Формула бесконечности

Читать под Земфиру "Небо Лондона" http://poiskm.org/show/%D0%B7%D0%B5%D0%BC%D1%84%D0%B8%D1%80%D0%B0/%D0%BD%D0%B5%D0%B1%D0%BE-%D0%BB%D0%BE%D0%BD%D0%B4%D0%BE%D0%BD%D0%B0       Этот сон всегда приходил под утро. Сон, в котором неизменно присутствовали три незыблемые константы. Небо Лондона, крыша Бартса и Шерлок. Все остальные декорации менялись, иногда даже в течении одной ночи и, казалось бы, без какой либо системы. Так, во всяком случае, представлялось Джону в самые тяжелые, первые недели, после несчастного случая с другом. Правда, со временем, когда ему пришлось, в принудительном порядке, переехать к Майкрофту, некоторые закономерности все-таки, не сразу, но проявились.       Чаще всего на действие, разворачивавшееся во сне, влияли лондонская погода и присутствие или отсутствие старшего Холмса дома. Порою можно было предсказать сценарий по загруженности на работе, спасенным жизням или, увы, случающимся неудачам. И только один раз в месяц, в тот самый день, любые прогнозы были бесполезны. Да он и не пытался что-либо просчитать. Бесполезное кино. Просто закрывал глаза и проваливался в свое отчаяние, как в омут - с головой.       Иногда Шерлок просто стоял на краю крыши. Иногда - долго говорил по телефону, порою совершенно невероятные вещи, не имевшие никакого отношения к случившемуся. Иногда прыгал сразу, не размениваясь на прощальные записки и прочую ерунду. И, практически каждый раз, Джон, что бы он не делал, был свидетелем неизменного финала - раскинутые в сторону руки и слипшиеся от крови кудри.       Присутствие Майкрофта не изгнало кошмары, вовсе нет. Но теперь, вместо резкого пробуждения, когда слезы, как ни пытайся, но прорывали плотину мнимой дневной отрешенности, а стон, больше похожий на вой смертельно раненого зверя, навсегда оставшегося одиночкой, потерявшего единственно возможную пару, разрывал в ошметки пересохшее горло, так что хотелось вцепиться зубами в подушку, лишь бы заглушить рыдания, помимо воли сотрясавшие тело - только теплые губы на макушке, властное "спи" и несколько часов "нигде", во время которых тело и разум хоть как-то могли восстановиться.       Душа исцеляться не хотела. Она все так же металась, пытаясь хотя бы во сне изменить предрешенный реальностью конец.       И, раз в месяц, ему мог выпасть такой шанс. Только надо было провести весь день правильно. Ни на одну секунду не оставляя неугомонного детектива одного. Пройтись по местам где любил бывать Шерлок, пытаясь разглядеть в толпе серое пальто и небрежно повязанный шарф. Вздрагивая и кидаясь следом за всеми незнакомцами, имевшими несчастье родиться кудрявыми высокими брюнетами, пугая их своим, наверняка, абсолютно безумным видом. Ошибаться, извиняться и снова - искать, искать, искать, закономерно сужая круги, в конечном итоге оказываясь на старом кладбище, где можно было, в очередной раз, глядя в собственное отражение на полированном камне спросить: "Почему?".       Почему не доверился? Почему не позвал с собой? Почему оставил одного? Неужели из-за того, что ревнивая работа сказала "нет"? Разве мало Джон задабривал ее, пытаясь не быть "третьим лишним"? Не спал толком, не ел вовремя, срывался со свиданий, пропускал встречи с друзьями, лишь бы чуть дольше - вместе, хоть капельку - полезнее, хоть чуточку - нужнее. Старался изо всех сил... Бесполезно. Тщетно.       Глупо ждать ответа от мертвеца, но Джон честно ждал. Прислушивался к окружающей пустоте, почти счастливый в своем ожидающем сумасшествии. После, так и не получив ответа ни на один из заданных вопросов просто был рядом. Ведь два метра - это, в общем-то ни о чем, правда? Молчал, собирая опавшие листья или увядшие цветы - в зависимости от сезона. Сидел рядом, дотрагиваясь кончиками пальцев, если позволяла погода, если нет - стоял до тех пор, пока держали ноги. И просил. Молча. Горячо. Неистово. "Пожалуйста. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Будь живым". И снова ждал, тревожно вслушиваясь в мир. Бесполезно. Тщетно. Как всегда...       А потом, вернувшись к Майкрофту, не отрывал глаз от его пальцев, так похожих на те, другие, пусть на них и не было карты из мелких порезов, подживших ожогов и скрипичных мозолей, которые так хотелось проследить кончиками своих. И, прогретый бокалом дорогого виски, заснув в мягкой постели, укрытый заботливо теплым одеялом имел все шансы обнаружить себя не под стенами Бартса, а на крыше. Рядом. Под бескрайним, хмурым лондонским небом. И именно там, только в этот день, позволить себе то, что возможно было только во сне. Теперь и навсегда. Долгий поцелуй. Поцелуй-падение в тяжелые свинцовые облака, в которых, оказывается, можно было гулять. Вдвоем. А после - моросить тяжелыми каплями лондонского дождя, забегая за шиворот неизвестным прохожим, растяпам-влюбленным гуляющим без зонта. И разбиться. Вдребезги. Первым. О равнодушный асфальт Тауэрского моста. Не видя смерти Шерлока. Чувствуя себя предателем дважды. Потому что утром, когда память на губах еще слишком жива, снова придется узнать что все это - только сон. Дороже которого нет ничего. И даже человек, которому он отдал всего себя не заменит их. И заглаживать свою несуществующую вину абсолютным послушанием. Ты хочешь чтобы я работал под твоим присмотром? Пожалуйста. Ты хочешь чтобы я жил под твоим наблюдением? Как считаешь нужным. Тебе спокойнее если рядом со мной твоя охрана? Никаких проблем. Ни-ка-ких проблем. Абсолютно... Да, так было.       Но он сам пришел однажды в уютную спальню по соседству со своей. И нет, не перепутал двери. И да, точно знал чего хотел. И от этого было еще хуже. Горло перехватывало несуществующими спазмами, он задыхался, не понимая как так вышло, что он не только простил косвенного виновника смерти любимого, но и умудрился прикипеть к нему тем осколком сердца, который оставил ему асексуальный социопат Шерлок.       Хотя вначале, честно, больше всего Майкрофта хотелось убить. Тем более что с физическим уничтожением Мориарти возникли некоторые сложности, выразившиеся в пистолете с глушителем, который гениальный мерзавец, как оказалось, лично засунул себе в рот не побоявшись нажать на курок. Или, хотя бы, ударить. Избить в кровь, так чтобы Королева не узнала. И если бы это могло вернуть Шерлока... Если бы хоть что-то могло вернуть Шерлока - Джон бы сделал это не задумываясь. Но - увы...       Поэтому видеть как Майкрофт гробит себя день за днем, топит в бесконечном чувстве вины, лишенный, из-за совершенной ошибки, самого ценного предмета приложения своей возведенной в абсолют, продиктованной природой и происхождением потребности контролировать, оказалось выше его сил. Шерлок бы не простил ему, если бы он позволил его брату упасть. Пусть лучше снова разобьется Джон.       Он был готов к отказу. К холодному, отстраненному равнодушию. К презрительной отповеди. Ведь то что Майкрофт привез его к себе домой не значило абсолютно ничего. Кроме того, что, как оказалось, означало абсолютно все. Океан нежности и неподдельной заботы. Спокойных волн которого, оказывается, всегда так не хватало Джону. И опасной глубины. И величественной силы, перед которой хотелось преклонить колени. Самому.       Поэтому утро началось для Джона как и все предыдущие за последние две недели. После того как он позволил себе забыться и провести тот день так, как требовала та часть его сердца, что лежала сейчас придавленная тяжелым полированным черным камнем, а затем, заставив замолчать оставшийся осколок, поддался недостойной слабости и почти довел начавшийся воспалительный процесс до логического завершения кашель, из разряда симптомов пневмонии, кажется, перешел на уровень психосоматики и теперь, словно бдительный часовой, охранял остатки нервных клеток Джона, не позволяя досмотреть сон с крышей до конца. Спазмы, перекрывавшие горло и лишавшие способности нормально вздохнуть и выдохнуть, избавляли от ужаса, накатывавшего приливной волной, когда он вновь и вновь пытался нащупать несуществующий пульс. Зато давали возможность Майкрофту проявить свою власть. Дважды. И позволить Джону притвориться дождем, лететь не держась, счастливо улыбаясь, оттого что рядом радужными каплями переливались два его персональных совершенства. Живые и здоровые.       Ровно в восемь, хвала самому точному в мире холмсобудильнику, он открыл глаза и прислушался к своим ощущениям. Тело требовало движения и энергии. Тело жаждало жизни и Джон, решил что может позволить себе, наконец, не спеша начать выполнять его желания. После душа, свежевыбритый и бодрый он вернулся в спальню, а оттуда прошел в гардеробную. Если бы кто-то, еще год назад, сказал бы что у него, Джона Хэмиша Уотсона будет своя гардеробная, он бы рассмеялся этому безумцу в лицо. Да что там, даже после того как Майкрофт привез его в свой дом Джон не предполагал, что в этом огромном доме есть специальная комната в которой хранится одежда для него. Не вещмешок под койкой, не старый, рассохшийся шифоньер, а помещение, по размерам сопоставимое с его прежней спальней на Бейкер Стрит.       Поначалу, пока он ночевал в соседней с Холмсом-старшим спальне, вещи, как по мановению волшебной палочки, обнаруживались утром на свежеубранной кровати, таинственным образом материализуясь в тот момент пока Джон принимал душ. Если вначале он еще пытался отстоять свое право на поношенные джинсы, дешевые клетчатые рубашки и вязанные кардиганы из Оксфама*, то потом, поставленный перед выбором провести весь день в доме в банном халате, или одеть то что выбрал Майкрофт и иметь возможность, сохраняя хотя бы видимость самостоятельности, выбраться в город, он сдался. В конце-концов у Холмса-старшего был великолепный глазомер - все вещи сидели как влитые, превосходное чувство меры - он не пытался навязать Джону свою ежедневную "униформу", костюм-тройку, и уважение к привычкам и потребностям Уотсона - все вещи были простого, классического кроя, отличаясь от оставшейся на Бейкер одежды высочайшим качеством и, наверняка, бешеным ценником. Правда проверить последнее предположение было несколько затруднительно, так как предусмотрительный Майкрофт приказал срезать все лейблы, так что если бы даже Джону пришло в голову попытаться вернуть вещи в магазин, сделать это не удалось. Но когда он, переехав к Майкрофту в спальню, впервые лицезрел все масштабы свалившейся на него вещевой катастрофы, захотелось схватиться за голову, потом за сердце, а после отвесить подзатыльник одному конкретному "простому Британскому служащему". Все что сейчас составляло его гардероб, если верить неожиданно словоохотливой Антее, по какой-то неведомой причине проводившей ему тогда "экскурсию" по его новым владениям, стало покупаться Холмсом-старшим лично, сразу после того как Джон разделил аренду с его младшим братом. И продолжало покупаться до сих пор. Нужно было действительно быть круглым идиотом, чтобы не понять что это означало.       После того как выбор дня был сделан (Уотсон, тихо ненавидевший раньше костюмы, прекрасно знал как легко можно сделать приятное партнеру просто надев, хотя бы, пиджак), Джон, ровно в половину девятого, спустился в столовую. На самом деле он предпочитал завтракать на кухне и Майкрофт, как выяснилось, до того как Уотсон переехал к нему, тоже, но маленькая уютная столовая, с небольшим овальным столом, была любима обоими, и когда получалось побыть утром вместе, они неизменно просили накрыть тут.       Типичный английский завтрак, простой и сытный, маленькая победа Джона над диетологом Майкрофта, радовал глаз и Уотсон с удовольствием приступил к трапезе. Аппетит, впервые за долгое время, был отменным и даже предстоявший визит к физиотерапевту в сопровождении Майкрофта не мог испортить его. Сердцем он понимал что это дорогого стоит - Холмс, перекроивший свой график, только чтобы посмотреть на то как Джон делает УВЧ** и лишний раз побеседовать с лечащим врачом, но разум... разум все еще искал подвох. Зачем все это Майкрофту? Что такого он увидел в обыкновенном, среднестатистическом Джоне, что не только впустил в свою жизнь, но и активно принимает участие в его собственной? Стоит ли мечтать о любви или он принимает желаемое за действительное, а все что движет Майкрофтом - чувство вины перед младшим братом и желание хотя бы таким образом отдать долг? Сохранив все то, что окружало Шерлока в последнее время. И Джона, как неизменную составляющую, в том числе.       От таких мыслей аппетит, гневно крутанув задом, испарился как снег на ноябрьском тротуаре и еще минуту назад казавшаяся божественной яичница по вкусу напомнила ту самую овсянку без соли и сахара, которую, если честно, Джон с детства терпеть не мог, несмотря на всю свою любовь к традициям и здоровому образу жизни. Он откинулся на стул промакивая губы салфеткой - маленькая привычка, в череде многих, которыми он успел заразиться от Холмса-старшего за время их совместного бытия. Господи, кто бы сказал, что он, как должное, будет воспринимать все это: столовое серебро и фамильный фарфор, льняные салфетки и кольца с монограммой, хрустальные бокалы и живые цветы, и, более того, не просто воспринимать как должное, но и чувствовать себя вполне уютно в такой обстановке он бы мысленно покрутил пальцем у виска и позавидовал бы буйству чужой фантазии.       Джон невольно улыбнулся, думая о этом. Что-то слишком часто он стал повторять про себя подобные фразы. Да, жизнь Джона поменялась самым коренным образом, но кто сказал что это плохо? Он не чувствовал себя неловко в новом образе, он не тяготил и не раздражал его. В конце-концов , может быть предки Уотсонов и не принадлежат к джентри, и происхождение у них было самое что ни на есть пролетарское, но, обучение в Академии ни для кого не проходит даром. Любой офицер умеет держать себя в обществе и способен преподнести себя в наиболее выгодном свете. Другое дело что намного проще и легче, опаздывая на работу, запихнуть в себя на ходу слегка пригоревший тост, только-только успевая глотнуть обжигающий кофе, чем вдумчиво сервировать стол, размышлял какой из ножей надо положить первым.       Вынырнув из размышлений он бросил взгляд на часы. Надо было поторапливаться. Не хотелось заставлять ждать доктора Мортимера и весь мир, оставленный на попечение многофункциональной Антеи, пока он позволял "Британскому правительству" опекать себя. Улыбка, полная тепла и признательности, обращенная к Майкрофту вышла сама собой. Невозможно было не улыбаться, глядя на домашнего, довольного, почти счастливого Холмса. И Джону не надо было объяснять, он прекрасно знал чего им обоим не хватало для полного счастья. И не известно кому больше.       Он сбежал вниз по ступенькам, поджидая Майкрофта, внезапно застывшего около двери, и настороженно оглядывающегося Билла, его личного телохранителя. Какое-то неясное предчувствие, не до конца осознанное за столом, когда он смотрел на Майкрофта, пытаясь представить как бы он выглядел и вел себя будучи абсолютно счастливым, снова заворочалось в душе, заставляя хмурить брови и выискивать несуществующую опасность их янтарному миру, в котором они, казалось бы, застряли навсегда, обреченные на вечное неспешное взаимопроникновение друг в друга. С Шерлоком эта диффузия произошла не в пример легче и быстрее, но именно Майкрофту он позволил пройти дальше и глубже.       Причина задержки Майкрофта выяснилась через пару секунд. Пока Джон мысленно готовился если не к третьей мировой, то хотя бы к киллеру засевшему в соседнем доме и сейчас бесстрастно разглядывавшему их в оптику, его Холмс уже спускался с ненавистным шарфом в руках. Увы, улизнуть без этой детали гардероба вновь не получилось. Неизвестно отчего, но Джон испытывал какую-то нерациональную ненависть к шарфам, особенно усилившуюся после событий годичной давности и заставить его теперь надеть синее кашне было равносильно объявлению приговора "смерть через повешенье". Но Майкрофт, державший в руках серое невесомое чудо, лично подобранное под новое пальто Джона, был непреклонен и оставалось только надеяться, что на обратном пути удастся избавиться от этого очередного кошмара самым простым и незамысловатым способом. Забыв его, например, в кабинете физиотерапевта. Или в машине. Или еще где-нибудь.       Пока Джон вынашивал свои "коварные" планы (а о чем еще думать, когда ты отстранен от работы "до полного выздоровления", от художественной литературы и телевизора уже тошнит, а все последние перспективные исследования в области диагностики изучены вдоль и поперек?) Майкрофт лично обернул ему шею шарфом и педантично застегнул "забытые" пуговицы. А потом притянул к себе, осторожно целуя в висок. Джона, что называется, закоротило. Нет, это был далеко не первые их объятия, но никогда Майкрофт не позволял себе проявления чувств на публике. Пусть даже за ними и наблюдала сейчас лишь беспристрастная миссис Бернс, да терпеливо придерживавший дверцу шофер, потому как Билл вовсю сканировал окружающее пространство, а Антея, сидевшая на переднем сидении, привычно уткнулась в собственный телефон. На секунду он застыл, а потом, выдохнув, обмяк в заботливых руках. Невозможно бегать от себя вечно. Ему действительно хорошо рядом с Холмсом. Рядом с любым Холмсом. Только им он может позволить руководить собой. Только им и никому больше. И пусть это кощунство, но раз судьба распорядилась так, стоит ли спорить с ней? Может быть надо просто двигаться дальше? Он ведь был рядом? До конца? Это ведь не предательство? Может быть сам Шерлок этого хотел? Чтобы его брат и его друг не были одиноки? Надо будет в следующий раз предложить Майкрофту сходить вместе... Джон, подняв глаза на Холмса, невольно улыбнулся. Слишком много улыбок для одного утра, почти как в старые добрые невозвратные бейкеровские времена, но взгляд Майкрофта, казалось бы отражавший все те же сомнения, которые терзали Джона, странным образом придавал сил и уверенности. Вдвоем они непременно справятся. Так что Джон спокойно сел в машину, погруженный в свои мечты. В конце-концов жизнь не бесконечна, он не так уж и молод и недалек тот час, когда он сможет спросить у Шерлока все сам. Не очень скоро, хотя, тут никак загадывать нельзя, но ради Майкрофта он теперь готов не торопиться. Наверняка Джон услышит в ответ неизменное "идиот" и подробное объяснение почему его личная жизнь (тем более личная жизнь с Майкрофтом) не могла вызывать у Шерлока никакого интереса. Ведь главное - чтобы ее наличие не мешало их совместным авантюрам. А то что Шерлок сможет найти приключения даже "там" - стоит ли сомневаться? Машина плавно тронулась и на миг показалось что в окне дома напротив мелькнул знакомый силуэт. Сердце болезненно сжалось. Но нет. Показалось. Снова. Оставалось только прикрыть глаза и сжать так кстати оказавшиеся рядом тонкие пальцы. Мысленно сосчитать до десяти, чтобы не заорать в голос сию минуту, требуя остановить машину, не броситься в особняк напротив, чтобы удостовериться в том, что он параноик и истерик. С прогрессирующими галлюцинациями. Все это морок. Сон наяву. Как и дождь и Лондон и мост и поцелуй. Вся его прежняя жизнь - сон. Пора просыпаться. Да?