Формула бесконечности

      Утро для Майкрофта Холмса, как и все последние две недели, началось в пять утра. Джон снова задыхался. Кашель, привет от перенесенной пневмонии, словно пунктуальный служащий Её Величества приходил точно по часам, не желая забыть дорогу к их общей постели. Врачи как один твердили, что в госпитализации нет никакой необходимости: постельный режим дома, хороший уход, выполнении всех предписанных процедур, полноценное питание и - пациент "скорее жив чем мертв". Майкрофт, вернувшийся из длительной командировки и заставший своего партнера уже на стадии выздоровления выслушал всё с воистину королевским спокойствием, кивая на приводимые доводы и, казалось бы согласился со всеми. После чего упек упрямца, доведшего себя до такого состояния, на несколько дней в клинику, в которой сам Уотсон работал последние полгода. Только устроенный ему после этого Джоном молчаливый бойкот заставил забрать доктора домой для окончательного восстановления.       Майкрофт и раньше знал что врачи - худшие из пациентов, но не на столько же? Конечно ему бы не хотелось чтобы Джон впадал в параноидальную крайность, воспринимая любое незначительное изменение собственного состояния как смертельную угрозу, но настолько наплевательского отношения, если честно, абсолютно не ожидал. Ему всегда казалось что мало кто может переплюнуть в этом отношении его собственного младшего брата Шерлока, но оказалось что нет, может и еще как. Лучше бы, право слово, Джон удивил бы его чем-то другим.       Не надо было быть ясновидящим чтобы понять причину произошедшего. Восемь месяцев назад он в первый, и как очень надеялся в последний раз, воспользовался своей властью над Джоном. Почему-то, несмотря на все очевидные признаки их полной совместимости, он никогда не проявлял свои истинные возможности в отношении доктора, предпочитая договариваться другими способами, что, с учетом кажущегося здравомыслия Уотсона и совпадения точки приложения их общей заботы, Шерлока, было достаточно просто. Но когда младший брат сделал то что сделал, Майкрофт сделал то, что давно хотел. С той самой минуты когда впервые протянул руку к Джону.       Три долгих месяца после этого он учил своего доктора жить заново. И если кто-нибудь в эти дни напомнил бы Майкрофту его собственные слова про неравнодушие, которые он так любил повторять младшему братцу, то не добился бы ровным счетом ничего. Потому как лично для себя Майкрофт давным-давно прояснил: неравнодушие - это одно, а Джон Хэмиш Уотсон - совсем другое.       И как-то так вышло само собой, что Джон, этот закоренелый "я не гей", однажды проснулся в спальне Майкрофта в которую пришел накануне абсолютно добровольно. А после, так же, не забивая голову ненужной рефлексией, поменял, по совету Холмса-старшего, и место работы, став одним из ведущих терапевтов недавно открывшейся клиники экспериментальной медицины, бравшейся за самые безнадежные и запущенные случаи. Предаваться депрессии и самоуничтожению стало абсолютно некогда и Майкрофт вздохнул с облегчением. Как оказалось слишком рано.       Раз в месяц, в ту злополучную дату когда Шерлок не нашел ничего лучшего как шагнуть с крыши, какая бы не была в этот день погода и что бы не творилось на работе у Джона, он обязательно ехал на кладбище. Один. Не позволяя никому сопровождать себя. Нет, люди Майкрофта незримо присутствовали поблизости, но это было не то. И если бы был шанс сделать это незаметно, Майкрофт давным-давно приказал бы установить в надгробие камеру, тем более что Шерлоку точно уже было все равно, чтобы иметь возможность продолжать контролировать Джона и наконец понять, что можно часами делать у могилы. Увы, провернуть подобное не представлялось возможным, ибо Джон не просто стоял рядом, он тщательно ухаживал за памятником и в каком бы сомнамбулическом состоянии не пребывал, надеяться на то что он не заметит технику не приходилось. Оставалось только ждать Джона дома, делая перед самим собой вид что ничего особенного не происходит, а по возвращению не скупясь отпаивать своим коллекционным виски, абсолютно не жалея о таком, казалось бы, нерациональном использовании столь ценного продукта.       Как Майкрофт и подозревал его деликатность ни к чему хорошему не привела.       В годовщину шерлокового полета Джон провел на кладбище почти сутки, благо Майкрофт отсутствовал в стране, а больше никто отставному военврачу был не указ. Погода, в отличие от ТОГО дня, была абсолютно "не летной" и мелкий занудный дождь, частый лондонский гость, помог Уотсону промокнуть насквозь. Ослабленный перенесенным стрессом организм отреагировал должным образом, но крупных неприятностей, вполне можно было бы избежать, будь дома Холмс-старший, со стаканами наизготовку поджидавший своего партнера у растопленного камина, но увы...       Как показало проведенное позже молниеносное дознание, с кладбища Джон отправился в клинику, получив экстренный вызов о резком ухудшении состояния совсем недавно стабилизированного больного. Еще одни сутки на ногах когда собственное самочувствие было последним о чем думал Уотсон, а после, вместо того чтобы отлежаться, поездка к внезапно сорвавшейся Гарри привели к тому, что то, что начиналось как вполне безобидная простуда, оказалось госпитальной пневмонией, заразой, которую вызвали внутрибольничные микробы, очень устойчивые к традиционному антибактериальному лечению. Так как никаких ярких симптомов кроме уже ставшего влажным кашля и боли при глубоком вдохе коллеги Джона не обнаружили его со спокойной совестью отправили домой, где его и обнаружил вернувшийся спустя семь дней Майкрофт.       Тогда то он и нарушил данное самому себе слово второй раз - заставил Джона согласиться на госпитализацию.       Всем известно: где два - там и двадцать два.       Когда ни один из диагностических методов не выявил скрытого процесса воспаления, а кашель никуда не ушел, более того из "мокрого" снова стал "сухим", невыносимым, не дающим никакого шанса на полноценный отдых болеющего, Майкрофт, конечно исключительно из благих побуждений, использовал свою власть вновь*. А потом еще раз, чтобы помочь Джону заснуть. И снова - чтобы купировать приступ. И так - по кругу.       Что самое удивительное Джон, его упрямый Джон, не подпускавший к себе никого долгие годы, даже Шерлоку не позволивший перейти границу, смотрел на Майкрофта с благодарностью и не высказывал никакого недовольства, хотя, если честно, Холмс-старший был почти уверен, что как только Джону немного полегчает он соберет вещи, вернее потребует отдать хранящуюся в сейфе в кабинете коробку, и уйдет.       Едва ли кто-то из окружения, знавшие Майкрофта Холмса достаточно близко, могли предположить, что у этого человека есть тайные страхи. Болевые точки. Но одна из них официально погибла год назад, а вторая сейчас размеренно дышала рядом, заботливо закутанная в одеяло.       Ложиться спать снова было попросту глупо, Майкрофту, как и его младшему брату, несказанно повезло с организмом: для полноценного отдыха вполне было достаточно трех-четырех часов. Шесть - непозволительная роскошь, однако... Однако после того, как в его спальне обосновался Джон, Майкрофт был готов признать, что сон - это не бесполезная трата времени, не скучная обязанность, призванная поддержать высокую работоспособность его уникального мозга, а приятное времяпрепровождение, по количеству приносимых эндорфинов готовое встать в один ряд с его любимым горьким швейцарским шоколадом.       Он осторожно выбрался из кровати, стараясь не потревожить Джона лишний раз, хотя прекрасно знал, что теперь тот не сможет проснуться раньше восьми утра, даже если кто-то (не Майкрофт) посмеет начать будить его раньше, но одна мысль о том, что любое его неосторожное движение может стереть счастливую улыбку с расслабленного лица партнера заставляла быть внимательнее вдвойне. Накинув халат он отправился сначала в ванную, а, после, предварительно отдав распоряжение домоправительнице, мисс Бернс, в кабинет.       Спустя три часа, будучи полностью готовым к выходу он сидел в столовой, неторопливо смакуя свежезаваренный кофе и поджидая Джона, которого сам накануне вызвался подвезти до клиники, где у Уотсона на половину десятого был назначен прием у физиотерапевта.       Синоптики в кои-то веки не ошиблись в своих прогнозах и за окном была обещанная с вечера пастораль: солнце, небольшие кучевые облака похожие на отмытых добела мериносов и веселый ветерок гнавший их стада строго на юго-восток.       Появившийся ровно в восемь тридцать Джон выглядел так как и полагается выглядеть не обремененному властью, но обладающему исключительно хорошим вкусом человеку. Темно-коричневый бадлон и костюм цвета мокрого асфальта сидели как влитые. Это была еще одна слабость Майкрофта, когда Джон одевал пиджак тот готов был задержаться на незапланированную чашку кофе, лишь бы иметь возможность немного полюбоваться Уотсоном. Конечно он мог в любую минуту увидеть его через камеру, но... Это уже было не то. Тем более что Джон, прекрасно осведомленный о этом маленьком фетише, не считал зазорным лишний раз побаловать его и одеться как в армии, в рекордно короткое время.       Раньше, до того как Джон переехал к нему, завтрак Майкрофта включал овсянку на воде без соли и сахара и чашку травяного чая с ржаным хлебцем с отрубями. Привычные подколки брата о лишнем весе делали свое черное дело и помимо воли заставляли видеть в зеркале несуществующие килограммы и бороться с ними всеми доступными способами. Но с Джоном, с откровенно восхищенным его телом Джоном, на столе снова заняли свое место составляющие традиционного английского завтрака. В самой калорийной цветовой гамме. Яркая желтизна глазуньи из двух яиц в обрамлении светлого кружева зажаренного белка, розовая фасоль, шампиньоны коричневого цвета и практически черные сосиски - незабываемая палитра удовольствия дополненная ярко красными помидорами и золотистыми тостами. Порой композиция включала пару ломтиком сочащегося жиром бекона, хлопья с фруктами и ягодами и, конечно, мармелад. Чай с молоком, стакан свежевыжатого апельсинового сока, вытянутые лица в блестящем боке кофейника, сливочник, неровные кусочки тростникового сахара.       И никакой овсянки.       Когда завтрак подошел к концу и Джон, промокнув губы салфеткой, улыбнувшись ему удовлетворенно откинулся на спинку стула, Майкрофт ощутил себя почти счастливым. Целиком и полностью стать счастливым мешал один незначительный, но очень важный факт. Он уже завяз в этом по самый кончик поднятого над головой зонта, сам себе практически перекрыл пути к отступлению, но все же на что-то надеялся. Нет, не на то, что узнав правду Джон его простит. Но, может быть, со временем, поймет?       Дворецкий открыл дверь и Джон первым вышел на крыльцо натягивая перчатки. Как всегда - без шарфа. Майкрофт шагнув было за ним замер, сканируя окружающее пространство. Что-то было не так. И он, кажется, знал, что. Не обращая внимания на застывшего рядом, уловившего его настрой и мгновенно напрягшегося охранника, Майкрофт, наконец, отбросил последние сомнения.       Одного взгляда на мисс Бернс оказалось достаточно, чтобы ему в руку тут же вложили теплое кашне, которое он специально выбирал для Джона. Тот, поджидая Майкрофта на нижней ступеньке недовольно скривился, но не стал ни спорить, ни возражать когда Холмс-старший собственноручно закутал его горло и застегнул пуговицы пальто. А затем, слегка приобняв осторожно коснулся губами виска. Недоумение Джона, не привыкшего к столь явному выражению чувств на публике можно было черпать ведрами, он напрягся на секунду, чтобы тут же отпустив себя на миг прижаться к партнеру всем телом, целиком и полностью вверяя себя ему. А после улыбнуться. Так, как умел улыбаться только он. Словно вы - то самое солнце, вращение вокруг которого не просто нужно - жизненно необходимо. И индульгенция для вас, чтобы вы не натворили, выписана с пометкой "навечно". Майкрофт, садясь следом за ним в прогретое нутро автомобиля, успел торжествующе улыбнуться окнам пустующего особняка напротив. "À la guerre comme à la guerre**, дорогой братец"       À la guerre comme à la guerre...