Избранники Эпоны

Резко пробудившись от чуткого сна, Максимус слегка вздрогнул. Ему снова снился тот ужасный миг, когда он застал своих родных – жену и сына – мёртвыми, а усадьбу сожжённой дотла. Открыв глаза, римлянин увидел возвышающийся над ним Замок Радужного Королевства, вершина которого устремлялась к тёмному звёздному небу. Он приподнял голову и огляделся по сторонам. Справа и слева от воина придавались крепкому сну его соратники. Кажется, кошмары их не беспокоили. Ещё минуту Максимус продолжал лежать на земле, укутанным в плащ, после чего решил встать и слегка развеяться. Командир легионов встал на ноги и обернулся. Неподалёку от него горел костёр в очаге. Языки пламени лизали дно чёрного чайника, подвешенного над ними. В стороне от очага во тьме двигались два силуэта – большой и огромный. Глаз воина уловил, что движения силуэтов явно боевые, а значит, скорее всего, кто-то в темноте вдвоём упражняются с мечами. Снова взглянув на четверых спящих соратников, Максимус понял, что бодрствуют Мусаси и Эрик. Римлянин подошёл к очагу, чтобы поближе посмотреть на тренинг с оружием. Встав рядом с очагом, Максимус отчётливо увидел японца и норвежца. Одетый в полный доспех Миямото уверенно размахивал своей катаной, отрабатывая удары. Эрик, поглядывая на самурая, повторял за ним все движения, орудуя своим тяжеловесным норманнским мечом. Вот оно – боевое единение Севера и Востока! Мусаси завершил комбинацию рубящих ударов справа и слева резким выпадом, а потом крутанул меч в руке и вложил его в ножны. Олафссон последовал его примеру. Ронин поклонился викингу в знак благодарности за совместную тренировку. Норвежец, недолго думая, тоже отвесил поклон. Затем они оба направились к очагу, рядом с которым стоял римлянин. – Добрая ночь, генерал! – учтиво произнёс Миямото, подойдя к Максимусу в сопровождении огромного северянина. Встав рядом с японцем, Эрик тоже поприветствовал римлянина. – Добрая, – отозвался командир легионов, слегка улыбнувшись. – Не спите? – Да, я не привык спать подолгу, – ответил самурай. – Как оказалось, Эрик тоже не уделяет сну много времени… – Вообще-то, я просто плохо нынче спал. Меня всё терзало любопытство на счёт подарка вестницы богини, – пояснил норманн, погладив ладонью надетый на себе кафтан, сшитый Рарити. Максимус хорошенько разглядел эту «божественную» вещицу. Кафтан был пурпурно-синего цвета в узорах, вышитых золотыми нитями. Застёжки были выполнены из валяного меха, а в пуговицы инкрустированы сапфиры. Сзади кафтан был украшен вышитым рисунком, изображающим величественную Рарити (хотя адресат подарка об этом явно не догадывался) в профиль, однако римлянин пока что не видел этого автопортрета мастерицы. Поверх новой одёжки, одетой на доспех, Эрик накинул на свои широкие плечи медвежью шкуру, что придавало ему грозный нордический вид. Что и говорить, а Рарити хорошенько постаралась для викинга. – Я смотрю, вестница Эпоны не солгала, пообещав сделать тебя модным, – усмехнулся Маскимус. Норвежец одобрительно кивнул. – Чай готов, – сказал вдруг ронин и сел по-турецки перед очагом. Он снял закипевший чайник с огня при помощи палки, поставив его затем на деревянный поднос. Рядом с чайником он поставил четыре чаши, а после этого обратился к своим соратникам: – Присядьте со мной, друзья, и отведайте превосходного чаю. – Чаю? Что за чай? – спросил скандинав, присаживаясь у костра вместе с римлянином. – Это напиток воинов и философов, помогающий забыть о трудностях жизни и сосредоточиться на размышлениях о вечном и тленном, – ответил Мусаси. Далее он рассказал Максимусу и Эрику обо всех правилах чайной церемонии, поскольку их желательно выполнить в полной мере. Впрочем, абсолютное следование церемониалу было невозможно, так как поблизости не было ни сада, в котором можно предаться наслаждению эстетикой, ни чайного домика, предназначенного непосредственно для вкушения чая. Пришлось обходиться походным вариантом чайной церемонии. Самурай описал суть и этапы церемонии, а его соратники отвечали, что постараются соблюсти все традиции по инструкциям японца. Получив такой ответ, Мусаси кивнул головой, взял в руки глубокое деревянное блюдце и поставил перед собой. Эта ёмкость содержала в себе тёплую воду. Ронин умыл в ней руки и лицо, а затем передал блюдце римлянину. Максимус совершил ту же процедуру омовения, потом настал черёд Эрика. Далее Миямото начал готовить крепкий зелёный чай в большой чаше. Засыпав туда чай и залив кипяток, японец стал вымешивать содержимое бамбуковой мешалкой. Все движения воина были чёткими и идеально выверенными, как того требует церемониал. Максимус и Эрик внимательно следили за действиями Мусаси. Когда чай был хорошенько размешан, самурай долил кипяток почти до краёв чаши. Затем он взял лежащие рядом три шёлковых платка, два из них передал соратникам, а последний оставил себе. Ронин с поклоном отдал чашу горячего зелёного чая командиру легионов. Римлянин, согласно изложенной японцем инструкции, принял чашу правой рукой, положил её на левую ладонь – покрытую выданным платком, несколько раз покрутил по часовой стрелке, а затем, поклонившись друзьям, испил из неё треть напитка. Далее он передал чашу Эрику. Тот проделал то же самое и передал чай Мусаси. Самурай совершил те же действия более уверенно и изящно, допил напиток до дна и принялся заваривать более лёгкий чай в отдельных трёх чашах меньшего размера. – Согревает не хуже эля, – прохрипел норвежец, оставшись довольным от чая. Правда, напиток был слегка непривычным для европейца, не считая того, что в общей чаше чай готовится очень крепким. Японец заварил новый чай и раздал по чаше викингу и римлянину. Взяв свою чашу в руки, он сделал глоток и предложил друзьям побеседовать о чём-нибудь. Ни у Эрика, ни у Максимуса не было на примете темы для разговора, поэтому Мусаси решил взять беседу в свои руки, задав римлянину вопрос: – Тебя что-то обременяет, Максимус? – спросил он. – Твоё невыполнимое желание касается раны на сердце, так ведь? Такое предположение было вполне логичным. Генерал ещё несколько секунд молча смотрел на горящий костёр, а потом всё же решился ответить ронину: – Да, ты прав, – буркнул римлянин. – Рана на сердце, болящая дикой болью и мешающая спокойно спать… – Каждый воин носит на сердце раны, но твоя рана особенно глубока и неспособна зажить, – рассуждал Миямото. – Что же с тобой случилось, Максимус? Не терял ли ты близких тебе людей, что были усладой твоей душе? – Откуда ты знаешь? – удивился Максимус. – Я нередко заглядывал в глаза тех, кто потеряли в своей жизни всё, – ответил японец. – На их глазах остаётся след полного опустошения. И мои глаза когда-то были такими же… Генерал понял, что этого воина с далёкого Востока судьба однажды наказала тем же самым – потерей близких. Коснувшись страшных воспоминаний, Максимус решил рассказать о своих утратах Мусаси и Эрику: – Когда умер император Марк Аврелий, его преемник приговорил меня и мою семью к казни…