Leis, ganz leis

      Серьезная комната пропахла холодом и одиночеством. В замке царил мрак. И просачивался он под кожу каждого присутствующего, за исключением одного ребенка с самым светлым сердцем, что было сродни Сириусу.       Однако тьма небосвода всегда старалась скрыть сиянье ярчайших звезд.       Он сидел на кровати и ухмылялся сам себе — Теодор-Жермен Вирст не мог дать слабину, даже ежась и рассыпаясь в кашле. Он не различал, что именно болело: ломило все тело и казалось, будто кости жаждали вырваться наружу.       Воздух, пропитанный кровью единственного друга — кошки-калеки, душил. Желая хотя бы на пару часов обрести нечто, напоминающее свободу, он отправился по коридорам. Без факела, умело избегая стражей и с трудом сдерживая хрипы, мальчишка оказался на заднем дворе. Он вдыхал столько кислорода, сколько вмещали детские легкие. Стало чуточку проще — сердце ныло, тарабанило по грудной клетке, отчаянно заявляя: «Я есть, дурак, я живое! Я так не могу!»       Лунные блики пели колыбельную, нарушая тишину. С небес падал снег, точно кто-то им делился. Теодор чувствовал снежинки сквозь рубашку и снова ухмылялся. Спокойно ступая в сад, он кусал губы и, незаметно для себя, пачкал воротник. А мрак подбирался все ближе, стелился за ним, как верные лакеи — за королем. Негасимый Свет, не способный умереть в Мальчике С Ледяными Глазами, безжалостно манил Тьму. И та иногда задавалась вопрос: «Не стена ли во взгляде его бережет?» Считая, что выигрывает тот, кто движется неспешно, она медленно тянула руки для объятий.       Теодор всегда удивлялся: как это розы цветут здесь зимой? Темно-алые бутоны самую малость мерцали. Остановившись, он сконцентрировал все внимание на кустах, чтобы, по возвращению во дворец, нарисовать их и того, кем дорожил.       По ветру шагал фантом женщины, за ним — аромат трав, корений, оков, могилы и вечности. Он не выражал эмоций — лишь находился рядом, безмолвно утешая: «Я тут, я здесь».       Неестественно-голубые глаза пронзали цветки, росшие разве что волшебным образом. Хрупкие, тонкие пальцы аккуратно касались стеблей. На лице залегла тень бесконечного горя и отчуждения от всего мира одновременно.       Призрак положил ладонь на плечо мальчишки, заставив вздрогнуть. Теодор оглянулся, но никого не увидел. И только тогда ноздри защекотал причудливый запах.       Луна пела об утерянных и плакала бликами, вгоняя в уныние потерявших. И только тогда Мальчик С Ледяными Глазами усмехнулся шире прежнего: по рукам текла кровь, сочащаяся из порезов. Внутри исхудалого тельца что-то екнуло, надломилось — и ком застрял в горле. Простояв так долгое время, он продолжил небрежно ласкать бутоны.       — Leis, ganz leis, kommt der Tod,* — размеренно, тихо-тихо, с явной желчью, сказал Теодор-Жермен Вирст, глядя Луне в лицо. Неведомая Сила собралась воедино в его душе, отражаясь в непоколебимом взгляде. Юный чародей выдыхал теперь холод. И мрак в ужасе отшатнулся назад.       Наутро в тумбе хранился рисунок: в сумрачном саду кошка, наконец-то нашедшая дом, нюхала алые-алые розы и их кровавые стебли.