***
— Чонгук, ты попросился к доктору. Все нормально? — спрашивает учитель, когда Гук возвращается на улицу. — Да, отлично. Ну что, много еще осталось? — интересуется брюнет об игре. — Нет. Около двух человек осталось пристрелить — и все. Ох, как же я устал от этих игр на выживание… Чонгук вопросительно смотрит на учителя, после чего оглядывается, прислушивается. Не убили ли кого? — увы. Все та же тишина, все тот же проклятый дождь. Гук давно уже так не веселился. Он отвлекал своим вниманием буквально всех, пока Чимин тащил девчонку к доктору. И как же повезло, что они спустились именно в то крыло, где он и находился. Иначе бы их точно поймали с поличным. — О чем думаешь? — вдруг раздается голос учителя, когда Чонгук долго и монотонно молчит. — Вы считаете меня сильным, сенсей? — так и не моргнув ни разу, интересуется Чон. — Кхм, а кто не считает? Сомневаешься в своих способностях? — Не знаю, наверное… — Неужели сам Чон Чонгук сомневается в себе? — учитель повернулся лицом к парню, засунув несколько пальцев в карманы джинсов. — У Вас бывало такое, что Вы делаете что-то, не свойственное Вам без причины? — Да, было такое. Однажды я уехал в отпуск, а жена осталась в городе. Я завел курортный роман, что не было мне свойственно, поэтому рассказал все жене. Я уже десять лет как разведен. Почему спрашиваешь? — Просто я сегодня впервые за всю жизнь был у доктора. Это как-то… не привычно что ли… — поняв, что учитель хочет разговорить его, Чон тут же сменил тему на доктора. — А с какой целью ходил? — Директор шумиху поднял. Говорят, что на территории школы девушка объявилась. Просил проверить медкабинет. Глупая шутка, не правда ли? — правдоподобно улыбается Чонгук и слышит, как кто-то шуршит в кустах, - учитель, на вас охота. Действительно, один из учеников прицелился в учителя и почти взвел курок, но Гук тут же его опередил. О чем думал этот парень и в кого он целился — уже не важно. Парня больше нет. — Воу, похвально, — отзывается учитель и слегка хлопает в ладони. — Молодец. Я даже не услышал. Заговорился совсем. Ладно, пойду, проверю трупы и пойдем обедать, а то дождь уже совсем промочил. Учитель уходит в туман, оставляя Чонгука одного наедине с сыростью. Чонгук отчаянно чешет затылок и понимает, что влип по самое не хочу. Почему он не убил девушку сразу? Потому что не нужно. Приказа убивать ее не поступало, по крайней мере, лично Чонгуку, да и даже после приказа он бы не выстрелил. К девушкам он питает что-то странное, что не дает ему их убивать. Девушки — это его антивирус от сумасшествия, его лекарство от затуманенности и безрассудства. И он это понял. Понял, когда выстрелил в ту девчонку-подростка. Понял еще тогда, когда его руки несказанно тряслись при виде женской особи. Его лихорадит от одного только их приближения. Так обычно лихорадит людей у стоматолога. Он, вроде, должен помочь, вылечить тебя, но ты его остерегаешься, боишься. Боишься боли, что он причинит тебе, а ты не сможешь принести боль в ответ. Ты беззащитен. В тебе копаются, тебя расковыривают изнутри, а ты терпишь и ждешь, когда все это кончится. Так и с девушками. При их приближении Чонгук чувствует дрожь в руках и апатию, не способность мыслить и концентрироваться на чем-то кроме них самих. Если Гуку когда-нибудь понадобится помощь, чтобы его остановить – это будет девушка. Любая, самая обычная девушка. Достаточно одного прикосновения — и Чон обратим. Излечим. Но еще не здоров. Так, временный наркотик, выводящий из муток всей жизни. Теперь Чонгук это понял. Он нашел объяснение дрожи в его теле. — Ох, ну и запарился я, — бросает Чимин и садится за свое место в столовой, напротив брюнета, жующего рис. — Никто ничего не заподозрил? — мешая палочками массу в тарелке, спокойно спрашивает Гук. — Нет. Все чисто, как на мази. Джин обещал помочь. Но сильно на него не рассчитывай, трусит, — разломав палочки, Чимин принялся за еду. — Мне плевать, ты же знаешь, — спокойно отзывается Гук, глотая новую порцию поричха*. — Чонгук, — осторожно зовет его Чим, чтобы вдруг не разозлить приятеля. — Почему не убил? Гук допивает чай до последней капли, со стуком ставит на стол чашку и вытирает губы, смоченные напитком. Он молча встает и собирается уходить, как вдруг Чимин заявляет: — Между прочим, это была твоя идея — забрать ее, — напоминает ему рыжий, но Чонгук не обращает внимание на приятеля и направляется к выходу. Надоел.***
Charlene Soraia — Wherever You Will Go Уже вечер. Глубокий вечер. Где-то за девять. Но спать не хочется. К тому же, Чимин все время торчит у Джина, а пострелять не дадут — классы закрыты, ключи у директора. Остается один вариант – пойти в спортивный зал. Давно Гук там не был. Ни сил, ни времени. Мышцы уже осели, да и рельеф кубиков стал постепенно исчезать. В принципе, Чонгуку все равно, восемь или шесть у него кубиков, больше правый или левый трицепс – это мелочи. Гораздо важнее, что костяшки зажили. Ведь в прошлый раз брюнет до мяса содрал кожу, пока выбивал без перчаток стену. Грушу он, видите ли, сбил одним только махом ногой. Фиксация слабовата, надо бы подправить. Хотя, к черту. Чонгук просто зол. Он зол от одного топтания на месте, он зол, что до совершеннолетия еще шесть месяцев, он зол, что его раны так медленно регенерируют, он чертовски зол. Обычно тут может помочь или спортзал, или секс. Чонгук прыскает в кулак, осознав, что второй вариант просто смешон. Не в этих условиях. Не в этой жизни. Если бы все было нормально, если бы Чонгук рос в полноценной и здоровой семье – он бы уже давно имел всех и вся, таким-то лицом грех не воспользоваться. И над ним бы посмеялись прохожие, мол, такой взрослый, а девушку даже за руку ни разу не держал. Плевать. Люди глупы, их мнение летит к черту. Чонгук знает, что будь все иначе, он бы все равно был один. Ему не нужна любовь и ласка, ему ничего не нужно. Поэтому он сейчас здесь, в одной майке и трениках, разбивает костяшки и матерится сквозь зубы. Он потерялся. Он устал от самого себя. Слабак. Чонгук бьет с новой силой, пока боль не отдается молнией по всему телу, проходя сквозь все нервные окончания. Он должен доказать сам себе, что не слаб. Он должен быть уверен, что все сможет. Он должен быть непобедимым и лучшим, должен. Должен себе. «Чонгук? — слышит он. — Сынок?». Слезы. Впервые за все девятнадцать лет Чонгук плачет. Не сильно, совсем чуть-чуть. Одна лишь скупая слеза на лице. Голос матери. Давно он его не слышал. «Чонгук, как дела?» Ее сладкий голос разливается тонкой струей по ушам, стекая прямо в сердце. Он готов избить руки в ничто, лишь бы слышать ее голос всегда, поставив на репит. «Чонгук, ты хорошо ешь?» Снова, опять. Опять он сжимает кулаки и скатывается по стене, оставляя за собой кровавый след. Ты все же слаб, Чон Чонгук. Безумно слаб. И слабость не в мышцах, а у тебя в голове. Ты все еще питаешь человеческие чувства. «Чонгук, я люблю тебя»… «Мам?»…