Избранники Эпоны

Целые толпы воинов – от троллей до чёрных гоплитов – наводняли площадь перед входом во дворец. Взирая на них с непоколебимостью, Миямото Мусаси остановился посреди обширного пространства у лестниц, где покоилось не так уж и много вражеских трупов, и опёрся об древко гуань дао. Он желал встретить недругов в таком месте, где ничто не будет стеснять движения, лёжа под ногами. И его нисколько не пугало, что ему придётся сражаться одному с многими, ведь только так он мог внести наибольший вклад в свою миссию, дабы госпожа Флаттершай была отомщена. Первые ряды войска северного гарнизона пробежали ещё несколько метров и остановились – к удивлению самурая. Ещё какое-то время к ним подтягивались те, кто бежали позади, отчего церемониальная площадь наполнялась топотом сотен, а то и тысяч ног, а также бурным гомоном. Невзирая на странное поведение вражеских отрядов, ронин продолжал оставаться на месте и ждать их приближения с хладнокровием, понимая, что его единственная задача – выиграть как можно больше времени, пока Ларакс с воинами прорывается к тронному залу. Нужно было задержать все эти полчища супостатов, пока голова Мозенрата не слетит с плеч… Чуть позже топот и голоса стали тише, и из рядов чёрных гоплитов, чей отряд расположился впереди всего войска, вышел некий воин – такой же, как и все остальные, ничем особым не примечательный. Проделав несколько шагов, он остановился, поднял копьё, и войско более-менее умолкло, так что до ушей самурая доносились лишь отдельные едва слышные на столь обширном пространстве голоса. Как только перед дворцом воцарилась относительная тишина, нарушаемая лишь глухим шумом воздушного боя, грек громко обратился к японцу: – Ты что, воин, достаточно храбр – или безумен, – чтобы ратиться с целым войском в одиночку? – самонадеянно вопросил он. Ронин же ничего не ответил, не сводя с гоплита пристального взгляда, не выражающего ни единой эмоции. Выдержав паузу в несколько секунд, тот добавил: – Так сразись же с лучшим из нас! Миямото сходу понял, что ему предстоит поединок – один из многих, что ему доводилось проводить, которые доселе неизменно заканчивались его победами. Он понятия не имел, с кем ему предстоит биться, но знал одно – пока все эти вражеские воины готовы смотреть за боем один на один, у галла будет достаточно времени на то, чтобы довести дело до конца. И важнее всего здесь даже не победить, а продержаться как можно дольше. Кем бы ни оказался оппонент – великим бойцом или же безмозглым громилой – желательно не убить его сразу точно так же, как и не пасть от его меча. Наконец толпы врагов расступились, и из их рядов вышел высокий воин, как и все его соратники, в чёрных доспехах и с коринфским шлемом, из-под которого на плечи вываливались блондинистые космы. Его сильная правая рука сжимала копьё, а в левой покоился круглый гоплон с двумя вырезами по бокам. Стать этого бойца поистине ошеломляла и восхищала, хотя его нельзя было назвать горой мышц. Всё его тело как будто состояло из железа, а каждое движение выдавало невероятную силу и звериную ловкость. Этот воин вальяжно вышел из дружественных рядов и неумолимо направился к самураю. Сквозь вырезы на шлеме на японца обращался холодный взгляд голубых глаз. – Ахилл, сын Пелея! – объявил наконец гоплит, представив ронину лучшего из своих соратников. Само собой, это имя не сказало самураю ровным счетом ничего. Он не знал, что на бой с ним выходит один из величайших воинов Эллады, сын царя Фтии и бессмертной богини, за свою жизнь не встречавший равных себе. Ахилл Пелид ступал навстречу своему сопернику, не сомневаясь ни в чём и будучи совершенно спокойным, но вскоре остановился, когда гуань дао ронина с глухим звоном рухнул на снег. Странное поведение японца зажгло на лице грека едва заметную ухмылку. – Неужто сдаться мне решил, даже боя не начав? – на распев произнёс сын Пелея с боевым задором. Ничего не ответив, Миямото лишь жестом попросил противника немного подождать, после чего засунул руку за нагрудник своего доспеха и аккуратно вытащил оттуда кролика, ухватив его за длинные уши. Ухмылка на лице Ахилла стала немного шире, однако он продолжал ждать, как попросил его японец, и внимательно следил за его действиями. Мусаси извлёк до смерти перепуганного Энджела и тотчас же опустил его на землю. Глаза-бусинки ушастика с ужасом взирали на вражеские полчища, в то время как супостаты были весьма удивлены тем, что самурай пронёс его сквозь битву, держа за доспехом. Это могло означать только одно – за всё это время японец не пропустил ни одного удара в корпус, иначе кролик уже был бы мёртв. Проведя рукой, облачённой в латную перчатку, по голове Энджела, Миямото что-то тихо сказал ему по-японски. Казалось, что перепуганный кролик понял его, даже не зная никакого иного языка, кроме эквестрийского, и тут же резво ускакал подальше от места намечающегося поединка к одной из гвардейских сторожек. Далее Мусаси вынул из-за пояса танто и быстро срезал им шнуровку, крепящую между собой шлем, маску и латное ожерелье. Как только его лицо лишилось защиты, он снял с головы кабуто, схватившись за единственный оставшийся рог, и отбросил его в сторону. Следуя его примеру, Ахилл воткнул копьё в снег и тоже смахнул свой коринфский шлем. В следующий миг Мусаси уже стоял прямо, устремив твёрдый взор к греку, и крепко держал в руках гуань дао. Он крутанул алебарду вокруг себя, наконец завёл её одной рукой за спину, а ребром другой провёл по нагруднику сверху вниз, тем самым поприветствовав своего врага. В таком положении самурай принялся ждать его, погружаясь в состояние полной отстранённости от всего, что не касалось грядущего поединка. Даже образ Флаттершай, который он столь бережно хранил в памяти, временно покинул его разум. Вскоре японец перестал ощущать студёный зимний воздух, видеть стены королевского дворца и даже вражескую армию. Отныне его окружала благоухающая всеми запахами весны поляна, поросшая короткой изумрудной травой, в полотно которой вкраплялись изысканные цветы, блистающие на солнце. Вокруг раскидывались бамбуковые рощи и вишнёвые деревья, в сторонке стоял ныне не горящий фонарь-дракон, а поодаль высились тории. И во всём этом великолепии не находилось никого, кроме самурая и его противника. Сейчас разум японца был чист, как и его намерения. Он не позволял себе думать ни о чём, кроме лезвия гуань дао и наконечника копья. – Ты очень храбр, воин, коль уж хочешь биться без шлемов, – с должным уважением изрёк Ахилл, после чего вынул копьё – теперь уже из земли – и направился к ронину с тем, чтобы начать наконец схватку. – Приступим же… Пропустив слова грека мимо ушей, Мусаси Миямото тоже двинулся к нему навстречу, и теперь с каждым шагом обоих воинов неумолимо приближалась смерть одного из них. Дистанция стремительно сокращалась, и наконец ронин резко крутанулся, взметнув гуань дао над головой, и послал лезвие к голове полубога. Тот, будто ждав от него такого хода, мгновенно отогнулся, пропустив удар над собой, после чего тут же выпрямился, как пружина, и совершил выпад, который был ловко отбит нижним концом алебарды. Вмиг вернув оружие в исходное положение, самурай нанёс очередной удар, который был уверенно отражён щитом. Взметнув копьё, Ахилл нанёс им удар наотмашь подобно тому, как это делал Мусаси своей алебардой, но японец пропустил его над собой точно так же, как и грек. Стоило только ронину выпрямиться, как в него уже устремлялся очередной выпад, поэтому он успел лишь резко повернуть корпус, так что наконечник только скользнул по доспеху, оставив на нём царапину. Копьё вернулось обратно, и самурай со скоростью молнии послал на его древко лезвие гуань дао. Мигом убрав оружие с линии удара, Пелид заблокировал алебарду вырезом на щите и с невероятной силой прижал её к земле, после чего переломал древко ногой. Оставшись без оружия, Миямото ловко отскочил назад, выбросил обрубок китайской алебарды и инстинктивным движением схватился за легендарный меч Минамото. Ахилл же замер в ожидании. Казалось, что этот поединок забавляет его. Самурай в свою очередь подмечал для себя, что этот грек – самый сильный боец из всех тех, с кем ему доводилось биться ранее. Даже мастер нодати Ганрю Кодзиро и близко не потягался бы с этим полубогом в скорости движений и тем более силе, не говоря уж обо всех восьмидесяти мечниках школы Ёсиока, вместе взятых. Встав в гоплитскую стойку и направив копьё на самурая, мирмидонец сделал шаг вперёд, а затем и другой, словно торопя его вновь схлестнуться в бою. Намереваясь продолжать поединок, Миямото выхватил правой рукой меч знаменитого военачальника времён войны Гэмпай, а в левую взял танто. Он был готов применить против этого грека всё самое лучшее, чему обучился за всю свою жизнь. Крутанув меч, он двинулся вперёд, как уже к его голове вновь устремился наконечник. Сын Пелея в последний момент тоже перешёл в наступление и атаковал с прыжка, но ронин отбил древко обухом клинка. После неудачного натиска Ахилл отскочил в сторону и в развороте послал копьё наотмашь, не давая Мусаси опомниться, но тот машинально успел пригнуться и пропустить оружие врага мимо. Затем со стороны полубога последовала очередная такая же атака, и ронин, парировав удар, совершил рывок навстречу противнику, понимая, что сейчас ему может обеспечить победу лишь максимальное сокращение дистанции. Пелид в свою очередь отскочил назад, вернув копьё обратно к себе, и направил к японцу новый выпад. Резко затормозив, Миямото едва успел уклониться в сторону и отразить удар копья лезвием танто. Затем последовал рубящий удар дайто по древку, но Ахилл с ошеломительной молниеносностью успел вернуть оружие и вновь атаковать. Японский меч пролетел мимо, а в талию самурая врезался наконечник. Не теряя решимости ни на мгновение, ронин тут же взметнул клинок и хлёстким ударом перерубил копьё, наконец-то лишив недруга оружия. Счёт уравнялся… Ахилл отскочил назад и избавился от ненужного обрубка, а Миямото сбил с доспеха торчащий наконечник. К счастью, лезвие застряло между крепкими пластинами, не нанеся японцу смертельного ранения, но всё же вошло в его плоть буквально на несколько миллиметров. Тем не менее, неприятная боль нисколько не мешала ему, а наоборот – напоминала об осторожности. Даже при богатом опыте проведения поединков биться с мирмидонцем было для него чрезвычайно сложно. Многих своих прежних оппонентов ему удавалось зарубить с первого же удара, используя искусство иайдзюцу, но с этим воином тактика быстрой победы не работала. Замерев на месте, Пелид обнажил меч, который в отличие от обыкновенного кописа был прямым и более длинным, и упёр пустой взгляд в землю, ожидая дальнейших действий Миямото. Тот в свою очередь не покидал своей позиции, приготовив дайто и танто к бою. Никто из соперников не двигался с места, пока оба синхронно, будто по некому таинственному наваждению, не направились друг к другу. Несколько широких шагов, и мечи зазвенели в боевой пляске смерти. Самурай совершил рубящий удар справа, целясь в голову врагу, но тот заблокировал дайто щитом и вынес свой меч вперёд. Резко сместившись в сторону, японец отбил греческий клинок при помощи танто и тут же послал длинное изогнутое лезвие с левой стороны. Ахилл вовремя пригнулся, и дайто со свистом пролетело над его головой, а затем танто в тот же миг нацелилось остриём ему в глотку. Мгновенно вскинув щит, он ударил его верхним краем в запястье самурая с такой силой, что нож был выбит из его руки. Взлетев ввысь, танто перелетело через грека и рухнуло наземь где-то за его спиной. Тем временем дайто уже летело в свою очередную атаку, подобно пикирующему соколу, но столкнулось с выставленным на линию удара греческим мечом. Не дав разрубить себе голову на две половины, Пелид подался вперёд и мощно врезал щитом в корпус самурая, так что тот отшатнулся назад. Очередная короткая стычка закончилась ничьей, не считая того, что Мусаси утратил танто, и теперь в его распоряжении оставался лишь меч Минамото. Мельком окинув противника взглядом, самурай не заметил на щите ни одной царапины, а вместе с тем легендарный клинок не сумел оставить и зазубрины на лезвии греческого меча, хотя и сам при этом не пострадал. Естественно, ему неоткуда было знать, что доспехи и оружие для мирмидонца ковал сам Гефест – бог кузнечного дела, поэтому они приходились как раз под стать даже особенному японскому дайто. Крутанув меч, Миямото обхватил рукоять обеими руками и встал в стойку. Он желал встретить Ахилла в обороне, и тот, понимая это, не смутился и перешёл в наступление. Дайто взметнулось и начало атаку, как и прежде, справа, но было встречено щитом. Затем удар слева и столкновение с тяжёлым прямым мечом. В следующий раз они столкнулись снизу, а потом и сверху. Японец и грек обильно осыпали друг друга ударами, пробовали атаковать и уходили в оборону. Обхваченный обеими руками клинок ронина двигался слегка быстрее, но щит позволял полубогу увереннее держать удар. Несмотря на преимущества и недостатки каждого воина, никто пока что не допускал фатальной ошибки. Продолжая биться без устали, мирмидонец и самурай обменялись очередной серией ударов с боков, после чего последний внезапно атаковал сверху. Грек среагировал быстро и выставил щит над головой, вместе с тем совершив выпад, целясь японцу в сердце. Тот в свою очередь крутанулся, чтобы уйти с линии удара, и в развороте вновь рубанул наотмашь. Лезвие попало как раз в край щита, только что возвращённого обратно, и отбило его в сторону. Решив не упускать шанса, представившегося миллисекундным преимуществом, ронин описал над головой окружность и послал меч к шее мирмидонца. Тот встретил дайто своим мечом и врезал краем щита в подбородок японца. Снова отшатнувшись назад, Мусаси на миг растерялся, но что-то словно по щелчку пальцев вернуло ему ясность ума, и он увидел, как меч сына Пелея уже устремляется к его голове. Грек тоже решил воспользоваться мимолётным преимуществом и с прыжка атаковал японца, однако тот своевременно скользнул в сторону и уже в который раз совершил рубящий удар в резком развороте. Приземлившись, Ахилл быстро сгруппировался и, столь же моментально обратившись лицом к противнику, нырнул под лезвие дайто. Как только атака Миямото не удалась, Пелид тоже попытался зарубить того, но и сам лишь чиркнул мечом по воздуху над быстро опустившейся вниз головой самурая. Пользуясь длиной своего меча, японец вынес его вперёд и, как и ожидалось, столкнулся с гоплоном. Далее он вновь развернулся вокруг своей оси, уходя в сторону, и послал клинок к ноге грека, желая перерубить ему голень. Тем не менее, лезвие пролетело под мгновенно согнувшимся коленом. Затем последовало ещё одно вращение и удар на уровне плеча, однако меч мирмидонца уже ожидал столкновения с дайто в том месте. Так и не добившись никакого результата, Мусаси отступил на несколько шагов назад для передышки. Его меч держался всё ещё твёрдо, а взгляд не соскользал с лица противника, демонстрирующего полное спокойствие и уверенность в своих силах. Но всё же нельзя было не заметить, что Ахилл крайне осторожен в этом поединке. Слизав языком кровь с нижней губы, разбитой краем гоплона, ронин смачно сплюнул её и преисполнился решимости схлестнуться с греком снова. На этот раз Пелид ожидал, выставив щит, а Миямото издал грозный клич и ринулся в наступление. Клинки со звоном скрестились, после чего самурай в развороте сместился на шаг в сторону и нанёс очередной удар, который тоже был отбит, затем ещё один разворот и удар ногой в щит. Наконец дайто опять полосонуло гоплон, и Ахилл совершил контратаку. Прямой меч мирмидонца направился остриём в грудь ронина, но тот мгновенно сдвинулся вправо и отбил лезвие рукоятью. Клинок самурая взметнулся быстрее и уже летел к голове грека с незащищённой стороны. Впрочем, гоплон был ловко вынесен на линию удара ребром, и атака не дала результата. Не прекращая напряжённой схватки, противники синхронно крутанулись, слегка подавшись навстречу друг другу, и атаковали уже в который раз. Ахилл оказался хитрее и в последний момент согнул колени, чтобы поразить Миямото по голеням. Тот, рубанув по воздуху, успел высоко подпрыгнуть и пропустить вражеский меч под собой. Быстро вернувшись на исходную позицию, дайто обрушилось на грека сверху всей мощью тела самурая. На линию удара вмиг выставился гоплон, а своим клинком Ахилл, оставаясь в положении полусидя, ткнул снизу вверх, целясь в корпус. Едва вернув меч обратно, Мусаси резко махнул левой рукой и отбил выпад латной перчаткой. Крепко сжимая рукоять одной ладонью, японец тут же со всей силы врезал по щиту и тем самым слегка выбил грека из равновесия. Дайто, мигом набрав разгон, налету перехватилось обеими руками и мощно врубилось во врага снизу. И хотя тот всё так же принял лезвие на гоплон, удар изрядно пошатнул его, оттеснив на несколько шагов назад. Подозревая, что эта растерянность фальшива и предназначена для побуждения совершить ошибку, Миямото всё же рискнул и, двинувшись за противником, ещё раз всей своей мощью долбанул по щиту. Чуть не завалившись на спину, Ахилл едва сумел удержать равновесие, как вдруг судорожно вздрогнул и замер. Самурай, несколько смутившись тем, что лицо грека стало подобным посмертной маске, занял оборонительную позицию и принялся внимательно наблюдать за ним в ожидании любого его действия. Тем не менее, мирмидонец не двигался с места и лишь опустил пустой взгляд вниз, после чего воткнул меч в землю и, подняв ногу, резким движением выдернул из пяты лезвие танто. Выбитый из рук ронина кинжал всё это время лежал среди травы, благодаря квадратной цубе приняв ровное положение, и только что волей случая полубог неловко наступил на него. Как только короткий клинок был извлечён, Ахилл стиснул зубы от боли, а из трещины на подошве сандалии потекла кровь. В сердце Миямото загорелась надежда на победу за счёт представившегося преимущества. С такой раной Пелид более не сможет двигаться так ловко, как ранее. Но японец не знал, сколь фатальное значение имела эта глупая случайность. Взгляд холодных голубых глаз грека наконец поднялся на ронина, и в нём читалась обречённость, а также гнев и ненависть. Он даже не издал ни единого звука от пронзившей его боли, однако для него всё было кончено. Впрочем, этот факт нисколько не сказался на его боевом духе. Наоборот, он ещё больше ожесточил своё сердце, вполне осознавая, что в силах довести дело до конца – пока что… Издав рёв ярости, Ахилл выдернул меч из земли и накинулся на ждущего Мусаси, словно не обращая никакого внимания на боль от полученной раны. Он наседал на ронина, подобно взбесившемуся льву, утратившему всякую надежду, его меч бил точно молния, заставляя дайто судорожно метаться из стороны в сторону для отражения ударов. Под натиском опьяневшего от собственной крови мирмидонца самурай отступал назад шаг за шагом, отбиваясь со всей возможной скоростью и ловкостью. Лишь иногда он находил шанс отплатить ему той же монетой, хотя тоже безуспешно. Наконец Миямото сгруппировался и, отразив удар – один из многих, – совершил выпад в глотку Ахилла. Тот уклонился и пропустил дайто буквально в нескольких сантиметрах от своей шеи, после чего взметнул гоплон, вдарив его ребром по лезвию, а потом тут же рубанул по руке самурая. Клинок сумел рассечь плоть у самого локтя почти до кости. Кровь брызнула на траву, а пошатнувшийся японец был сбит с ног мощным толчком щита. Свалившись на спину, он с кошачьей ловкостью перекатился через плечо и в следующий же миг встал во весь рост перед обрушившимся на него греком, который не желал давать ему ни секунды на передышку. Ахилл наступал только на носок и слегка прихрамывал, но его движения оставались мгновенными и смертоносными. Раненная рука Миямото же утратила былую подвижность и ежесекундно напоминала о себе дикой болью, но ронин терпел с присущей ему выдержкой и делал все свои ставки на здоровую конечность. Не ослабляя напор, сын Пелея обменялся с Мусаси несколькими ударами, а затем наконец отбил дайто в сторону при помощи гоплона и молниеносным рывком врезал лбом в переносицу японца. Тот вновь отшатнулся, утратив ориентацию, но инстинктивно выставив свой меч против вражеского меча. Встряхнув головой, самурай собрался с силами, парировал очередной удар и с разворота рубанул наотмашь. Описав дугу в воздухе, дайто глубоко вгрызлось в шею Ахилла, но и Мусаси пронзила боль. Взор ронина опустился вниз, и он увидел, что в его груди торчит греческий меч, пробивший нагрудник и вошедший в плоть. Враги поразили друг дружку одновременно, и наконец их взгляды, выражающие невозмутимость, встретились. Весна вокруг сменилась осенью, зелёная трава сделалась серо-коричневой, листва с деревьев принялась обильно опадать на подувших порывах холодного ветра, солнце скрылось в дождевых облаках. Пересилив боль, самурай сделал шаг назад и рывком правой руки извлёк свой меч из шеи мирмидонца, и тот свалился наземь, выпустив рукоять из утративших силу пальцев. В тот же миг осень сменилась зимой, кровь Пелида брызнула на снег, а рощи бамбука и облысевшие вишнёвые деревья исчезли, чтобы на их месте вдруг появились стены королевского дворца Кантерлота. Впереди располагались замершие в удивлении толпы вражеских воинов, внимательно следивших за поединком. Особенно поражёнными выглядели чёрные гоплиты. Воткнув дайто в снег, Миямото выдернул из груди греческий меч, ожидая, что жизнь очень скоро покинет его тело, но вместо этого он ощущал странный прилив сил, хотя и понимал, что это – всего лишь иллюзия, предсмертный бред. Бросив оружие врага к его бездыханному телу, он обратил внимание на то, как по нагруднику сэндай-до текут струйки крови, а потом схватился за рукоять легендарного клинка, взмахнул им и, возведя пустые глаза к небу, заполненному сражающимися в воздухе ордами, прошептал:

«Дождь над озером. Капли рождают круги, Но сердце вод неизменно».

Японцу казалось, что он перестаёт ощущать окружающую действительность, не слыша ничего, кроме дуновений морозного ветра. Тем не менее, внутри него царило умиротворение. Он выполнил свою часть дела, задержал этим поединком вражеские полчища на достаточно долгое время, поэтому его сердце согревала странная, но абсолютная удовлетворённость. Наконец ронин устремил взор прямо и увидел, как толпы супостатов несутся в атаку на него, потрясая оружием и выкрикивая боевые кличи ярости. Их движения чудились ему чересчур медлительными, хотя он и не понимал, каковы причины этого феномена. Встав в стойку и направив клинок в сторону вражеской рати, самурай понял, что может перевыполнить свой долг. Ему тотчас же вспомнился пятый пункт его клятвы, которую он до сих пор держал у себя за пазухой, и дабы блюсти свои принципы до самого конца, ему надлежало продолжать бой. – Гамбаттэ! – выкрикнул Миямото, провозгласив тот самый пункт, которому он намеревался следовать до тех пор, пока в жилах течёт кровь, а на костях есть мясо. С дикими воплями он кинулся навстречу врагам, подняв меч Минамото над головой, и спустя мгновение врубился в самую их гущу. На него тотчас же нацелилось множество клинков, копий и топоров, но все удары и выпады он отбивал с такой ошеломительной скоростью, будто весь мир вокруг него замедлился втрое. Для воина, получившего смертельную рану и стоящего одной ногой в гробу, он был чрезвычайно резв. Самурай не чувствовал ни боли, ни усталости, а весь его разум сосредоточился на битве. Стараясь держать супостатов на дистанции, он колол и рубит, вертелся, как юла, и пропускал вражеские атаки мимо себя. Металл громко лязгал, словно бешеный, а кровь лилась рекой, и Миямото твёрдо намеревался забрать с собой в могилу как можно больше врагов. Он не сомневался, что его смерть им дорого обойдётся, и когда они вторгнутся внутрь дворца, Ларакс уже успеет прикончить того, по чьей вине перестала существовать Эквестрия и погибло множество живых душ. Тогда всё будет кончено. Самурай был готов выложиться на полную и сделать всё, что в его силах – ради госпожи Флаттершай!..

* * *

Шикарные длинные коридоры королевского дворца наполнялись звуками боя и запахом крови, мечи звенели в смертельной пляске, дикие пикты верещали в неописуемой ярости и без устали изрубали элитных мамелюков на куски вместе с их ламеллярными доспехами. Отряд знатных воинов, возглавляемый Лараксом и небольшой группой германцев, пробивался сквозь ряды ходячих мертвецов, направляясь к тем самым массивным дверям, за которыми скрыт роскошный тронный зал. Именно там эдуй ожидал увидеть Мозенрата, а вместе с ним и Солнце Свирла. И хотя воины-зомби уже убили более половины его соратников, и дальше продолжая сокращать их численность, он был уверен, что в силах добраться до некроманта и пустить ему кровь. К неприятному удивлению каждого воина дворцовые мамелюки оказались гораздо более умелыми бойцами, чем их уличные собратья. Не считая того, что они располагали отличным вооружением, копья и ятаганы в их руках двигались довольно мастерски. Но одного недостатка были не лишены и они – присущей всем мертвецам медлительности. Соратники Ларакса брали их за счёт вёрткости, правда, те всеми силами старались не позволять ловить себя на ошибках. Легионные пегаски помогали воинам, как могли, атакуя врагов сверху в тыл. Впрочем, несколько пони тоже уже пало под ударами лезвий. Прочие же кобылки в течение всего сражения в стенах дворца держались в самом центре строя дружественных воинов. И если пикты защищали их без особого рвения – только лишь потому, что галл отдал им соответствующий приказ, – то германцы самоотверженно бились за свою королеву и её подруг, не жалея сил и собственных жизней. Временами, когда строй ломался, и начиналась свалка, верные дружинники подставляли грудь под вражеские удары, лишь бы уберечь розовую пони, так что теперь их оставалось всего около десятка. До нужных дверей, за которыми сокрыта, как верилось Лараксу, победа, оставалось рассеять последний вражеский заслон в виде небольшого отряда элитных мамелюков, и щиты обеих сторон уже столкнулись в яростном противостоянии, мечи вступили в жаркий спор с копьями. Легионные пони пролетели под самым потолком и, добравшись до дверей тронного зала, резко развернулись в пике на спины ходячих мертвецов. Однако же задние ряды вражеского отряда в последний момент развернулись, и пегаскам пришлось маневрировать. Скуталу и ещё несколько её соратниц взмыли ввысь, едва избежав смерти от копий, но другим кобылкам повезло меньше. Их пики вонзились в щиты супостатов, не причинив им никакого вреда, и гибель стала неизбежной. Прежде чем им удалось выдернуть наконечники, их плоть пробили навылет мощные выпады. Ларакс, как и в течение всего штурма Кантерлота, бился в первом ряду, не давая своему мечу отдыха. Стоя плечом к плечу с немногими уцелевшими германцами, он старался расправляться с зомби как можно скорее, помня, что Миямото не сможет вечно сдерживать отряды северного гарнизона на подступах ко дворцу. Выбив из вражеского строя очередного мамелюка, он кратко обернулся назад. Вся видимая часть этого коридора была усыпана останками сражавшихся – как ходячих мертвецов, так и защитников Эквестрии, – и никакого преследования не наблюдалось. Эдуй понимал, что это ненадолго. Скоро сюда хлынут целые полчища, и пока это не случилось, нужно было убить Мозенрата и завладеть Солнцем. Наверху витало несколько аренных пегасок во главе со Скуталу, замерших в нерешительности. Трудно было атаковать столь плотное построение, как у этого отряда мамелюков, учитывая, что те всегда успеют выставить копья навстречу пикирующим пони. Но соратникам нужно было помогать, как угодно, в связи с чем юный центурион отдала приказ о штурме. Пиктская знать напирала на щиты мамелюков столь интенсивно, что постепенно оттесняла их отряд всё ближе и ближе к массивным дверям. Вместе с тем длинные мечи уверенно сокращали их численность, прорывая защиту покоев царя страны Чёрных Песков. Не желая уступать пиктам в ярости и напоре, германцы вместе с Лараксом напрягли все свои силы, и вскоре им удалось прорвать центр вражеского отряда, что позволило им вклиниться вглубь и разорвать его надвое. Тем не менее, мертвецы, будучи разбитыми на две небольшие группы и со всех сторон окружёнными, постарались занять круговую оборону, дабы оказать стойкое сопротивление из последних сил. Страх был неведом этим тварям, поэтому они бились до конца, не думая складывать оружие к ногам атакующих. Мечи германцев и пиктов вздымались и опускались, приближая миг победы в этой стычке, и в конечном счёте мамелюки были истреблены, но и смертные заплатили за свой успех жизнями соратников. Оглянувшись вокруг, галл насчитал возле себя всего семерых воинов Праздничной Королевы и порядка тридцати каледонцев. В воздухе висели четыре пегаски, включая Скуталу, а позади стояла Принцесса Дружбы вместе со своим окружением. В глазах аликорна, как, впрочем, и её подруг, эдуй усмотрел страх и тревогу, что не казалось ему чем-то удивительным. Он и сам ощущал внутри себя нечто странное, походящее на предчувствие какой-то скрытой опасности, хотя и радовался тому, что путь в тронный зал теперь чист. Прогремев оружием и издав победный клич, пикты вприпрыжку направились к дверям, не дожидаясь приказа вождя, и тот, не видя причин останавливать их, ринулся вместе с ними в том же направлении, прихватив с собой германцев и пони. Врезавшись в двери щитами, знатные каледонцы без труда продавили их и тем самым открыли для себя и своих соратников путь внутрь царского помещения. Ларакс вбежал в зал вместе с германцами, и его взор сразу же приковался к высокой тёмной фигуре, стоящей недалеко от подножия подъёма на трон, таинственно склонив голову. Никому из вторгнувшихся не составило труда узнать в этом человеке Мозенрата. Молодой колдун казался совершенно спокойным, хотя его правая рука – та самая, которая была облачена в необычную кожаную перчатку – сжимала рукоять изогнутого меча. Воины наполняли пространство перед дверьми тронного зала, а некромант не двигался с места и даже не смотрел на них. Во всём огромном помещении не наблюдалось ни единого стражника, а значит, колдун один и совершенно беззащитен. Во всяком случае, Ларакс надеялся, что его волшебство исчезло точно так же, как и магия пони. Хотя странная невозмутимость царя страны Чёрных Песков настораживала его. Наконец пикты и германцы выстроились неровным строем, кто-то из воинов закрыл двери, наверно, желая перекрыть магу путь к отступлению, и галл вышел из рядов вместе с Твайлайт, Рарити и Пинки Пай. Взгляды пони устремлялись к затемнённой фигуре Мозенрата и выражали редкую для их натуры злобу, граничащую тем не менее со страхом от всех ужасов, пережитых ими по вине этого колдуна. – Где Солнце Свирла? – прямо спросил Ларакс, не желая тратить время на церемонности. Молодой маг поднял голову и посмотрел на галла с едва заметной ухмылкой. Выдержав небольшую паузу, он с иронией ответил: – Простите, но вы ошиблись дверью. – Что ты хочешь этим сказать, Мозенрат? – возмутилась Твайлайт. – То, что Солнце вы, к сожалению, не получите, – бросил некромант. Его спокойный и даже слегка игривый голос усиливался акустикой зала. – Вы, конечно, можете попытаться, но у вас ничего не выйдет, особенно теперь, когда ваша любимая магия более не служит вам. – Зато наши мечи всё так же послушны, – уверенно заявил галл, крутанув в руке кельтскую спату. – И к твоему несчастью пришли мы не только за этим артефактом, но и за твоей головой. – Что ж, давайте, – ухмыльнулся Мозенрат. – Самое приятное в моём положении то, что меня много… В следующий же миг багряные занавесы, скрывающие оба выхода на балкон тронного зала, всколыхнулись, и внутрь помещения принялись вбегать некие люди. К глубочайшему удивлению Ларакса все они были неотличимы от некроманта, будто тот нашёл способ копировать себя. Под ошалелые взгляды вторгнувшихся в царские покои воинов и пони огромная толпа Мозенратов наводнила всё пространство вокруг тронного возвышения. Их было почти втрое больше, отчего внутри галла всё сжалось. Впрочем, его руки всё так же крепко держали щит и меч… – Но… – только и произнесла Спаркл, потеряв дар речи. Она не понимала, как некроманту удалось копировать себя. – Но ведь… магия пропала! – Так и есть, дорогая Принцесса Твайлайт, – ехидно улыбнулся колдун. – Вот только в отличие от тебя и твоих дружков я предпочитаю быть готовым ко всему. Это всего лишь… Слова молодого мага прервала стрела, вылетевшая из ниоткуда и впившаяся ему в грудь. Выронив меч из рук, так что тот со звоном упал на пол, он и сам распластался вдоль красного ковра, тянущегося от дверей к трону. Ларакс пришёл в ещё большее ошеломление, совершенно не понимая того, что здесь происходит, и в растерянности переглянулся с не менее поражённой Спаркл. Затем из толпы клонов Мозенрата вышел один из них и довершил фразу: – Это всего лишь хитрость. Война – это путь обмана! Может, слышали? Стоило ему только успеть договорить, как в его шею впился дротик. Секунду спустя он уже валялся на полу мёртвым, а из толпы вышел новый глашатай. Сразу указав пальцем на вершину одной из колонн, высящихся справа, он громко обратился к кому-то: – Думаете, я не знаю, что вы прячетесь там, как крысы? Тут же его свалила с ног очередная стрела. Глаза Ларакса скользнули в ту сторону, куда указывала только что погибшая копия Мозенрата, и на абаке той самой колонны он увидел Альтаира в компании некой пони, которую ранее ему не доводилось встречать. Араб держал в руках персидский лук, зарядив его новой стрелой, а крыло сопутствующей ему пегаски сжимало длинную трубку, предназначенную для стрельбы отравленными дротиками. Но стоило только им обоим произвести ещё один выстрел, как с десяток клонов колдуна выхватили из-за поясов кинжалы и метнули их к вершине колонны. Деваться было некуда, поэтому Альтаир в мгновение ока забросил лук за спину и сиганул вниз, а пегаска спрятала трубку за пазуху и вспорхнула на крыльях. Все десять с лишним кинжалов пролетели точно по тому месту, где секунду назад располагался ассасин, и вылетели из дворца через витраж, в котором зияла ровно вырезанная окружность овальной формы. Очевидно, она была каким-то образом проделана арабом и его спутницей. Ассасин стремительно летел вниз, и когда до пола оставалось несколько метров, вовремя подоспевшая пегаска подхватила копытцами своего компаньона под руки и тем самым изрядно замедлила его падение. Ловко приземлившись на ноги перед рядами дружественных воинов, Альтаир мигом обнажил саблю. Пони же зависла возле него, вновь приготовив трубку к бою. Затем они оба обернулись через плечо и кратко посмотрели на своих соратников. – Пришло время довести дело до конца, Ларакс, – холодно произнёс араб. На лице галла появилась дружеская улыбка, которой тотчас же вторил ассасин. Пикты пришли в замешательство от столь внезапного появления араба на поле боя и принялись тихо перешёптываться между собой, будучи тем не менее готовыми в любой момент вступить в рубку. Пони же в первую очередь были удивлены тому, что их другу в белом капюшоне сопутствует не кто иная, как Дэринг Ду. Все они полагали, что искательница приключений уже давно мертва. Впрочем, ввиду намечающейся битвы с примерно сотней клонов мага выразить свои впечатления вслух ни одна кобылка не решалась. Легионные пегаски и те потеряли дар речи при виде толпы Мозенратов, хотя на арене им встречались самые разные ужасы. – Довольно этого цирка, – насмешливо произнесла одна из копий колдуна – где-то в гуще толпы. – Настал час вашей смерти! Тот самый Мозенрат, который говорил последним, щёлкнул пальцами, и на троне зажглось синее пламя. Ларакс пересёкся с ним взглядом, и тот, ехидно ухмыльнувшись, спрятался за спиной одного из своих клонов. Тут-то галл понял, что это и был настоящий некромант. Возможно, теперь ему и его братьям по оружию придётся искать среди всех этих одинаковых лиц именно оригинал? Впрочем, думать над этим вопросом было некогда. Толпа магов кинулась навстречу защитникам Эквестрии, занеся изогнутые мечи над головами, а из пламени, горящего над троном, принялись выходить всё новые и новые копии. – Убьём ублюдка! – воскликнул Ларакс, указав мечом на приближающихся клонов, и вместе с воинами ринулся в атаку. На бегу посмотрев наверх, он отдал приказ пегаскам: – Скуталу, охраняйте Твайлайт! Оранжевая пегаска повиновалась и, мельком посмотрев на Дэринг Ду, уже начавшую осыпать Мозенратов отравленными дротиками с высоты трёх метров, созвала соратниц вниз на защиту Принцессы Дружбы и её окружения. Все пони специально отошли поближе к дверям, чтобы не пострадать в битве, которая грозилась начаться в следующее же мгновение. Поравнявшись друг с другом, Ларакс и Альтаир взметнули клинки для удара и, возглавляя наступление отряда пиктов и германцев, сшиблись с первыми попавшимися Мозенратами, так что те повалились с ног. В тот же миг в зале воцарилась безумная свара. Пикты и германцы, вытянувшись широким строем, врезались в толпу клонов, и мечи вновь принялись утолять непомерную жажду крови. Боевой порядок очень быстро смешался, образовалась беспорядочная драка, как между выпившими в таверне. Знатные каледонцы бились с беспримерной неистовостью, их нисколько не волновал тот факт, что они рубят и пронзают своими мечами ничем не отличимые друг от друга копии Мозенрата. Как и во всех предыдущих стычках, ими быстро овладел боевой раж, и никто из них более не думал ни о чём, кроме сражения. В своей обыденной манере безумные пикты жаждали кровопролития, и только кровопролития. Германцы же вели себя спокойнее, стараясь держаться кучкой и прикрывать бушующих посреди этой свалки Ларакса и Альтаира, хотя нельзя было сказать, что в их сердцах не пылает ярость. Они охотились за вражескими головами с не меньшей страстью, чем их шотландские друзья, только лишь старались делать это с умом. Заняв оборону на острие боевого порядка воинов Пинки Пай, галл и араб стояли спиной к спине и разили каждого клона, который пытался их атаковать. Для них было очевидно, что Мозенраты желают в первую очередь их смерти, поскольку именно усилия Избранников Эпоны пустили под откос все планы молодого колдуна. Если бы они не собрали на штурм воинство германцев и орду параспритов, едва ли в Кантерлоте начался бы мятеж. Ларакс и Альтаир прекрасно знали боевые стили друг друга, а потому бились в паре, будто братья по разуму, как единое целое. Кельтская спата и арабская сабля в дуэте творили чудеса, ежесекундно истребляя копию за копией. Сражаясь с обыденным для себя хладнокровием, Альтаир вспоминал, как в молодости – в прошлой жизни – подобным же образом противостоял иллюзиям своего учителя Аль-Муалима, которые тот создал при помощи Яблока Эдема. Он понятия не имел, каким способом Мозенрату удалось создать столько своих копий, но не сомневался, что в этом как-то замешана естественная для этого мира магия. Впрочем, учитывая то, что всё это тоже может оказаться лишь обманом, ассасин с мрачным интересом подмечал, что мечи в руках клонов мага так же смертоносны, как и настоящие. Вокруг него то и дело гибли пикты, и постепенно Мозенраты теснили вторгнувшийся в его покои отряд. Численность копий некроманта быстро сокращалась под ударами пиктских и германских мечей, но ещё быстрее из синего пламени появлялись новые. Временами окидывая поле боя кратким взглядом, Ларакс видел, что войско клонов неумолимо растёт, что подгоняло его заняться целенаправленным поиском оригинального Мозенрата. Глупо было бы надеяться, что колдун сам случайно напорется на его спату. Периодически он замечал, как из толпы колдунов куда-то вверх вылетают кинжалы. Как оказалось, все они целились в висящую в воздухе Дэринг Ду. Постоянно маневрируя, пегаска то и дело пуляла во врагов отравленными дротиками, тоже внося свой вклад в битву. Правда, теперь ей приходилось держать трубку копытом, что казалось менее удобным. Правый фланг пиктов, во главе которого стоял здоровяк Хэмиш, старался активно теснить супостатов. Двуручная секира огромного пикта уверенно прокладывала соратникам путь вглубь вражеской толпы, а мечи тех тут же добивали прочих клонов, до кого не достала длина топорища. На левом же краю каледонцев постепенно раздавливали, хотя их пыл от этого нисколько не убавлялся. Взор дикарей застилал багровый туман, они вопили в жуткой ярости и с удвоенными силами вскрывали черепа Мозенратов тяжёлыми лезвиями длинных мечей. Пони тем временем забились в угол и наблюдали за сумасшедшим побоищем в неописуемом ужасе, будучи не в силах даже пошевелиться. Их широко раскрытые глаза взирали на стены и шлема пиктов, блистающие в свете синего пламени, и им казалось, что они попали в преисподнюю. Всё в этом зале отныне выглядело потусторонним и невероятно мрачным, и льющаяся повсюду кровь лишь подчёркивала мерзость царящей здесь атмосферы. Всюду вокруг мелькали одинаковые лица Мозенрата, оскаленные в порыве ненависти и презрения, а противостояли копиям этого чудовища косматые дикари в клетчатых юбках. В былые светлые времена ни одна пони не видела подобного кошмара даже в самом страшном сне… Группа германцев старалась продвигаться вперёд, подавая пример и пиктам, так что вскоре им удалось зайти вглубь армии Мозенратов. Бойня всё больше превращалась в потасовку, со временем никто уже не заботился о том, чтобы держаться в строю, и тронный зал наполнился множеством поединков между воинами и клонами. Вокруг Ларакса и Альтаира в основном толпились дружественные бойцы, и их клинки спешили полностью расчистить всё ближайшее пространство от копий мага. Наконец ассасин парировал меч одного из Мозенратов, после чего, оставив саблю в левой руке, вонзил скрытый клинок ему в глотку, и маленькая победа была добыта. Смахнув кровь с оружия, он переглянулся с галлом, тоже уже закончившим свою последнюю схватку. На щеке вождя – как раз на том месте, где зелёной краской был выведен рунический клевер – зиял широкий порез, из которого несколькими струйками стекала кровь. – Здесь есть настоящий Мозенрат! – громко известил Ларакс араба. – Убить бы его надобно! – Я узнаю его, если увижу, – со спокойной уверенностью заявил Альтаир, уперев взор вглубь царящего вокруг сражения. – Тогда держимся вместе! – улыбнулся галл. Метнув на него взгляд, ассасин коротко кивнул, и они вместе ринулись в самое пекло. Не прошло и секунды, как навстречу обоим воинам выскочили несколько Мозенратов, миновав пятерых выживших германцев, бьющихся впереди под предводительством Хнодомара. Сбив одного клона с ног при помощи щита, удар другого Ларакс отбил мечом, после чего перерубил ему глотку. В то же время Альтаир, скользнув вперёд под вражескими клинками, оказался за спинами двух колдунов и со скоростью молнии в прыжке с разворота одним махом обезглавил обоих сразу. Галл, воспользовавшись преимуществом, пригвоздил к полу поваленного щитом, как вдруг на него налетел пятый, но прежде чем тот успел что-либо сделать, арабская сабля прошила его плоть насквозь. Далее Ларакс и Альтаир присоединились к германцам и вместе с ними принялись форсировать атаку. Слева от них пикты держались из последних сил, но правый фланг всё так же уверенно двигался к трону, будто нож сквозь масло. Мозенраты гибли, но вместе с тем быстро восполняли свою численность, наступая из синего пламени. Ситуация вынуждала защитников Эквестрии действовать как можно скорее, и поэтому меч галла ускорялся и рубил копии мага с большей стремительностью. Ассасин не отставал от него, сабля порхала в его руке, подобно бабочке, с лёгкостью отбивая мечи клонов и смахивая им головы с плеч. Толпы Мозенратов наступали отовсюду, сдавливая группки воинов со всех сторон, и отбиваться от них приходилось круговой обороной. Силы пиктов таяли на глазах, их число уменьшилось почти что вдвое, но каждый дикарь забирал с собой на тот свет по нескольку врагов, прежде чем падал замертво сам. Их воля была несгибаема, даже получив смертельную рану, они всё так же продолжали биться, как ни в чём не бывало. В очередной раз кратко оглядевшись, Ларакс заметил, как один каледонец удерживает левой рукой распоротое брюхо, отбросив квадратный щит в сторону, а правой неистово бьёт клонов мага. Самоубийственная отвага этих варваров изрядно поразила его. Поддерживаемые германцами, которых уже оставалось всего трое, Ларакс и Альтаир старались пробиться к трону, понимая, что оригинальный Мозенрат надеется избежать смерти, затерявшись среди своих копий. Заблокировав щитом того, кто слева, галл совершил рывок и пронзил грудь клону мага, вставшему у него на пути. Из-за свалившегося к его ногам трупа появилась ещё одна фигура, занеся меч над головой, как вдруг в глаз тому впился дротик, метко пущенный пегаской в пробковом шлеме. Крутанувшись, дабы пропустить вражеский меч мимо себя, эдуй с размаху расколол голову тому Мозенрату, которого только что оттеснил щитом. Далее он снова устремился к тронному возвышению, но тут же замер, мгновенно обратив взор на араба, продвинувшегося чуть дальше. Палец ассасина указывал на одного из так похожих друг на дружку колдунов. – Вот он! – известил Альтаир соратников, врождённым чутьём определив в этом Мозенрате настоящий оригинал, после чего кинулся к нему вместе с германцами. От царя страны Чёрных Песков его отделяло всего несколько метров и три клона. Чутьё не подвело ассасина, о чём свидетельствовал тот факт, что указанный им колдун тотчас же поспешил скрыться в гуще своих близнецов. Ларакс, осознавая, что единственный шанс победить в этой бойне – отрубить змее голову, рванул вслед за Альтаиром, разя спатой каждого встреченного на пути клона. Пиктов оставалось ничтожно мало, галл не видел вокруг себя даже десяти дикарей, поэтому основная масса копий некроманта кинулась на защиту оригинала. Но воина было не остановить. Яростно пробиваясь к цели, он оставлял за собой целую прореху в толпе врагов. Рвение араба, как и сопутствующих ему германцев, тоже не знало границ. Заметив, как ассасин указал на конкретного Мозенрата, вдогонку оригиналу кинулся и Хэмиш с несколькими уцелевшими на правом фланге пиктами, а Дэринг Ду постаралась прибить его при помощи дротиков, хотя в запасе у неё оставалось всего несколько попыток. Настоящий Мозенрат с трудом пробивался сквозь своих клонов, даже не думая велеть им расступиться, поскольку в таком случае пегаска точно попала бы в цель. Его единственный шанс заключался в том, чтобы раствориться среди себе подобных. Желанная возможность победить ускользала от защитников Эквестрии, что приводило Ларакса в неописуемый гнев. Стиснув зубы, он напряг все свои силы, а также умение владеть мечом, и стал рвать клонов на куски, словно разъярённый медведь, лишь бы добраться до их кукловода. Вскоре галл сумел нагнать ассасина, который уверенно двигался вперёд, видя цель, и повергал наземь любого врага одним точным ударом. Секира Хэмиша производила тот же эффект, позволяя тем не менее контролировать более обширное пространство, и вместе с тремя соплеменниками ему удалось пробиться к красному ковру, тянущемуся ровно по центру помещения, тем самым отрезав для оригинала путь к отступлению. Правда, каледонцы уже давно потеряли из виду того колдуна, на которого указывал Альтаир, как, впрочем, и Ларакс. Пока что галл двигался исключительно вслепую, лишь ориентируясь на направление, по которому наступал араб. – Где он, Альтаир? – вопросил наконец эдуй, разрубив очередного мага от плеча до пояса. Ассасин тоже совершил удар, с разворота рубанув клона по ноге, так что тот подлетел на метр вверх и тяжело рухнул на спину, после чего указал клинком окровавленной сабли вперёд: – Вот! В нескольких метрах от него сверкала спина оригинального Мозенрата, но как только левая рука ассасина, прикрываемого германцами, коснулась висящего на поясе швыркового ножа, некромант остановился, как вкопанный, прекратив своё бегство. Мгновение, и метательное оружие уже было выпущено в цель, и если бы не вовремя вынырнувшая из толпы копия, принявшая удар на себя, то царь страны Чёрных Песков лежал бы мёртвым. Воины бросились на прорыв, а из гущи одинаковых лиц выпрыгнул ещё один клон, в сердце которого в тот же миг впился дротик. Израсходовав свою последнюю попытку, Дэринг допустила вполне ожидаемый в данной ситуации промах. Победа казалась такой близкой, что воины рвались вперёд, рубя клонов, будто самая настоящая мясорубка. Выставив изогнутый клинок навстречу приближающимся защитникам Эквестрии, Мозенрат медленно отступал задом наперёд, уже, было, собираясь повернуться и рвануть к трону, как вдруг позади него наземь свалился оглушённый клон с разбитым лицом, после чего могучие руки Хэмиша, сломавшего древко секиры об чей-то клинок, обхватили молодого мага мёртвой хваткой. – Я держу его, Ларакс! – крикнул рослый каледонец, намереваясь сковывать супостата до тех пор, пока ещё бьётся сердце. Для галла не было секретом, что пикта вот-вот изрубят на части, и Мозенрат сбежит, поэтому он рванул в отчаянный пролом. Правда, араб среагировал решительнее, в мгновение ока подавшись вперёд и совершив стремительный кувырок под ногами клонов. Таким образом приблизившись к своей цели, он поднялся с кошачьей ловкостью и, отбросив саблю, собрался с прыжка вонзить в сердце некроманта скрытый клинок. Сейчас он не думал ни о чём другом, кроме точного победоносного удара. Копии колдуна всполошились, но действовали очень аккуратно, не спеша рубить Хэмиша на куски, чтобы не повредить оригиналу, однако кто-то всё же решился пронзить ему шею с боку. Невзирая ни на что, пикт продолжал удерживать вырывающегося мага, будучи готовым сжимать руки, даже если его проткнут в тысячи местах и выпотрошат, как рыбу. Альтаир был уже совсем близко, и Мозенрат, явно не имея никакого желания погибать, резко подогнул ноги. Всё ещё крепко удерживаемый здоровяком, он вдарил ими в грудь пикирующего на него ассасина и тем самым сумел отбросить того назад. Решительная атака провалилась… Отлетев назад, Альтаир тут же перекатился через плечо и, схватив свою выброшенную саблю, поспешил отбиться от налетевших на него клонов. Между тем голова Хэмиша была расколота надвое точным ударом изогнутого меча, и хватка его рук начала стремительно слабеть. Молодой колдун задёргался ещё сильнее, спеша высвободиться, и вскоре ему это удалось. Наконец он вырвался из объятий трупа, но в то же мгновение был пригвождён к нему кельтской спатой. Клинок вошёл в его плоть по гарду, пронзив также и тело мёртвого пикта, храбро пожертвовавшего собой ради победы. Взгляд Мозенрата сделался пустым, а выражение лица было таким, будто он только что перенёс все муки Тартара. Оскалив зубы, Ларакс обеими руками вырвал спату из его плоти, и тело Хэмиша сразу же завалилось на спину. Колдун же упал на колени к ногам галла, после чего и сам распластался на красном ковре подле пикта. К удивлению эдуя всё вокруг поглотила тьма, стены тронного зала исчезли, а вместе с ними и трупы клонов Мозенрата. Кратко оглядевшись, он увидел лишь бездыханные тела пиктов и германцев. Неподалёку покоился Хнодомар, подставивший свою грудь под удар, адресовавшийся Лараксу, дав тому своей жертвой прорваться к удерживаемому каледонцем некроманту и совершить задуманное. В конце концов даже пол превратился в абсолютно чёрное полотно, так что у галла создавалось впечатление, что он стоит в воздухе над бездной, хотя в этой тьме его глаза отчётливо видели тела павших, помирающего Мозенрата и соратников. Вложив меч в ножны, Ларакс заметил, как рядом с ним над телом царя страны Чёрных Песков встал Альтаир. Затем к ним спланировала Дэринг Ду, сумевшая не попасть под вражеские кинжалы, которые обильно швырялись в неё. Более никто из отряда защитников Эквестрии не выжил, не считая тех пони, что остались в углу. Глядя на своего врага с торжествующей непоколебимостью, ассасин склонился над ним, встав на колено. Галл последовал его примеру, а пегаска просто подошла поближе. – Вот вы и проиграли, Избранники Эпоны, – прохрипел Мозенрат, вытянув злорадную улыбку, хотя в его глазах всё так же царила пустота. На его губах проступала кровь. – Где Солнце Свирла, Мозенрат? – невозмутимо осведомился Альтаир, пропустив слова колдуна мимо ушей. – Ты уже всё знаешь? – уточнил галл у араба – прежде, чем некромант успел дать свой ответ. – Да, мы допросили стражника, – коротко ответила Дэринг вместо своего компаньона. – Ты всё испортил, ассасин, – из последних сил отвечал молодой маг. – То, что ты вывел из строя Камень Аккумуляции, стало вашей роковой ошибкой. Магический импульс, который он испустил, уничтожил Солнце Свирла. Его больше нет, а вместе с ним и всяких надежд. Из-за вас это не кончится уже никогда… – О чём ты толкуешь? – не понял Ларакс, глядя на некроманта исподлобья. – Так вы ничего не знаете? – ухмыльнулся царь страны Чёрных Песков. – Я вижу, Фазир не спешил рассказывать вам всю правду. – Какую правду? – В этой войне выяснялись отношения между могущественными членами двух Гильдий, одна из которых представляет Порядок, а другая – Хаос, – молвил колдун. – Эти уроды издавна ищут между собой некий баланс или гармонию, ввергая в огонь кровопролитий целые миры и заставляя таких, как я, служить себе, чтобы мы проводили военные кампании от их имени. Этот спор не закончится никогда! Я знал, как положить конец распрям Гильдий, однако же откуда ни возьмись появились вы и поставили крест на всех моих планах. Эти войны будут продолжаться снова и снова, и всё это по вашей вине. – Кто такие эти члены Гильдий? – спросил ассасин. – Высшие существа, боги, властители миров – называйте их, как хотите. Они нашли способ повелевать бытием, и с тех пор вся их сила направляется на то, чтобы установить превосходство своей стихии – Порядка или Хаоса. – Что представляют собой эти боги? – Не знаю, я никогда их не встречал. От их имени со мной говорили только делегаты, – выдохнул Мозенрат. – Как же ты собирался остановить эти войны, если даже не знаешь тех, кто их проводят? – с иронией подметил араб. – Солнце Свирла – оно было ключом ко всему, – отвечал некромант, кряхтя от боли. – В нём заключалась великая сила, которой с лихвой хватило бы даже на то, чтобы перевернуть всё мироздание вверх дном. Я намеревался положить конец войнам, уничтожив обе Гильдии, но вы лишили меня того, чем можно было завоевать абсолютную свободу. – До чего же хрупкой порой бывает великая сила, – сдержанно усмехнулся ассасин. – Чему ты радуешься, Альтаир? Для тебя это такое же поражение, как и для меня. Для всех нас! Без Солнца мы уже никогда не будем свободными. Пока существуют эти Гильдии, никто не будет свободным. – Странно слышать слова о свободе от поработителя, – презрительно бросил галл. – Мне нужна была сила этого мира для того, чтобы обрушить её на головы членам своей Гильдии, а потом и той, которой служит Фазир. Я, знаете ли, имею привычку получать в свои руки то, в чём нуждаюсь, ну а до этих копытных мне нет никакого дела. К тому же, на войне все средства хороши, верно? – Ну ты и мерзавец! – сквозь зубы процедила пегаска в пробковом шлеме. – А-а, беглянка из рабочего лагеря в Филлидельфии, – с мрачной улыбкой протянул Мозенрат, переведя взор на пони. – Каково было насладиться свободой после побега? Надеюсь, что приятно, ведь очень скоро для тебя закончится и эта вольница. Скоро на всех вас падёт гнев обоих Гильдий, и ваши хвалёные мечи вам не помогут. Жаль, что скоро я отправлюсь туда, откуда меня вытащили представители Хаоса, и не смогу увидеть вашу кончину. Может быть, тогда вы поймёте, что я был прав, и этих мразей необходимо уничтожить, пусть даже ценой жизни этого мира и всех его жителей. – Какие бы цели ты ни преследовал, Мозенрат, а всё же твои методы были грязны. И поэтому ты умрёшь, как презреннейший шакал, – спокойно, как и всегда, произнёс Альтаир, после чего вынул из-за пазухи перо цвета тёмного хаки – то самое, которое он выдернул из крыла Дэринг, – и провёл им по кровавой ране на груди некроманта. Когда же он закончил с этим, Ларакс наклонился к умирающему чуть ближе и прошептал: – Надеюсь, в следующей жизни тебя ждут вечные муки, Мозенрат. В ответ на пожелание галла молодой колдун лишь беззвучно ухмыльнулся, а спустя несколько мгновений его пронзённая грудь перестала вздыматься. Он – тот, кто поверг всю Эквестрию в хаос и разруху – наконец-то скончался. И ни Ларакс, ни Альтаир, ни тем более Дэринг Ду не испытывали к нему никакого сочувствия. Даже если он действительно порабощал этот мир лишь для того, чтобы дать отпор этим самым Гильдиям, виновным в великих бедах многих других миров, то его стремления в любом случае имели шкурный интерес. Как известно, тот, кто убивает дракона, сам становится драконом… Тьма начала рассеиваться, и очертания зала постепенно вернулись. Подняв взор, Ларакс смог отчётливо увидеть тронное возвышение, над которым в течение всей битвы пылало синее пламя. Альтаир спрятал смоченное кровью перо за пазухой, не спуская глаз с убитого, как вдруг воздух сотрясся мгновенным лязгом металла, и ассасин повалился ничком, едва успев выставить руки вперёд. Впрочем, его локти сразу же подогнулись, и он упал прямо на труп Мозенрата. Взглянув на брата по оружию ошалелым взглядом, галл увидел, как в его спине торчит персидский топор-сагарис, чьё лезвие вгрызлось в плоть по самую рукоять, без труда пробив кольчугу, сокрытую под белыми одеяниями. Не менее ошарашенная Дэринг мигом метнула взор назад, и в ту же самую секунду в её шею впился кинжал. Пони рухнула на пол, так что с её головы слетел шлем, и отчаянно схватилась копытцами за страшную рану, которую проделало широкое лезвие. Кровь потоком хлестала оттуда, а также лилась изо рта, искательница приключений задыхалась, содрогаясь в предсмертной агонии. Выпрямившись во весь рост, Ларакс обратил взор на двери. Одна их половина была приоткрыта, хотя врагов поблизости не наблюдалось. Пальцы галла машинально сомкнулись на рукояти спаты. Твайлайт и её окружение, а также защищавшие их легионные пегаски, тихо замерли в сторонке, будучи повергнутыми в ужас только что произошедшим. На их глазах погибли все пикты и германцы, а теперь нечто невидимое прикончило Альтаира и Дэринг Ду. Когда же перед дверьми откуда ни возьмись появилась мощная фигура воина гиян-авспар, их сердца сжались от ещё большего страха. Ставший видимым гвардеец держал в руке длинный меч, а на его плечах болтался алый плащ, что отличало его от прочих бессмертных воинов. Несомненно, это был командир гвардии – Гидарн. Замерев в ожидании, Ларакс окинул противника взглядом. Латы, надетые на нём поверх волшебного доспеха, выглядели помятыми, что говорило о его недавнем участии в сражении. На его маске наблюдалась полоса, оставленная чьим-то мечом, едва не расколовшим её надвое. Из прорезей для глаз исходил тусклый красноватый свет, делающий этого воина походящим на демона. Впрочем, галл нисколько не сомневался, что эта бессмертная тварь призвана из преисподней. Направившись навстречу эдую мимо замерших в оцепенении кобылок, Гидарн указал на него мечом и грозно заявил: – Тебя, галл, я желаю прикончить в честном поединке!..