном лице вызывали бешеное сердцебиение у Николь. Они вновь поцеловались, утрачивая ощущение пространства и времени. Обхватив его поясницу ногами, девушка с удовольствием бы стянула с них нижнее бельё и перешла к главному. Но руководил их отношениями Сандо, и Николь, прежде пытавшаяся доказать всем, и самой себе в первую очередь, что сумеет распорядиться собственной жизнью и даже указывать другим, почему-то с удовольствием отдала всю инициативу в руки Сандо, готовая подчиняться, соглашаться и следовать за ним по указанному курсу. По пятам. Хоть на край земли. Наёмник оторвался от коралловых губ и, поцеловав скулы, приподнялся на руках, рассматривая с каждым днём всё более близкое и… дорогое лицо. - Почему вашего отца называют Уйгуром? Ты же вроде китаянка на все сто. - Не на сто, на семьдесят пять, примерно, - уточнила Николь. – Мать нашего отца, бабушка, была уйгуркой, ну, а поскольку он вырос среди них, знает их язык и обычаи, то кличка прицепилась сама. Он уйгур наполовину, наша с Николасом мать тоже китаянка, поэтому, выходит, в нас четверть уйгурской крови. – Сандо приятно удивился той готовности рассказывать о себе и семье, какую продемонстрировала девушка. Врёт и сочиняет, или бескорыстно и бездумно открывается, надеясь, что за искренность воздастся? - Ваш отец, значит, коренной синьцзянец? - Только по матери. Дедушка пришлый. Я его видела, когда была совсем-совсем маленькой. Он родился где-то в Шэньси или Ганьсу, точно не знаю, о нём множество баек и сказок у нас в семье ходило. - В самом деле? Например? - Ну… например, ты знал, что у Мао Цзедуна во время гражданской войны в Китае, от третьей жены, было потеряно двое детей? В вечных походах коммунистической Красной армии, он не мог заботиться о них и возить с собой, поэтому отдал на воспитание крестьянам. Когда война закончилась его победой, спустя почти пятнадцать лет, их следов было не отыскать. Отец часто говорил, что одним из этих потерянных ребятишек и был дедушка. Представляешь себе? Прямой наследник самого Мао! - Занятная история, - хмыкнул Сандо, проникаясь замахом и авантюризмом Дзи-си. – А доказательства или хоть что-то в пользу этой легенды имеется? - Младший брат Мао – Цзэмин, работал проректором в Синьцзянском университете в сорок втором году, кажется. Говорят, он с собой мог привезти своих племянников, и вовсе они не были потеряны. Одним словом, кто хочет верить, тот находит возможности и подтверждения. - А ты? Хочешь быть правнучкой Великого Кормчего? - Плюс к тому, что уже дочь Великого Китайца? – звонко захохотала Николь, лучась несерьёзностью и неподдельным кокетством. Сандо на долю мгновения стало совестно выпытывать из неё все имеющиеся сведения под видом праздного любопытства. Когда рассеивался дурман подозрительности, внушающий, что Николь коварная шпионка, виднелся ребёнок, девчонка, мелкая и взбалмошная, хрупкая и вздорная, которую ничего не стоило перебросить через колено и отшлёпать. Но больше хотелось обнять и приласкать, заверяя, что от вредного и недостойного мира у неё теперь есть двуногое и беспощадное, неподкупное ограждение.– У меня даже родинка почти в том же месте, что у Мао. У единственной из всех нас, братьев и сестёр, - продолжала веселиться Николь, тыча теперь на свой подбородок. – Я бы предпочла императорскую кровь в своих жилах, она древнее, и аристократичнее. - Если надумаешь выступить донором, никому разницы не будет, какой титул имелся или не имелся у твоих предков. Лишь бы по группе подходила. - Вот взял и обесценил всё прекрасное! - Неправда, - придавил её к постели сильнее Сандо, опять принявшись целовать лоб, веки и щёки, указанную крошечную родинку, которую заметил с первого взгляда. Бродя губами вокруг губ и заигрывая, вольный брат дёрнул головой от попытавшейся укусить его раздразнённой девушки, клацнувшей зубами в воздухе, за что получила, наконец, поцелуй с лёгким укусом. Со стороны, вероятно, они на самом деле походили на зверей, пусть даже Сандо и собрался отучить Николь от животных привычек. Но сталкиваясь наедине, они дичали, цапаясь, кусаясь и рыча. – Ты прекрасная, и очень ценная. Сама по себе, без папы, дедов, далёких предков, братьев и мужиков вокруг. - Так не говорят, когда ничего не испытывают. – Николь схватила его ладонями за лицо, остановив перед собой и уставившись ему в глаза, настойчиво и рьяно. – Сандо, почему ты со мной так нежен? Это жалость? Ты же наёмник, у тебя не может быть жалости. Тогда почему все твои речи полны тепла и доброты по отношению ко мне? Ты не можешь не любить меня! Признай! - Но и любить не могу, - честно и прямо, так и глядя в глаза, сказал мужчина. – Я не вижу причин, почему бы не подарить тебе удовольствие и радость? Я научу тебя быть женщиной и любить мужчин, тебе это пригодится. - Мне без тебя других мужчин не надо, - предупредила Николь, обвив его шею и прижавшись к нему порывом боящейся обронить хрупкую драгоценность. Поскольку Сандо попытался встать, но на нём повис груз, он лишь сел в постели, и девушка оказалась сверху, сидящая на нём всё с теми же сцепленными на его пояснице ногами. Уткнувшись в его плечо, зарывшись в своих и его волосах, Николь опутала руками его шею плотнее и туже. – Не уходи ещё немного. - Сколько? - Немного, - повторила без конкретики девушка. - Обезьянка, я хочу есть. - Меня съешь, - чувствуя под собой восставшую твердь, отболталась Николь, не собираясь слезать с мужчины. Ей было ужасно приятно сидеть на его возбуждении и осознавать, что она желанна. - Не могу, мне не с кем тогда будет заниматься сексом. - Ты и так им со мной не занимаешься. - Всему своё время. – Сандо ощутил, как сжимаются и каменеют все конечности Николь. – С тобой всё в порядке? - Нет, всё гораздо хуже, чем я думала. - В смысле? – Собрав в ладонь светлые пряди, наёмник приподнял их, оголив шею, и поцеловал в неё. Под приглушенным тюлем солнцем, в прохладной из-за этого спальне, спасённой от жары, в скомканной постели, обвившей их тела сбитым гнездом бордового одеяла, Сандо и сам не думал, что есть хочет сильнее, чем сидеть вот так, ощущая, как тонкая материя мешает ворваться в худенькую девушку, сидящую на нём. Ему всё сильнее нравилось её щупать, трогать, гладить, целовать, вертеть, называть в мыслях своей и претендовать на её невинность. И куда только делось отторжение к тощей заднице и плоской груди? Ему решительно плевать на размеры, это даже как-то… укрепляет в нём решимость. Словно скала рядом с камушком, он мог сделать с ней всё, что угодно, хоть поднять одной рукой. Пусть он и не был очень высокого роста, но мощи хватало. Его тренированные бёдра тоже были узкими, по-мужски, но по сравнению с Николь Сандо смотрелся широким. И всё-таки, уплывая от удовольствия под лёгким тельцем, приникнувшим к нему в поиске любви, он ждал ответа. - Ты возбуждал меня и притягивал. Я считала, что нашла того, с кого начну свою интимную жизнь, с кем пересплю ради удовольствия, а теперь… - Сандо не стал торопить, дав Николь самой набраться смелости для заявления. – Теперь я не представляю, как после тебя с кем-то буду? Хотя ещё и с тобой не была. Но мне никогда не было ни с кем так… надёжно. А тебе? - Мне без разницы. - Не ври! – отстранилась Николь и ударила его по плечу. – Ну как же без разницы? Ты со всеми спишь без секса и доводишь их до оргазма, не получая ничего взамен? – Сандо сдался, с ухмылкой опустив глаза. От сарказма его щёки втянулись, задерживая внутри рта слова, которых не хотелось произносить. – Я вижу, что такого у тебя ещё не было. - Да, не было. Но не думай, что мне тяжело будет расстаться. Я не уверен, что ещё способен привязываться. - Только не пробуй расстаться со мной, чтобы проверить! – Николь зацеловала его лицо, запутывая пальцы в чёрных волосах наёмника. Предел сексуального вожделения подкрадывался, и ему пришлось плавно и осторожно снять её с себя, кладя на постель, а самому из неё выбираясь. - Я никуда отсюда не денусь, Дракон оплатил мне охрану его сестры до января. - Значит, полгода у нас точно есть? – спросила Николь, но вроде бы не у мужчины, а так, риторически. - А ты сама никуда не уедешь? - Куда мне ехать? Университет я закончила, на работу не устраивалась, в Синьцзян не тянет. Я свободна! – Сандо быстро оделся, подкравшись к двери и приготовившись незаметно выскользнуть. Ему нравилось даже это - оттачивание сноровки в преодолении препятствий и умении быть невидимым. До чего разгоняет кровь азарт, и вся эта секретность! Впрочем, пожалуй, большой трагедии не будет, если о них узнают, но лучше держать в неведении Эмбер, Эдисона, Энди, и драконов, а то ещё подумают, что нанятый ими воин переметнулся к Дзи-си! Да и вольный брат в отношениях – это конец репутации, конец авторитету. Его быстро отзовут на Утёс богов, чтобы вправить мозги. – Сандо, - позвала Николь и он обернулся. – Знаешь, чего мне страшно? - Чего? - Что если мы расстанемся, то я просто умру. И это меньшее из зол. Ведь если я в тебе разочаруюсь, и ты тоже, как все, окажешься обычным, тупым и эгоистичным мужиком, тогда жизнь просто обессмыслится. Тогда получится, что настоящих мужчин вообще не бывает. Что мне останется делать? Я тогда тоже умру. Жить без надежды, зная, что любви и чего-нибудь вроде неё, прекрасного, не существует – ужасно. Не хочу. - Не говори глупостей, - поморщился Сандо и, прислушавшись к звукам коридора, скрылся за дверью. Николь притянула одеяло к груди, сжимая его в кулаках. С щелчком двери всё померкло. К ней вернулась серая и пустая судьба, без пыла, страсти, желаний, без веры в лучшее. Ей самой не понравилось то остервенение, с которым зациклилась её жизнь на Сандо, но до встречи с ним, до осознания того, насколько он ей нужен, она давно пребывала в какой-то сумеречной тоске. Вялая депрессия и апатия, перемешанная с цинизмом, но не добротным, натуральным, или хотя бы защитным, а таким, который искусственно натягиваешь на неприсущий себе материализм, тоже взятый взаймы у общества, чтобы хоть как-то оправдать белиберду, творящуюся с собой и вокруг. Сандо стал лучом света, неважно, что думал и испытывал он сам… То есть, нет, конечно важно, но только по отношению к ней, Николь необходимо было, чтобы он тянулся к ней, любил её, а насколько он хорош в абстрактных понятиях зла и добра – ей всё равно. Убийца, насильник, вор, палач, маньяк – кем ещё бывают наёмники? Пусть хоть сто человек вырежет и умоется кровью, только пусть будет с ней, вот таким же чутким и заботливым. Завалившись на спину, Николь не могла, как мечтала, сучить ножками, хихикать и радоваться, что заполучила возлюбленного. Она никогда не умела быть уверенной, не доверяла ожиданиям и предчувствиям, не ждала того, что само собой всё повторится. Почему в фильмах все влюблённые героини сразу становятся счастливыми и их планы реализуются? Это фантастика. В настоящей жизни каждое свидание с мужчиной, даже близкое к идеальному или идеальное, может быть последним. Почему? Потому что мужчины – непредсказуемые скоты. Да, именно они, а не женщины. Николь ещё не до конца убедилась в том, что Сандо не такой, что он не поступит с ней так же, как другие, которые по-бабски набивают себе цену и откладывают звонок или встречу, которые прячут свои чувства, как девицы, которые заводят сразу несколько романов и путаются в них, а потом болтаются, как говно в проруби, мол, разгадай меня такого всего загадочного, я же похититель сердечек. Тьфу! Николь ещё только предстояло узнать, что собой представляет Сандо, не раскрыть его золотую сущность, но ощутить её в полной мере: весомость и обязательность его слов, исполнимость всех обещаний, неумение и нежелание распыляться на нескольких женщин, постоянство, преданность и много чего ещё. Но знакомиться с чем-то одно, а доверять этому - другое. Младшая дочь Дзи-си видела слишком много плохих примеров, в том числе и собственного отца, который мог и ударить своих женщин, в том числе покойную их с Николасом мать. Это было последний раз давно, очень давно, когда Николасу исполнилось лет семнадцать, а ей, стало быть, около семи. Стоило ему повзрослеть и обучиться мастерству боя, отец уже не рисковал злить сына, поднимая руку на его мать. А вот других любовниц поколачивал, кроме матери Джексона. Николь видела её несколько раз мельком, почти ничего о ней не знала, кроме того, что эта женщина стала, почему-то, последней у непостоянного и всю свою жизнь ветреного Дзи-си, охочего до смены фавориток чуть ли не еженедельно. Кто она, как это сделала? На всякого ли мужчину находятся какие-то женские чары, которые меняют и приручают? Нуждался ли Сандо в том, чтобы его изменили и приручили? Мог ли Сандо когда-нибудь ударить её - Николь? Он умел злиться, она видела это несколько раз, но он вообще не выходил из себя, не срывался, не кричал. Даже когда она бросалась на него, он только стоял и терпел всё. «Так не бывает, - лёжа, думала Николь, кусая губы, - просто не бывает. Он не переспит со мной. У нас ничего не получится. Или он окажется очередным козлом. Я не верю в хороший конец этого, я даже не верю в то, что мне было хорошо ещё пять минут назад! Как только он исчезает из моего поля зрения, я хочу лежать и плакать, потому что будто теряю счастье безвозвратно. Сколько по времени он должен провести со мной, какую дозировку Сандо мне принять, чтобы я успокоилась и ощутила уверенность в том, что мы вместе, что он рядом, что он будет возвращаться?». На это ответа не было, и не оставалось ничего, кроме как плыть по течению, а для такой нетерпеливой особы, как Николь, бездействие и ожидание сами по себе являлись пытками.

***

Цинхай – высокогорная провинция, равнины в ней находятся на высоте три тысячи метров над уровнем моря, а вокруг ещё выше грудятся горы, чьи заснеженные пики попадаются на глаза, стоит прокатиться в какую-нибудь сторону. На севере горы Наньшань охраняют земли от песков, приносимых ветрами из пустыней, протянувшихся на сотни километров за горным перевалом. Эти ветры называют хуанфын – жёлтым ветром, приносящим с собой песчаные бури, но они полегче более редких, но более суровых хэйфын – чёрных бурь, застилающих на несколько часов всё, так что и не продохнуть. Из-за своеобразного высокогорного климата с пустынными наносами, с солёными озёрами, в северном Цинхае лесов почти нет. Да и на юге они отсутствуют, как таковые. Что уж там говорить, Китай целиком – государство мало лесистое, меньше десяти процентов земель занято деревьями, а с севера его, к тому же, плавно пожирает пустыня, от которой, в отличие от старинных левополых*, Великая стена не спасала, сокрушаемая постепенно песками и выветриванием сама, и лет пятьдесят назад** правительство страны начало возведение другой стены – Великой зелёной, вдоль всей северной границы с Монголией. Масштабные посадки шириной в сто километров были призваны остановить осушение почв, глобальное потепление и эрозию пород, из которых складывался рельеф, и просто спасти половину Азии от экологической катастрофы. Лес должен был сократить и наносы песка и пыли с севера, от чего так страдало население, особенно по весне, когда начинался сезон бурь. Эти знаменитые не лучшими проявлениями бури, поднимаясь в Южной и Центральной Монголии, разлетались на восток до Пекина, Корейского полуострова, Японии, и иногда даже через океан до побережья Америки. Можно представить силу этих вихрей, если их уносило так далеко. Не ощутив этих свистящих сухих ветров, запыляющих глаза песков, не проникнувшись жизнью, в течение которой лицезреешь только жёлто-оранжевые пустынные дали с редкой порослью, скорее коричневой, чем зелёной, не прожив среди барханов и угрюмых скал, мёртвых, а потому живущих в вечности, невозможно понять характер и нрав цинхайцев, неизменных и постоянных, как их обыденный пейзаж, в котором веками не убывают и не прибывают иные краски. Сам Кукунор вне летнего сезона, когда вокруг него всё тускло и чахло, назывался синим скорее на контрасте с блёклой округой, чем по собственной яркости. Юг Цинхая - исторически принадлежавшая независимому Тибету территория, называвшаяся прежде Амдо. Но с тех пор, как Китай захватил и насильно включил в себя Тибет, её районы перекроились и повходили в составы других административных единиц: Цинхая, Синьцзяна, Сычуани. Это не сделало Тибетские верховья спокойными, тихими и подчинившимися. Именно желание получить свободу обратно позволяло в горах складываться той ситуации, в которой разрасталась плодородная биосфера для бандитизма, укромных мест для преступников, беглых, и для Утёса богов с его вольным братством в том числе. В общем, соседство у Цинхая везде было животрепещущим: на западе Синьцзян, на юге взрывоопасный Тибет, на севере хребты, ведущие к безлюдной бледно-сухой Алашань, и только на восток дорога к равнинному, речному и цивилизованному Китаю. Управлять таким хозяйством крайне трудно, не пребывая в постоянных войнах и борьбе за сохранение власти, проблемах по устройству благоприятной жизни. Оставалось удивляться, как это получалось у Энди. Он сидел у окна, читая новостную газету. Дами расположилась напротив, отыскав где-то женский любовный романчик, посчитав, что умной выглядеть при супруге не стоит, и трактаты по философии и мудрые книги лучше отложить до того момента, когда Энди не будет её видеть. При нём выгоднее воплощать женственность и легкомыслие. Глава синеозёрных бросил взгляд на горизонт и, отложив чтение статей со свежими происшествиями Цинхая, заметил: - Хуанфын поднялся. Сегодня лучше посидеть в особняке, чтобы не наглотаться пыли. - Ладно, - пожала плечами Дами. – Наверное, не пойдём с Фэй даже на террасу, посидим в закрытой чайной. Летом такая погода не часто, я надеюсь? - Нет, ветра заканчиваются по весне, до следующей их будет не много. – Энди перевёл глаза на жену, молодую, безмятежную, с забранными вверх волосами в попытке добавить солидности в свой облик. Но всё равно она смотрелась юной девушкой. – В Китае их иногда называют «жёлтыми драконами», потому что они налетают и властвуют. А почему Джиён назвался Драконом? Неужели только из-за года рождения? - Для христиан, а я к ним отношусь, дракон всё равно что дьявол или демон. – Дами опять пожала плечами. – Может, поэтому? Потому что злой и страшный? – Энди улыбнулся. - А у нас, в Китае, дракон – благородное существо, которое бережёт, спасает и хранит самое важное. Было бы странно, если твой брат, азиат, а не европеец, понимал себя по-христиански, тем более что, насколько я знаю, он далёк от религиозных привязанностей? - Да, он атеист, - кивнула Дами, взмахнув ресницами. Она бы и боялась сболтнуть что-нибудь лишнее о брате, если бы знала о нём хоть что-то, чего не знают другие. Все секреты, которыми она владела, когда разведывала для брата что-либо в Корее, устарели или утратили актуальность. Прошло больше полугода с тех пор, как она выполняла последнее задание Джиёна, а что касалось его собственных дел, то это ей и вовсе было неведомо. Тот всегда держал её подальше от себя, поэтому, наверняка, более полной информацией владели те, кто шпионил за ним, кто искал, как к нему подобраться, а не она, его родная сестра. - Я зацепил краем уха из разговоров сингапурских гостей, что у него появилась японская пассия. – Дами и это слышала, но в личную жизнь брата не лезла никогда, да и кто бы её туда пустил? Слухи о начавшемся романе того с какой-то японской моделью долетели совсем недавно. Зачем обсуждает с ней это Энди, которому вообще не интересны сплетни и чужое грязное бельё? Дами догадывалась зачем. Прощупывает, насколько откровенной она с ним будет, насколько просто обсудит Джиёна, выдавая или утаивая что-либо. Ей вновь пришлось кивнуть: - Да, я тоже такое слышала, но у него регулярно бывают девушки, ни одна дольше полугода не продержалась. - Странно, что он, убеждавший меня, что мирные договоры и союзы укрепляются браками, не женится сам. - Он не рождён для этого, - хохотнула с уверенностью Дами. Джиён? Женится? Это анекдот, но не очень смешной. - Не все люди занимаются тем, для чего рождены, - улыбнулся тепло Энди. – Ему стоило бы подумать об этом. - Давай познакомим его поближе с Цянь? – в шутку, как будто бы, предложила Дами, между строк подразумевая, что совсем не против отправить красавицу отсюда куда-нибудь подальше, потому что никак не могла проникнуться к ней симпатией. Тем тяжелее это получалось, что и на этот раз Энди нахмурился, на лицо его набежала тень. - Не обижайся, но я не думаю, что Джиён сумеет сделать её счастливой. А она заслуживает счастья. - Ну, я в свою очередь сомневаюсь, что Фэй, Эмбер или Николь смогут сделать счастливым Джиёна, так что быть Джиёну вечным холостяком, - привела всё к юмору Дами, намекая на то, что у брата завышенные эстетические требования, и ему подавай самое прекрасное. Энди посмеялся вместе с женой, закончив веселье очередным вопросом: - А что его сможет сделать счастливым? Мне всегда было интересно, есть ли конечная цель у таких людей, как он, и как мой друг Чан. Они кажутся самыми уверенными людьми на свете, идущими к конкретным результатам, но если присмотреться – глубокая потерянность и неизвестность. Их вряд ли удовлетворит получение чего-либо, как думаешь? - Я согласна, - вздохнула Дами, которой не хотелось вторгаться в тёмную и жестокую психологию брата, но которой любопытно было развивать тему Отца Чана. Пока уж Энди сам её поднял. – Таким людям, наверное, ощущение счастья не свойственно. Они выменяли его на что-то другое: власть, везение, богатство? Сладкую паровую булочку. - Дураки, - хмыкнул Энди и, поднявшись, подошёл к Дами, чтобы поцеловать её. За ужином Виктория бросала многозначительные взгляды на Джина, стоявшего за спиной Дами. Он не видел лица сестры Джиёна, поэтому не мог угадать, замечает она это или нет. А если заметит, надумает себе лишнего или не придаст значения? Дами за едой вела себя под стать показательной супруге: либо поглядывала на Энди, либо смотрела в тарелку. Если с кем-то и говорила, то с Фэй или Эмбер. Хангён отсутствовал, Джессика выглядела замечательно, накрасившись и нарядившись так, как давно не бывало. Эдисон сидел не рядом с ней, но связь между ними ощущалась незримая. Генри с Кристал, как обычно, ниже травы, тише воды, шушукались, чтобы никому не мешать. Николь делала всё возможное, чтобы не буравить влюблёнными глазами Сандо, но её поведение – примерное и милое, всё равно могло бы удивить присутствующих, если бы кто-нибудь обращал на неё внимание, поэтому она планировала продолжать напоказ вести себя с возлюбленным дерзко и отталкивающе. Энди был занят беседой с Эдисоном, а когда они замолкали, то все разбивались на пары. Пару Николь могла бы составить Цянь, да вот беда, обе они, не подозревая того о другой, всеми своими душами тянулись в одном направлении, к охранникам госпожи Лау. Выходя из столовой, Эмбер поравнялась с вольным братом, чтобы поинтересоваться тихо, позанимаются ли они завтра, заменяя несостоявшуюся из-за графика наёмника сегодняшнюю тренировку. Пропустив вперёд всех старших, они оказались вместе в проходе и, когда девушка уже открыла рот, между ней и Сандо, пихнув их локтями, грубо вышла Николь. Мужчину при этом она толкнула значительно сильнее, обернувшись и бросив ему через плечо: - Бесишь! Сандо прошипел ей вслед раскалённым железом, на которое попала капля воды, скорчив недовольное лицо и цокнув презрительно языком. - Всё пытается тебя соблазнить? – осуждающе отметила Эмбер поведение сестры. - Странные методы. - Да, я тоже думаю, что так она чего-либо вряд ли добьётся. – Сандо с видом каменного изваяния скрестил руки на груди. Воплощение непоколебимости и стойкости к женским трюкам. – Завтра разомнёмся? - Около шести вечера, хорошо? - Без проблем, - протянула ему ладонь для пожатия Эмбер, но натолкнулась на медленное покачивание головой. Сандо не общался с девушками, как с парнями. Поняв это, Эмбер смиренно повторила, что они договорились, и наёмник поспешил догнать Джина, чтобы продолжать сопровождать Дами. А та, тем временем, в компании Фэй отправилась прогуливаться перед сном по дворцу, который Энди скромно называл то особняком, то просто домом. Джин с Сандо безмолвно брели за девушками, не прислушиваясь к беседе тех, что было в целом и бесполезно – те говорили едва ли не шепотом, обсуждая что-то по-женски, доверительно. Джин не знал, радоваться ли такой дружбе, потому что Фэй была для него непонятной персоной, а предвзятость к ней усиливало то, что она хорошо, по-родственному общалась со вторым сыном, тем, кто на данный момент был кандидат номер один для ликвидации. Если Эдисон такой мастак и разведчик, то для золотых он смертельная опасность, и его следует убрать. Но как? Из-за своры его охраны в коридорах стало тесно. Эдисон Чен не ходил без десятка телохранителей даже от спальни до столовой, разве что направлялся в кабинет Энди для мужских посиделок, и тогда уже уменьшал количество сопровождающих, но за счёт того, что они нарастали со стороны синеозёрных под предводительством Уоллеса Хо, тесное знакомство с которым завести не удавалось никому, слишком неприступен и, похоже, неподкупен был начальник охраны Энди. В общем, не подкопаться. Да и дело ли убивать его открыто? Это и собственный смертный приговор. Отравить, подкараулить, застрелить издалека? Всё это выглядит невозможным. Кухня всегда на виду у кого-нибудь, там работает не меньше трёх-четырёх человек одновременно, на каждом углу кто-то есть, а попытаться привести сюда снайпера незаметно – фантастическая глупость. Пустынные горы без густых деревьев, дороги с редкими автомобилями. Любого постороннего человека засекут ещё за десятки километров от дворца. По всем вычислениям выходит, что Эдисона надо убрать не здесь, а когда он отсюда уедет. Но уедет он, скорее всего, в Синьцзян, а туда вообще не попасть. Джин ломал себе голову всеми этими думами, иногда на двоих с Сандо, обладающим большей выдержкой, а потому предлагающим наблюдать и выжидать. Знать бы, чего ждать? С Дами тоже хотелось как-то перекинуться хоть словом, но способ с записками никак не получалось вновь применить, возлюбленную всюду сопровождала Фэй, а насколько у той намётан глаз – неизвестно, так стоит ли рисковать? Новоиспеченные подруги присели за низкий столик, который предполагал сидение на полу, на подстилках, подобрав под себя ноги. Служанки тут же убежали за чаем, пока Дами сочиняла, как бы тоньше и незаметнее перейти к темам, которые требовал раскрыть Джиён: седьмой сын и мать Джексона. Знала ли Фэй что-то о матери Джексона? Наверняка меньше, чем сам восьмой сын, поэтому с подобными расспросами лучше к нему самому направиться, а вот что касается седьмого сына… как бы так невзначай о нём спросить? - Когда я была в Европе, я долго не могла привыкнуть к тому, как пьют чай там, а, самое главное, какой там пьют чай. Совсем не тот, что в Китае, - заметила Фэй в ожидании служанок. Дами отвлеклась от своих мыслей. - Ты была в Европе? - Несколько раз. В основном это связано с тем, что я переметнулась в христианство, - заговорщически и игриво шепнула девушка, отгородив сбоку рот ладонью, словно передавала тайну. Улыбнувшись, она выпрямила спину. – Я почти каждый год езжу в Италию, в Рим. Или Францию. Ты бывала там? - Да, пару раз, когда училась в университете, ездила с родителями на каникулах. Один раз в Альпы, а второй как раз во Францию, в Париж. - Надеюсь, что Энди с тобой попутешествует, когда наступит весна, потому что весной что тут, что в Синьцзяне отвратительная погода. Пока тут достаточно терпимо, даже приятно, так что я с удовольствием приняла твоё приглашение побыть подольше, не уеду с Эдисоном, уеду позже. - А что, Эдисон уезжает? – Дами не слышала о том, что гость собирает чемоданы, поэтому удивилась. - Да, планировал через пару дней. – «Интересно, Энди в курсе?» - подумала сестра Джиёна. Она знала теперь, что это за человек, как он опасен, и у неё вызывал не шуточное опасение его отъезд. Что он поедет вынюхивать? Если бы была возможность переговорить с Джином! Но Джин стоит тут, и сам всё слышит, может попробовать предпринять что-либо. Дами мельком покосилась на своих охранников. - Ему у нас не понравилось? – обеспокоенно спросила Дами. - Нет-нет! Что ты, всё в порядке, но он никогда не сидит на месте, у него масса дел, всегда и всюду. - Вы с ним близки? – Дами проследила, как перед ними опустили поднос с фарфоровым сервизом. – В смысле, я вижу, что не все братья и сёстры хорошо общаются между собой, в том числе Эдисон, который ведёт себя немного отстранённо. - Только не думай, что он высокомерный, нет, - покачала головой Фэй. – У него всегда голова забита тысячей проблем. – «Как убить золотых и драконов, например» - язвительно произнесла про себя Дами. – Он крутит их в мозгу, оттого и не общается много ни с кем, но что касается меня, то да, это самый близкий мне по духу брат. Самый старший женат, и давно отдельно ото всех, у Николаса есть Николь, кроме неё и отца он вообще не воспринимает людей, как мне кажется. Хангён находит общий язык с Вики, младшие обычно сами по себе, вот мы как-то с Эдисоном среди этого всего и дружим. - С Эмбер и Генри ясно – они близнецы, - ухватилась Дами за возможность обсудить всех, - но братьев больше, чем сестёр. Между собой-то они дружат? Кроме Николаса и Эдисона, я уже наслышана, что они на штыках. - Увы, да. – Фэй налила себе тёплый зелёный чай в чашку и задумалась. – Не знаю, никогда не замечала нормальных братских отношений среди них всех. Чун всегда при отце, Николас бесконечно колесит по свету в поисках боевого совершенства, Эдисон занимается тысячей дел, своих и отца, Хангён бегает по бабам, Ифань не вылезает из своей Америки, Генри живёт здесь. Им и встречаться-то друг с другом редко приходится, - засмеялась Фэй. - А младшие? Ты с ними общаешься? - Джексон для меня слишком юн, он совсем мальчишка, о чём с ним мне болтать? – Брови девушки немного опали, выражая плохо скрытую грусть. – А Исин… Он очень хороший, но сейчас вся семья с ним не имеет связи. – Фэй посмотрела на бродящую прислугу и охрану, после чего подалась вперёд и произнесла шепотом: - Он в опале у отца, и я очень надеюсь, что гнев уляжется, и Исин не пострадает. - А… - «Что он сделал?» - хотела задать вопрос Дами, но Фэй всем видом показала, что не будет продолжать, вернув громкость своему голосу: - Ифань, кстати, собирался в следующем месяце сюда наведаться, чтобы познакомиться с тобой и запоздало поздравить вас со свадьбой. Ты же его ещё не знаешь? Он у нас редкостный красавчик, девушки сходят по нему с ума. Но он не отвечает им взаимностью, как Ханни. Скорее наоборот, мало на какую обратит своё божественное внимание. Вот уж где надменность. - Скажу честно, не люблю надменных людей. - Я тоже, - поддержала её Фэй, но Дами всё равно не смогла разгадать, как при своей простоте та находит точки соприкосновения с Эдисоном? Да, тот не распылял презрение и ненависть к окружающим, но его врождённая гордость и некая бесстрастность делали из него такого человека, до которого не достучаться, как нашла ключ к пониманию с ним Фэй? Впрочем, ведь и к ней, сестре Джиёна, из всех нашла подход только Фэй. Дами задумалась, так ли проста её новая подруга, что умеет просачиваться в любую душу, чего и не замечаешь, считая, что это твой собственный и осознанный выбор? Искренность или неразоблачаемая хитрость правила бал в голове Фэй? Очередная загадка.