Самое страшное преступление Раскольникова

      Когда Раскольников подошел к дверям столовой, в школе было тихо, словно в гробнице. Казалось, все это строение соорудили, чтобы воздать хвалу Ее Величеству Директору, что покоится в главной комнате, забальзамированная и обмотанная в туалетную бумагу. Ничто не нарушает священную тишину, и создается впечатление, будто в этом огромном здании никого нет. Но это лишь видимая сторона: около тысячи монстров притаились в комнатах. Они ждут сигнала. И, когда он прозвучит, они разорвут вас, не задумываясь.       Родион заглянул в пустую столовую. Невесомый силуэт порхал между столами, ловко собирая посуду и вытирая крошки. Это была она. Соня, богиня порядка, фея чистоты и ангел милосердия.       — Соня! — голос эхом разнесся по этажу.       — Родион! Что ты здесь делаешь? Сейчас же урок.       — У меня окно, — Раскольников плюхнулся на стул. — Надо поговорить.       Соня опустилась рядом. Умные глаза внимательно наблюдали за Родионом.       — Представь, я выиграл в школьном этапе «Ученик года», и сегодня состоится торжественное награждение в актовом зале.       — Молодец!       — Да ты не понимаешь! Это абсурд. Я не заслужил подобного отношения. Все они так почтенно относятся ко мне, а я? Я обманываю их. Этот вечер будет величайшим позором в моей жизни.       — Тогда иди скорее к учителю и поговори с ней. Признайся во всем.       Раскольников молчал. Мысли путались. Он наблюдал крушение теории, горячо любимой им столько лет. «Но если она рухнет, что будет на ее месте?»       — Понимаешь, Сонечка… Я думал, моя теория поможет мне стать лучше, даст возможность преобразовать мир… — Раскольников замялся. — Точнее, подняться в собственных глазах. Ведь я — жалкий трус, закованный в стереотипы. Даже не могу спокойно прогулять дежурство, хотя миллионы школьников делают это, и оно сходит им с рук. Теория была последней надеждой взглянуть на себя по-другому. А к чему это привело? Сестра страдает, мама страдает, успеваемость стремительно падает. И этот психиатр, ангел во плоти, лезет, куда не просят. Я запутался.       Помолчав, Соня взглянула ему в глаза. Маленькая ручка нерешительно опустилась на его руку.       — Обдумай все хорошенько, — сказала наконец она. — Сходи во двор на перемене. Свежий воздух придаст сил, — и девушка слабо улыбнулась.       Свежий воздух и впрямь изменил ход мышления. Раскольников прогуливался меж деревьев, размышляя над словами новой подруги.       «Несомненно, душа моя страдает, я весь измучился за эти несколько дней. Даже если я тварь дрожащая, то хотя бы сделаю себе честь, прекратив этот самообман».       Справа донесся сумасшедший гогот. Раскольников обернулся. Взору предстал Лужин во всей красе. Какой-то тип преданно заглядывал ему в глаза и иногда поддакивал.       — Я всегда говорю: возлюби, прежде всего, самого себя, — самодовольно произнес Лужин.       — Да!       — Что, я должен разорвать рубашку, чтобы отдать половину ближнему? Но тогда толку от нее уже не будет никому.       — Да!       — О, смотри-ка. Авдотья Романовна пожаловали.       И действительно, к ним приближалась Дуня. На лице ее застыла слащавая улыбка. Она сложила руки на плечи Лужина.       — Здравствуй, любимый! Еле дождалась перемены, чтобы увидеть тебя.       Родион скривился. Как же приторно она разговаривает! Наверно, репетировала перед зеркалом.       — Привет, привет, Дуняша, — ответил Петр. — А это мой приятель, Захар. Может, организуете клуб дурацких имен?       Приятель разразился хохотом.       — Вообще, вы прекрасно подходите друг другу. Он лопоухий, ты большеротая. Мне как-то странно мешать вашей идиллии…       — Лужин! Выбирай выражения!       Дуня ахнула. Родион сверлил Петю пронзительным взглядом. Он выглядел так же героически, как и тогда, стоя на кровати у себя в комнате.       — Раскольников! Ты что-то сказал?       — Я лишь хочу помочь. Твоя физиономия и впрямь слишком смазлива для такого общества. Надо что-нибудь подпортить. Например, нос.       Но, вопреки собственным ожиданиям, Раскольников ударил в глаз, и не успел опомниться, как Петр уже распластался на асфальте, морщась от боли.       «Что это? Это я его так? Серьезно?»       Через мгновение рядом с Лужиным валялся приятель. Раскольников поднял голову. Красная, растрепанная Дуня крепко сжимала какую-то деревяшку. Схватившись за руки, Раскольниковы покинули место преступления.       Оказавшись на переднем дворе, они остановились. Дуня дрожала, заглядывая брату в глаза, пытаясь найти в них ответы на терзавшие вопросы. Родион, к своему изумлению, не чувствовал ни страха, ни угрызений совести. Ему вдруг стало легко. Невесомое счастье бежало по венам, заполняя каждую клеточку тела. Груз был сброшен, и, казалось, стоит только оттолкнуться, и он взлетит, оставив на земле все мелочные заботы и тревоги.       — Что же мы наделали! — воскликнула Дуня. — Что с нами будет?       — Мы все сделали правильно, Дуня, — произнес Раскольников уже без тени сомнения. — Все именно так, как и должно быть.       Родион знал, что будет дальше. Он пойдет на торжественный вечер. Там без него никак не обойтись.       Вечер и впрямь был торжественный. Зал украшали гирлянды, плакаты и воздушные шары — в общем, все, что осталось у школы после Нового года.       Руководство уже пробубнило речи, которые никто никогда не слушает; уже станцевали и спели все, кто умеет танцевать и петь, и даже те, кто не умеет. Олимпиадники ушли со сцены с грамотами и медалями.       Вот на весь зал прогремело имя Родиона. Словно во сне Раскольников поднялся на сцену. Оттуда мир еще больше показался ему мелочным и незначительным. Какая-то учительница с кудряшками а-ля девятиклассница объявила о его заслуге, и в руках Родиона оказалась почетная грамота. Недолго думая, Раскольников разорвал цветной лист.       В зале повисла тишина.       — Послушайте все, — произнес Родион, сминая в руках то, что осталось от грамоты. — Я весьма польщен честью, которую оказала мне родная школа, но, как показывает практика, я не достоин подобных грамот…       — Родион! Родион! — Откуда-то снизу послышался нервный шепот. Это была классная руководительница; раскрасневшаяся, она дергала рукой в направлении зала, и, проследив ее жест, Раскольников увидел несколько больших камер. Телевидение.       Глубокое изумление овладело им, когда он заметил, что сей факт нисколько его не смутил.       — Я не достоин ее в первую очередь потому, что вел себя, как последний трус. Вообще, я и есть трус, причем с детства, но недавно болезнь обострилась. Я прогулял дежурство в столовой. И дело даже не в том, что мне не хотелось дежурить, а в желании самоутвердиться. И с тех пор, как это произошло, я навредил многим людям. И я прошу у них прощение.       — Родион… — процедила сквозь зубы кучерявая учительница. — Зачем ты порвал грамоту? Ведь это пропуск на следующий этап. Ты же знаешь, как много значит для нас этот конкурс.       — Что? Пропуск? Я не знал…       — К счастью, — директор вскочила на сцену с ловкостью кошки. И это в шестьдесят лет, — Родион порвал не грамоту, а похвальный лист для родителей. — По лбу директора сбежала крупная капля пота. Женщина метнула в Раскольникова свой самый суровый взгляд.       Но Родиону было все равно. Совершенно счастливый, он прижал к груди честно заработанную грамоту, и гром аплодисментов аккомпанировал его счастью.       Среди моря голов он заметил ее. Слезы бежали по ее щекам, а всегда нежный, понимающий взгляд выражал нечто новое… Сонечка смотрела с любовью и преданностью, и Раскольников понял: она его главная награда за успешно пройденное испытание. Она украшение новой жизни, которая начинается в эту минуту.       И Родион не упустит ни секунды этой потрясающей новой жизни.