You used to captivate me Раньше ты очаровывал меня By your resonating light Своим внутренним светом. But now Iʼm bound by the life you left behind Но теперь я привязана к тебе жизнью, которую ты оставил позади. (Evanescence — My Immortal)
Она виртуозно обгоняла другие спидеры: не время медлить, она уже и так слишком долго ждала. Ветер бил в лицо, так же как и вечерние лучи солнца. Странная тяжесть в районе груди не давала нормально дышать, а пальцы все сильнее сжимали руль. Нужно спасать его, пока не поздно. Асока боялась опоздать, боялась, что потеряет единственного настоящего друга, боялась, что он растворится, убежит, как песок сквозь пальцы. Нет, только ради него она осталась, она и спасет его, сейчас это главная цель, жизненно необходимая цель. За этот год он изменился слишком сильно, слишком близко к точке невозврата. Тяжелые потери на войне, и еще стало слишком очевидно недоверие совета, что подлило масла в огонь, а в конце все это закрепилось мощным страхом перед тем, что должно произойти. Она теряла его с каждым днем, с каждой неделей, он менялся, становясь нервным и раздражительным, закрываясь и храня все секреты в себе. Он исчезал, оставляя лишь горький привкус прошлого. В груди защемило, а губы начали дрожать. Асока не могла его потерять, это слишком дорогая цена для нее. Год назад он оттянул ее от пропасти, спас от тьмы, зовущей ее, теперь пора возвращать долг. Она обогнала еще несколько спидеров, поворачивая к огромному зданию на поверхности Корусанта. Асока знала, к кому обратится за помощью, женщина, которая знала ее учителя лучше всего, та, кому он доверял безоговорочно… Вдох, она не хотела этого делать до последнего, это самая крайняя мера — показать свой туз в рукаве, но игра стоила свеч, и она была готова идти ва-банк, только бы отвести его от пропасти. Асока следила за сенатором Амидалой: последнее время она почти не появлялась в зале сената, а за нее выступал представитель Бингс, что явно подозрительно, если смотреть на ситуацию под этим углом. Даже у обычных представителей сената это вызывало подозрение, и отговорка про болезнь здесь совсем не помогала. Если сопоставить факты — что у ее учителя уже давний роман с сенатором и что она долго не появлялась на работе, которую ни за что бы не бросила — вырисовывалась не самая благоприятная картина для человека, который дал клятву не иметь привязанностей. Падаван увидела апартаменты сенатора от Набу и поняла, что все заранее заготовленные реплики вылетели из головы, оставляя только невнятные обрывки того, что она должна говорить. Как она признается? Просто заявится в дом со словами: «Я все знаю»? Как это будет выглядеть? «Про что я думала, когда собиралась к ней?» — пролетело в голове тогруты. «Ты должна спасти его», — сразу же прозвучало. Она не могла сидеть сложа руки, просто не могла. Асока прибавила скорости и за несколько минут достигла точки назначения. Дом на самом верху здания с небольшой площадкой для звездолетов и был ее целью. Падаван припарковала свой гравицикл на площадке и торопливо ступила на платформу, ведущую прямо в дом. — Сенатор никого не принимает, — громко проговорил протокольный дроид, который быстрым шагом приблизился к тогруте. Асоке захотелось заткнуть его, потому что он не понимал всей важности дела, и что если она замедлится хотя бы на секунду, то струсит и убежит, подняв хвост. Падаван проигнорировала дроида и направилась ко входу в апартаменты. Она не слышала ни криков С-3ПИО, ни внешних звуков, которые всегда характерны для Корусанта, она слышала только удары своего сердца. Не успела тогрута сделать несколько шагов по комнате, как из дверей в конце коридора появилась сама сенатор Амидала. Но теперь женщина выглядела совсем по-другому. Не было той маски хладнокровия, не было той легкой материнской улыбки... Она вся дрожала, как лист на ветру, глаза были красными от слез, а взгляд бегал по комнате. Падме явно ожидала увидеть кого-то другого. — Асока? — Ее лицо показало искреннее удивление, но она сразу же взяла себя в руки, насколько это было возможно. Выпрямила спину и попыталась выглядеть более спокойно. Асока глотала воздух, собирая воедино те обрывки фраз и умных слов, которые были заучены, но не могла вспомнить ни буквы, а каждый звук застревал в горле. Она совсем не готова, совсем растеряна и не собрана. Тогрута панически оглядела комнату, остановившись на женщине, которая все еще смотрела на нее недоумевающим взглядом, который в один миг заменился на взгляд загнанного в угол зверя. В воздухе повисла тягучая тишина. Все те опасения подтвердились с точностью на сто процентов. Как же она жалела, что оказалась права, что все это не выдумки разыгравшегося воображения, а сырая действительность. Теперь же с одной стороны можно было понять страх учителя в последние месяцы: если об этом узнает совет, его с позором выгонят из Ордена за нарушения кодекса. Но вторая сторона вопроса все еще была скрыта в тени. Он боялся совсем не совета — чего-то другого, того, что должно случиться. Он знает, что-то должно случиться. — Прости за вторжение, Падме, но нужно срочно поговорить, — в голосе падавана послышалась явная растерянность, она пыталась собраться и не паниковать раньше времени. За это время протокольный дроид уже успел достичь комнаты, все еще вопя: — Простите, госпожа Падме, я пытался ее остановить… — Ничего, 3ПИО, ступай, — перебила все еще немного дрожащим голосом Амидала, одобрительно кивнув головой, и дроид с золотой обшивкой удалился из гостиной. — Да, Асока, я тебя слушаю, садись, — сенатор показала на небольшой диванчик, стоящий около окна, и сама медленно направилась к нему. Девушка сделала шаг, силой заставляя себя сгибать ноги. Еще несколько шагов, и тогрута села на небольшой белый диван. Она не могла смотреть Падме в глаза, и ее взгляд скользил по комнате, пытаясь найти точку равновесия, но все уплывало, убегало и пряталось. Асока чувствовала только пустоту. Теперь глаза были направлены на пальцы, которые нервно теребили небольшой кусок туники. Почему она не может освободиться, сбросить бремя, почему она так боится? Как же глупо тратить драгоценные секунды на неловкое молчание… — Я знаю, — каждый звук, проговорённый падаваном, давался с трудом. Из всех мыслей это единственное, что она смогла сказать, из длинных пояснительных речей и убедительных предложений, из всего этого осталось только одно короткое: «Я знаю». — Что ты знаешь? — голос Амидалы снова дрожал, выдавая замаскированное волнение. — О вас с Энакином…***
Она быстро перебирала ногами, минуя ступеньку за ступенькой. Сейчас чувствовалось большое волнение в Силе, возможно, наибольшее за последнее время. Липкое чувство страха не отпускало юную тогруту, что-то должно случиться, то, что изменит мир. Опять этот пронзающий тысячами копьями холод пробирал изнутри, пуская дрожь. Минуя большие колоны, Асока не замечала ничего, для нее сейчас весь храм джедаев — одна сплошная пустота, сейчас жизнь была только в ее голове. «…Он говорит, что видел, как я умру…» — в мыслях все еще звучали отрывки из разговора, давая некоторые ответы и задавая больше вопросов. Никто не знал, будет ли это или нет, видения не всегда точны, но сам факт того, что оно было, уже давало повод опасаться. «На что может пойти учитель, чтобы защитить дорогого ему человека?» «На все». Главное, чтобы он не зашел слишком далеко… Знакомый коридор, знакомая дверь. Несколько щелчков по панели, и перед глазами опять та самая картина. Комната, каждый сантиметр которой был выучен, выпален в памяти падавана, словно то, что никогда не меняется. Приоткрытые жалюзи пропускали последние лучи вечернего солнца, но Асока чувствовала: эта ночь будет дольше всех. Самой холодной, темной и безлунной, лишь один непроглядный мрак. Вдох-выдох, картинка начала плыть, грудь сдавило, словно клешнями, а в глазах потемнело. Рука рефлекторно легла на стенку в поисках опоры, но пальцы скользили по гладкой поверхности, не давая возможности ухватиться. Шаг. Ноги подкосились, а сознание упало в пустоту. Здесь ничего не было, ни света, ни голосов, ни потоков Силы, пронзающих тебя, только звенящая в ушах пустота, только холод. Она опять его чувствовала, как он медленно пробирался по коже, минуя сантиметр за сантиметром, как внутреннее напряжение росло, доведенное им до точки кипения. Этот холод. Он преследовал ее еще со времен темных видений, словно горькое послевкусие, словно напоминание о том, что должно случиться…, а возможно, этого никогда не будет. Странная тяжесть в груди и шепот из темного угла комнаты… Она опять растворялась в той пустоте, уже не имея сил бороться, карабкаться из пропасти. Нервы, натянутые, словно струны, скоро оборвутся, освобождая темное создание внутри. Что-то опять звало из мрака сладким знакомым голосом, зазывая подать руку, пойти туда, где нет места свету. Асока сопротивлялась, отворачивалась и пыталась не поддаваться, но каждый раз ее щит слабел. Голос опять звал, и она опять отказала, убегая в другую сторону, но это привело в никуда, вокруг не было ничего, она одна. Внезапно из ниоткуда взялся крохотный лучик света, он был настолько хрупким и маленьким, что, казалось, он сейчас исчезнет. Падаван подошла к нему, ощущая тепло, то, чего не испытывала уже много недель. Это было ее спасением. Рука медленно потянулась к нему, когда последняя надежда Асоки исчезла, погружая ее опять во мрак. «Император пощадит тебя, если ты скажешь, где остальные джедаи», — раздался металлический голос из пустоты, разносясь эхом. Тело пронзила острая боль, она разделилась на сотни маленьких кусочков, и они, словно осколками, по одному вонзались в кожу. Тогрута опять слышала те голоса, миллионы молящих о помощи голосов уничтоженной планеты, увиденной во сне. Теперь ее голову заполнили звуки световых мечей, их скрежет, когда сгустки энергии пересекались, а потом отчаянный крик молодого парня, увидевшего смерть друга. Все это словно на пленке опять прокручивалось в голове юного падавана, она вспоминала каждый момент, каждый миг… «Асока», — вновь этот преследующий в снах металлический голос, сопровождавшийся громким шипящим дыханием. Тогрута знала, кому он принадлежал: тому ситху, облаченному в черное, тому, кто победил Оби-Вана Кеноби, тому, кто видел уничтожение целой планеты и даже не шелохнулся. Он принадлежал абсолютной тьме. Именно от него исходил тот холод, именно страх перед ним уже столько времени окутывал Асоку, словно кокон, именно его острый взгляд вызывал дрожь, даже несмотря на наличие маски… Асока открыла глаза, сердце отдавало в висках, а руки тряслись. За окном уже стемнело. Сколько прошло времени, час или больше? На сколько она пропала из реальности? Тело пронзила зубодробительная боль, разносясь огромной волной по организму. В глазах потемнело, а в голове были слышны крики, детские крики. Еще один удар, в живот, обжигающий, словно раскаленным железом. Тогрута согнулась, рефлекторно закрывая «рану» рукой. На глаза выступили нежеланные слезы. Асока до боли закусила губу, пытаясь хоть как-то перевести внимание, но тщетно, новые и новые удары обжигали разные части тела, пуская вспышки боли. К горлу подошел отчаянный крик, падаван пыталась его сдержать, сжимая до скрипа в суставах кулаки, опять проигрывая. Тогрута оперлась о стенку, пытаясь отдышаться. Через несколько секунд боль спала. Асока выбралась из комнаты и со всех ног побежала в храм, она миновала коридоры и ступени одну за другой, они пропадали где-то сзади. Снизу послышалась пальба. Неужели армия дроидов захватила храм? Она выбежала в коридор, ведущий к главному входу, и замерла на месте, видя тела детей на полу. Они мертвы, даже самые маленькие, падаваны и юнлинги, все они лежат холодными трупами на идеально выточенном камне. Ноги задрожали. Тело скрутило в один большой узел, она не могла вдохнуть. Асока упала на колени и коснулась рукой лба одного из убитых в призрачной надежде, что там где-то глубоко еще есть огонек жизни. Но только стоило ей заглянуть в пустые глаза, как все стало ясно: они мертвы, точно и безоговорочно, убиты монстром в своем же доме. Дыхание стало рваным, вновь и вновь тогрута пыталась вдохнуть, но горло сжали, словно клещами, горячие слезы скатились по щекам, падая на бледную мертвую кожу. Дрожащей рукой она закрыла глаза юнлингу. Асока не могла смотреть в них, зная, что всего несколько часов назад в нем была жизнь, а сейчас все пропало. «Что за монстр мог это сотворить», — пролетело в ее голове. Кто мог не пожалеть даже невинных детей? Они же ни в чем не виноваты. Асока услышала шаги и быстро подняла голову, стирая мокрые следы на щеках тыльной стороной руки. Несколько клонов проходили мимо коридора, но, только увидев тогруту, остановились. Она узнала расцветку: это пятьсот первый легион, люди Рекса. Если они здесь, то и учитель должен быть где-то рядом. Это, наверное, единственное, что радовало. — Что здесь произошло? — спросила тогрута, поднимаясь на ноги и медленно направляясь к солдатам. — Генерал Скайуокер здесь? Но в ответ была лишь тишина и звуки пальбы где-то в глубине храма. Клоны переглянулись и в ту же секунду наставили бластеры, нажимая на спусковой крючок. Девушка увернулась, выхватывая сейбер и обороняясь от непрекращающихся потоков из пучков плазмы. Один за другим они отбивались от зеленого лезвия и со скрежетом ударялись об стенку. Тогрута подпрыгнула, делая в воздухе кувырок и мягко приземляясь позади клона, рассекая его от левого плеча до середины спины. Выпад вперед, второй солдат даже не успел обернуться, когда сейбер легко прошел сквозь его броню, оставляя там лишь дырку. Они повалились на землю, в нос ударил запах смоленого мяса, перемешанный с запахом плавленого пластика. Асока пошатнулась, желудок скрутился, а от этого зрелища ей захотелось блевать. Она убивала и раньше, но с этими ребятами Асока прошла сквозь ад, они всегда прикрывали ей спину. Почему же сейчас решили убить? Руки дрожали, а пальцы ощупывали каждый сантиметр рукояти в поисках кнопки деактивации. Она не могла на это смотреть, не могла вынести. Неужели ее опять предали? Даже клоны сейчас пытались убить ее. Что она им сделала? Что случилось за тот небольшой промежуток времени, когда она выпала из реальности? Они не сказали ни слова, просто направили свои бластеры и выстрелили без доли раздумий. Внутри все раздирало от боли, старые раны опять были открыты и кровоточили, заливая все тело. Она тоже убила их без доли раздумий, без попыток выяснить, без единого слова, она убила их, как каких-то металлических дроидов, просто два удара сейбером. Она убила тех, кого считала друзьями. Старая почти забытая пустота в груди опять начала давать о себе знать всепоглощающей темнотой, которая засасывала светлые эмоции, моменты радости, оставляя на том месте дыру. Асока отвернула взгляд в сторону. Они тоже не дали ей шанса, никакого. То, что она еще стояла, это чудо. Все падаваны ее возраста мертвы, их тела еще даже не успели остынуть. И все, что делала Асока, смотря на трупы лежащих в зале, — благодарила учителя и, как ни странно, войну, которая сделала из нее ту, кем тогрута была сейчас. В храме витала тьма, та, что никогда не просачивалась сквозь эти стены, та, что всегда держалась вдали от этого места. Она прямо здесь, прямо сейчас захватывала каждый кусочек пространства, проникала в каждую щель. Это место больше не могло считаться пристанищем света, потому что от самого света тут почти ничего не осталось. Асока почувствовала холод, он, словно яд, опять отравлял ее мозг, заставляя вспоминать видение, кошмары о темных временах, о том ситхе. Как его взгляд разрезал лезвием, даже несмотря на маску, как хотелось в его присутствии сбежать из комнаты. Он отравлял все, поглощал свет, никогда не давая ему выбраться наружу, взамен распространяя только тьму. И вот она почувствовала присутствие, которое тогрута не спутает. Это он, Дарт Вейдер. Тот самый лорд ситхов, которого джедаи так упорно искали. Падаван словно получила второе дыхание, даже несмотря на страх, на дрожь в руках и, скорее всего, на смерть. Она должна предотвратить увиденное, должна спасти невинных. Сердце ускорило ритм. Асока побежала, даже не понимая куда, — пусть Сила ведет ее, пусть Тьма приведёт ее к врагу. Она бежала по длинному коридору с большими окнами. На улице сейчас ночь, а огни вечернего Корусанта сверкали как никогда раньше, но и с этим терялось спокойствие. В душе тогруты все еще сидело чувство окончания, того, что все изменится, завтра будет совсем другой день, совсем другая эпоха. Жаль, что она это поняла слишком поздно. Перед глазами возникла пара дверей, ведущих в зал, где обычно тренировали юнлингов. Сердце дрогнуло, а грудь опять налилась свинцом. Она быстро открыла двери, вбегая в комнату, и тут земля пропала из-под ног. Среди трупов только что убитых учеников стоял вовсе не тот лорд ситхов из ее кошмаров, а человек с синим мечем в руках. Кровь застыла в жилах, все остановилось для тогруты на секунду. Это джедай, все это дело рук джедая. Не может быть, кто из них способен на такое? У кого настолько черствое сердце или же настолько сильна ненависть, чтобы убить детей? Кто этот монстр? От него исходила Тьма, заполняющая всю комнату словно опасным газом, создавая пелену из страха и ненависти. Это падший джедай, не выдержавший испытания Тьмой, но его ярость и агрессия настолько сильны, будто этот человек всегда был Тьмой, без единой искорки света. Он стоял к Асоке спиной, не двигаясь, словно статуя. Тишину заполнял лишь звук его сейбера. — Кто ты? — выплюнула тогрута, снимая с пояса меч и только недавно сделанный шото*. — Асока, зачем ты пришла? — почти шепотом проговорил мужчина, деактивируя лезвие. Асоке словно дали поддых, а потом скинули с самого высокого здания на Корусанте. Этот голос, знакомый до каждой нотки, до каждого повышения голоса. Она прокручивала всех, кто мог оказаться предателем, но только сейчас поняла, что даже и близко не подошла к разгадке, даже не на сантиметр. Она подозревала всех, но только не его . — Учитель, — дрожащим голосом проговорила тогрута, пытаясь сейчас не впасть в истерику. Все рушилось прямо на глазах, жизнь становилась пеплом, развеянным на ветру. Еще один вставленный нож в спину, теперь же от самого близкого человека, того, кому она доверяла безоговорочно. По телу прошлась зубодробительная боль, ее душа горела, горела, умирая в адских муках, пытаясь выбраться, царапая стенки, оставляя глубокие порезы. Она чувствовала, что умирает от всего, что навалилось на нее за эти несколько минут. Всего несколько минут сломали год ее жизни, превращая его в ничто, в пустое место, возвращая опять в исходную точку. Но теперь она одна, нет того, кто оттянет ее от пропасти Тьмы, потому что этот человек сам погрузился во мрак. — Джедаи предали Республику, — продолжил Энакин, оборачиваясь к падавану лицом. — Они хотели свергнуть канцлера. — Большую часть его лица скрывала тень от капюшона. У Асоки пошли мурашки, она никогда не видела его таким, даже при худших обстоятельствах он держал самоконтроль. В голове опять всплыли слова Баррис в суде: орден уже не тот, джедаи давно предали то, чему клялись, вся эта война ослепила их. Действительно ли они способны на это? И вот из темных углов опять выбиралась она, Тьма, демон, тихо шепчущий на ухо свои заклинания. Опять охватывала все внутри, отравляя темным ядом. — Предали… — почти неслышно проговорила падаван. — Кто? — она все сильнее сжимала рукояти. — Совет, — холодно проговорил падший джедай. — Они спланировали убийство канцлера за моей спиной и сегодня хотели привести его в действие. Совет? Неужели это все правда, неужели она так сильно ошибалась в джедаях, надеясь на то, что в них осталась хоть кроха былого величия? Неужели миротворцы действительно пали настолько низко — до тайного покушения и захвата власти? — Откуда вам это известно? — тогрута не видела комнаты, заполненной трупами, не видела ничего, кроме учителя, стоящего прямо перед ней. От него веяло Тьмой, той самой, исходящей от металлического голоса. Асока больше не чувствовала того внутреннего света, который спас ее год назад. Он, как последний луч из видения, канул во мрак. — Я сам видел, как Мейс Винду покушался на жизнь канцлера Палпатина, — Энакину явно не нравился этот допрос, и еще одна волна ярости прокатилась по комнате. — Это… — легким не хватало воздуха, и тогрута вдыхала все глубже, — правда? — срываясь на легкий писк, проговорила девушка, закрывая рот рукой. — Да, — уже мягко сказал Энакин, начиная медленно подходить к падавану. — Не бойся, те, кто сохранит верность канцлеру, не пострадают. Пойдем со мной, и все будет хорошо, — тьма начала уменьшаться, но все еще держала юную девушку в своих лапах. Канцлер… он все еще не давал ей покоя: та странная ухмылка на его лице во время суда. Она отвела взгляд. — Ты же не такая как они, ты же не предатель, Асока, я знаю это. Она верила ему всегда, потому что Энакин Скайуокер — ее учитель, тот, кто понимал и верил в нее. Но сейчас там не было ее учителя, она не видела перед собой человека, которому доверяла и ради которого осталась. Она не видела человека, бывшего в ее комнате год назад и говорившего, что тьма не выход. Там, по другую сторону его глаз, теперь был кто-то другой, что-то другое. «Тьма это не выход», — прозвучало в голове, отдавая громким эхом. Занавес упал, и теперь, словно появившись из неоткуда, перед глазами предстала полная картина. Она словно вышла из своей капсулы и вспомнила то, что было несколько минут назад. Трупы на полу в храме. И только сейчас Асока увидела всю комнату, вместе с уже неживыми юнлингами. Она отступила на шаг. — Нет… нет… нет, — она продолжала повторять это, легко водя головой из стороны в сторону. — Все эти дети, — тогрута оглядела комнату, — все эти дети тоже предали Республику?! — она показала рукой на коридор, ведущий в центральный зал. Он убил их, тех детей, это он тот монстр. Как она могла колебаться, как она вообще могла думать, что он прав? Холод опять побежал по спине. Энакин начал злиться. — Джедаи — предатели, все до единого, их нужно уничтожить! — Вы хоть слышите, что говорите, учитель? — выдавила падаван. — Вы поклялись подчиняться свету, но сейчас Тьма поглотила вас. — Я не страшусь темной стороны, как остальные джедаи. Они слабы и безмозглы и отвергают ту мощь, которую способна преподнести Тьма. Я могущественнее любого из них и могу сделать то, что совет не смог за три года, — закончить эту войну. — Я не могу, — дрожащим голосом проговорила тогрута, отступая на шаг назад. — Вы слишком далеко зашли, остановитесь, учитель, прошу, еще не поздно! Подбородок начал предательски дрожать, с каждой секундой надежда на лучшее испарялась, как вода под палящим солнцем. Взгляд скользнул на джедая, падаван видела, как с каждой секундой учителя охватывала ярость, искривляя лицо в жуткой гримасе. — Ты солгала мне! — выкрикнул падший джедай, активируя сейбер. — Ты предала тех, кто нуждался в тебе! Как он смел, как он смел так говорить. Это он солгал ей, просто использовал, как ненужную игрушку, манипулировал чувством долга, чтобы предать. Все его слова были пустыми. Он предал орден. Асока не видела того Энакина, которого знала, теперь кто-то другой смотрел этими мутными глазами цвета воды. Тогруту ранило тысячами осколков, они попадали в саму душу, прокручиваясь несколько раз, вызывая невыносимую боль. Ей хотелось кричать. Все летело в пропасть, последние лучики света в ее жизни таяли, превращаясь во мрак, оставляя одну в пустоте. Она кричала где-то глубоко внутри, но никто не слышал ее призывов о помощи, кричала до боли в груди, до судорожного кашля, но все поглощала пустота. Она одна и предана всеми. — Это вы предали меня, всех, кто был вам дорог, — тихим, но дрожащим голосом сказала тогрута, чувствуя, как по щеке стекает слеза. Пальцы скользнули на кнопки активации, и зеленые лезвия с характерным звуком разрезали воздух. Она не знала, как будет драться, почти не чувствуя своего тела, не знала, не дрогнет ли рука в ответственный момент. Зато Асока знала одно: здесь она и встретит свою смерть. Лучшая защита — это нападение, и падаван не позволит Энакину увидеть в ней слабину. Если он предал ее, значит, теперь пора покончить с этим, несмотря ни на что. Она наносила удар за ударом, но каждый раз ее меч сталкивался с синим лезвием, выдавая неприятный скрежет. Пока что Энакин просто защищался, давая Асоке немного форы. Атака на левое плечо, бок, попытка рассечь живот, он отскочил в сторону, нанося удар справа. Асока отскочила назад, делая кувырок в воздухе. Секундная передышка. — Ты же знаешь, что не победишь, тогда зачем сражаешься? — это не тот голос, который она слышала всего несколько минут назад. Он был полон ненависти и злобы. «Конечно, я не смогу победить». Но лучше тогрута умрет, зная, что попыталась, чем сбежит, не попробовав склеить последние осколки разбитого сосуда. Она опять атаковала, вкладывая в удары всю свою силу, но понимая, что при ее стиле ведения боя это никогда не будет даже шестидесятипроцентный удар. Глаза ослепили зеленые вспышки энергии, а руки уже начали уставать. Бок, живот, голова, каждый ее удар отражался, даже несмотря на наличие шото. Прыжок, она приземлилась за его спиной. Энакин повернулся, сразу же останавливая лезвия в нескольких сантиметрах от груди. Их острые кончики уже начали смолить одежду. — Ты такой же предатель, как и они, — сказал Энакин, все сильнее нажимая на мечи, с каждой секундой приближая лезвия к лицу падавана. Она чувствовала их жар, чувствовала, как кожа начала нагреваться, как хотелось инстинктивно отдернуться от жгучей поверхности. Синее лезвие остановилось в нескольких сантиметрах от лица. Она паническим взглядом посмотрела по бокам, оценивая, насколько плоха ситуация. Асока была зажата в тиски, и только проворство спасет ее. Падаван навалилась вперед, а потом резко ушла в бок, уворачиваясь от лезвия. Энакин замер на секунду, всматриваясь в то место, где еще секунду назад была Асока. Она почувствовала, как тьма растет в этой комнате, все больше поглощая ее уверенность. — Почему? Почему, учитель? Вы же сами говорили, что Тьма не выход. Помните, тогда я поверила вам, потому что знала, что это правда. Так почему? Так почему вы предали всех? — уверенность выветрилась, словно вода под палящим солнцем. — Единственные предатели — это джедаи и те, кто принял их сторону. Жажда власти захватила орден, и они предали то, что поклялись защищать. Сейчас же пришел час расплаты. — Но не такой ценой! — Я сделаю все, что нужно, для того чтобы защитить то, что поклялся защищать любыми способами, — он повернул голову. Асока замерла на месте, по телу прошла крупная дрожь, пуская электрический разряд в каждую клеточку. Кровь застыла в жилах, а по спине пробежали мурашки. Его глаза, она больше не видела там ту бесконечную гладь воды, сейчас они горели пламенем. Еще одна мощная волна Тьмы окатила комнату, накрывая Асоку. Подобранные слова вылетели из головы, казалось, что только один неправильный звук — и он сотрет ее в порошок. Тогрута сглотнула комок. Она уже слишком долго бездействовала, и внутренний душераздирающий крик снова начал возвращаться, принося дикую боль. Мышцы свело, а тело ослабело. Падаван не чувствовал ни рук, ни ног, она еле стояла и не знала, как будет драться дальше, когда учитель пойдет в наступление, пробивая ее блок грубой силой. Все дальнейшие минуты боя уже предвидены. В лучшем случае ее ждет быстрая смерть от рассекания грудной клетки, в худшем — долгая смерть, подпитанная мучительными воспоминаниями о тех временах, когда они были хорошими друзьями. Ситх атаковал, он несся разъярённый, словно зверь, с чистой ненавистью в глазах. Все, что успела сделать Асока, — это перевернуть рукояти в верхний хват и скрестить их над головой. Удар. Яркая зеленая вспышка и скрежет сейберов. От мощи удара по рукам пробежала дрожь, а лезвия остановились в нескольких сантиметрах от лица. — Энакин, — выдавила из себя тогрута, пытаясь противостоять силе, с которой он навалился на меч. — Прошу, еще не поздно остановиться, — она смотрела в его глаза, пытаясь отыскать того, кого знала много лет, — ее учителя. — Это имя больше ничего не значит, — прошипел он. — Владыка дал мне новое… Больше ни одной знакомой нотки, ничего. Он полон Тьмы, злобы и ненависти. «Владыка», — прозвучало в голове, владыка ситхов. «Император пощадит тебя, если ты скажешь ему, где оставшиеся джедаи», — и только теперь куски мозаики сложились перед ней. Ответы были под носом джедаев, а он водил их вокруг да около. Канцлер — владыка ситхов, тот, кого искали, и скорее всего, будущий император. Тот, кто будет держать Вейдера в узде. Это начало правления ситхов… Колени задрожали. Стальной обруч обвил горло и стиснул до отказа, в глазах начало темнеть. В памяти опять отрывки из видения. Высокий мужчина, полностью облаченный в чёрное. Неужели это он, неужели в это превратится ее учитель — в ту самую машину смерти? Она не могла поверить, что он станет абсолютной тьмой. Неужели он превратится в человека, преследующего ее в кошмарах, вызывая холодок по спине и острое желание спрятаться? Неужели это тот самый Энакин? Она не верила, не верила, что это он, этого просто не могло быть. Ее блок слабел, а падший джедай нанес еще один удар, полностью пробивая его. Тогрута отскочила назад, но кончик лезвия прошел по надбровной дуге и стремительно рассек кожу, оставляя вертикальный порез всего лишь в нескольких сантиметрах от крыла носа и уголка губ. Вспышка жгучей боли прошла сквозь каждую мышцу на ее лице, в глазах потемнело. Она потеряла контроль, не успела падаван поднять глаза, как толчок Силы отбросил ее к стене. Глухой звук. Дыхание сбилось, тело как будто сжало прессом, а во рту чувствовался металлический привкус крови. Она явно сломала себе пару ребер, если не хуже. Асока попыталась подняться, но больше не было сил, она всего лишь ходячий труп. Зачем бороться, зная, что проиграешь? В глазах двоилось, а звон только усилился. Несколько шагов в ее сторону разрезали наставшую тишину, и в ту же секунду невидимая удавка обвила горло и подняла Асоку в воздух. Руки рефлекторно потянулись к шее, отпуская мечи. Она царапала ногтями кожу, но не нашла ничего, что могло бы душить ее. — Ты могла постичь могущество, неведанное ни одному джедаю, а вместо того приняла сторону предателей, — выплюнул ситх, смотря на жалкие попытки тогруты вдохнуть. — У меня нет исключений. Удавка затянулась сильнее, не пропуская кислорода. Перед глазами начали летать сотни огней, а темнота поглощала картинку реальности. Секунда за секундой падаван теряла сознание. Это конец. Ее конец, как и предполагалось ранее. В душе начало скрести. Она умрет от рук человека, которому доверяла больше всего. Как и год назад, все повторялось, но теперь нет волшебника, способного спасти юного падавана от рук человека, канувшего во мрак. Она одна, и вариантов нет, только смерть. Ей стало жалко Энакина, того Энакина, не Дарта Вейдера, которого она видела перед собой, ей было жалко учителя, поверженного собственной тьмой и безжалостно убитого монстром, прикрывающимся благими намерениями и долгом. Он стал чудовищем без чувств… — Энакин, прошу, — прошипела Асока, используя последние остатки воздуха — Ради… Падме, — реальность исчезла, еще секунда, еще миг… Внезапно удавка отпустила, и Асока упала на колени. Она глубоко вдохнула, но тут же на нее напал сильный кашель, горло драло. Она сплюнула кровь из прокусанного языка и оперлась на руки, все еще пытаясь отдышаться. Еще несколько секунд она видела разные вспышки, перед тем как картинка стабилизировалась. Он дал слабину? Она нашла его слабую точку? Почему ситх не свернул ей шею при удобной возможности, не пачкая рук, почему он отпустил падавана в тот момент, когда можно было убить? Или, возможно, в нем еще осталась светлая часть. Сердце пустило один лишь короткий «тудух». В этот момент это был не Вейдер, а Энакин, легкий свет все еще был в душе, полностью залитой тьмой. — Я все знаю о вас, — хрипящим голосом проговорила Асока. — Энакин, еще не поздно, — она опустила голову, все еще жадно глотая воздух, — я могу помочь, — ее рука коснулась горла, чувствуя легкий отпечаток невидимой удавки, — только остановись. — Жалкое зрелище, падаван. Я думал, что обучил тебя намного лучше, но, видимо, ошибся, — медленно сказал ситх. — Владыка показал мне возможность, как спасти ее, а что можешь сделать ты, предатель? — выплюнул Энакин, обхватывая меч двумя руками. Еще один удар прямиком в грудь. Она не предавала его, он предал ее, воткнул нож в спину, прокручивая несколько раз. Как он посмел назвать ее предателем после всего, что случилось в храме, после того как он напал на безоружных, невинных детей? И он убьет больше, когда полностью станет тем человеком, облаченным в черное. Больше жертв, больше смертей. Пелена злобы и ненависти застелила ей глаза: он не имеет права называть ее предателем, никакого. Она пришла сюда с четкой целью, она и сделает то, что потребуется. Пальцы нащупали холодный метал. Асока даже не чувствовала адской боли и усталости. Она не видела ничего, не слышала ничего, только внутреннюю ярость, разразившуюся в стенах ее тела. Ситх нанес удар, но его заблокировало лезвие меча. Тогрута быстро притянула при помощи силы недалеко лежащий шото и нанесла один точный колотый удар. Лезвие прошло насквозь, пропаливая одежду и запекая края раны. На лице Энакина отпечаталась гримаса удивления, перемешанная с адской жгучей болью. Ярость все еще бушевала в Асоке, разнося в щепки все щиты и ограничения, все, что она пыталась держать под контролем вышло из-под того самого контроля. Дикий ураган разрывал все на мелкие части. Она всматривалась в его вновь голубые глаза, пытаясь найти лекарство, то, что опять вернет все назад, склеит осколки разбитой жизни. Пелена спала, в один миг ураган утих, принося пустоту взамен. Больше не было сил, драться, не было сил даже дышать, ей просто хотелось исчезнуть, испариться из этого мира, убегая от проблем. Асока все еще смотрела на его лицо, только сейчас по-настоящему видя. Оно искривлено в ужасной гримасе. Тогрута не помнила, как приподнялась, не помнила ничего, что было после той невидимой удавки. Подбородок задрожал, а по телу прошелся электрический разряд. Она медленно опустила глаза. И замерла, увидев, что шото вошел в живот учителя по самую рукоять. «Что же ты натворила!» — словно сиреной разносилось в ее голове. Асоку кинуло в дрожь, она хотела что-то сказать, но комок, подошедший к горлу, не пропускал ни слова. Живот скрутило, а дыхание стало рваным. Что же ты наделала! Она убила его, просто проткнула сейбером. С каждой секундой падаван чувствовала, как часть его умирает, сгорает, превращаясь в пепел. Часть, которая принадлежала ему. Дрожащими пальцами Асока деактивировала сейбер, и лезвие с характерным звуком исчезло. Энакин пошатнулся. Его меч упал на землю, создавая громкое эхо, разнесшееся по комнате. Тогрута поймала его, после чего мягко положила на пол. Она знала: через несколько минут он умрет, умрет из-за нее, из-за ее эгоизма, из-за ее желания отомстить. На глазах появились слезы. Сколько они вместе всего пережили, сколько раз вылезали из разных передряг. Никто не догадывался, что все закончится так. Падаван убьет учителя. Ее душа разорвана в клочья, а жизнь разбита вдребезги. Все пропало, испарилось, убежало сквозь пальцы, как песок, оставляя сломленную тогруту одну в пустоте. Ее разрывало, она убила единственного человека, что полностью понимал ее, полностью поддерживал и верил. Она упала на колени перед полуживым Энакином, закрывая рот рукой. Ей хотелось кричать, выпустить наружу эту бесконечную боль, рвущую все на части, она просто хотела, чтобы все прекратилось. Каждый вдох, каждая минута ее существования убивала все хорошее, что было в ней, ту наивность и доброту, веру в лучшее. Все мертво… Она хотела сказать «Прости», но не могла, не могла вымолвить и звука, да и что же извиняться, уже все сделано, все решено. Асока сама написала свою судьбу. Тогрута коснулась его руки. Хлынули слезы. Они быстро скатывались по щекам, собираясь на подбородке. Соленая жидкость попадала в свежую рану, вызывая мучительную боль, но ей все равно, пусть болит, пусть мучает, она заслужила, заслужила всю ту зубодробительную боль, всю ту внутреннюю агонию, эту пытку осколками потерянной жизни. — Энакин, смотри на меня, — она сильнее сжала его левую руку. Глаза мужчины медленно заскользили по потолку, переходя на стены и наконец-то замирая на лице своего падавана. — Не закрывай глаза, — дрожащим голосом продолжила тогрута, судорожно всхлипывая, тем самым вызывая еще одну порцию слез. — Не закрывай глаза! — срываясь на писк, сказала Асока, делая еще один судорожной вдох. Лицо искривилось в гримасе безмолвного крика. Ее пронзает тысячами копьев, тысячами лезвий, разрезая на части, вырывая душу и втаптывая ее в грязь. — Спа… — почти шепотом проговорил Энакин, собирая последние силы. — Спаси ее… — хриплый голос утихал с каждой секундой, а почти невидимый огонек жизни в его глазах гас, становясь тусклее. — Обещаю, — хриплым голосом проговорила падаван, сильнее сжимая его руку. Его глаза снова врезались в потолок, а грудь в последний раз опустилась, замирая навсегда. — Энакин! — она закричала, несмотря на то, что ее могут услышать. — ЭНАКИН! Из горла вырвался отчаянный крик. Она кричала, чтобы заглушить боль, убивающую каждую клеточку ее тела, чтобы хоть на секунду отвлечься, хоть на миг забыть все. Горло начало болеть. Она хотела освободиться от этих цепей, от чувства вины, давящего на нее, словно толща воды, она хотела свободно дышать без жгучей боли в груди. Она хотела, но не могла. Тело свело, а лицо рассекла адская боль, но это не шло ни в какое сравнение с ее внутренней болью. Безжалостной. Вырывающей кусочки ее души один за другим, уничтожая все. Она прикоснулась лбом к его груди, все еще роняя горячие слезы. Судорожные всхлипы не прекращались и сдавливали горло все больше и больше. Тогрута не имела права решать его судьбу, жить монстру или умереть было не ее делом, но пронзая учителя мечом, она руководствовалась только своей яростью. Ей было плевать на будущие жертвы, на уничтоженную планету, даже на юнлингов. В тот момент она мстила за предательство. «Месть это не путь джедая», — раздалось в ее голове голосом учителя. Внутренний крик снова разодрал стенки груди. Асока сглотнула комок и подняла голову. Слезы скатывались по щекам, падая на безжизненное тело. Его глаза все еще прекрасны, но они стеклянные, словно кукольные, просто глядящие в даль, пустые, глаза цвета воды. Она не могла на это смотреть, всего лишь минуту назад он жил, теперь же он превратился в прах, исчез из этого мира, оставляя лишь воспоминания, которые ранили не хуже меча. Вот она стояла на коленях перед прекрасным монстром, когда-то бывшим ее учителем. Отдавая последнюю дань этому человеку, Асока дрожащей рукой опустила его веки. ----------- *Шото — световой меч с очень коротким клинком, который можно было использовать как штурмовой штык-нож. Падаван Асока Тано некоторое время использовала шото с желтовато-зеленым клинком во время Войн Клонов.