Paint it black

У Елены болезнь. У Елены синдром спасения заблудших душ. Болезнь не поддаётся лечению, и таблетки не помогают. Елене просто жизненно необходимо помочь найти свет в конце тоннеля, обрести покой, стать на путь исправления. У Елены просто слабость к психопатам, наверное. Елена не хочет любить, не хочет чувствовать этого. Это сжигает её, поглощает, всю, без остатка. И у неё почти выходит убедить себя, что это всё - ерунда, что у неё к Каю совсем ничего, когда тот совсем не вовремя решает стать хорошим. – Я должен извиниться, – он ловит её за руку, – Я не жду, что ты мне поверишь, но мне нужно, - Паркер глядит ей в глаза почти просяще, так, словно у него в душе действительно всё это: отчаяние, боль, сожаление. Елене поверить сложно, но хочется до безумия, – мне нужно, чтобы ты дала мне ещё один шанс. Елена, наверное, действительно теряет рассудок. Кай сумасшедше очарователен в своих попытках поступать правильно, в его улыбке больше не сквозит превосходство, в его улыбке неуверенность. Кай закусывает губу, раздумывая над чем-то, и Елене до дрожи, до противного покалывания в пальцах хочется его поцеловать. Только это неправильно, максимум, кем ей позволено быть - наставник, регулирующий его жажду причинять боль (похоже на жажду крови, не правда ли?). Она ведь так в этом хороша - в умении управлять и контролировать. Только не себя. Не свою жажду. Не свою потребность в Кае. Это Елена понимает очень хорошо, слишком хорошо, когда приходит на вечеринку под руку с Лиамом, а Паркер буквально прожигает её взглядом. – Что ты здесь делаешь? – Гилберт хмурит тонкие брови и вглядывается в зелёные глаза Кая, на губах которого вновь играет кровожадная ухмылка. – Пришёл к тебе, но, кажется, ты не скучаешь. С той вечеринки Елена уходит под руку с Паркером, а Лиаму внушает никогда больше не произносить её имя вслух. Кай останавливается и внезапно оказывается слишком близко - так близко, что Елена может чувствовать тонкий аромат алкоголя. Кай касается её осторожно, едва ощутимо, почти нежно (Елена не знает, испытывал ли он нежность когда-либо). Кай целует, а Гилберт прикрывает глаза и отвечает мгновенно. Елена верит, Елена хочет верить, что у Кая хоть какие-то чувства в рвано бьющемся сердце. – Я знаю, ты думаешь, что я монстр, – у Кая дыхание сбито, и шёпот едва различим. – Нет, – Елена качает головой, – нет. Я верю, ты может бороться с этим. Тебе просто нужно захотеть. – Ты думаешь, я смогу? – Да, Кай. Сможешь, – Елена обвивает его торс руками, прижимается ближе, словно стараясь передать ему частичку, толику своего тепла и веры, – потому что внутри тебя есть что-то. Внутри него и правда есть что-то. "Что-то" даже может оказаться немного хорошим. Только Кай в это не верит, Кай срывается и едва не убивает половину города. Елена смотрит на него так, словно он действительно монстр, а у него во взгляде всё та же просьба и то же сожаление. Только Елена не хочет наступать на те же грабли, Елена роняет хрустальные слёзы, но уходит. И тогда Кай решает поступить так, как поступил бы какой-то ничтожный месяц назад. Кай вырубает Елену Гилберт и похищает её из-под носов Сальваторе. Елена приходит в себя на широкой кровати. Пошевелиться удаётся с трудом: конечности связаны невидимыми путами. Когда Кай появляется в её поле зрения, Гилберт пробивает нервная дрожь и она тихонько спрашивает: – Ты убьёшь меня? Он приближается к ней и садится рядом на кровати. – Дурочка. Ты понятия не имеешь, что творишь со мной, – у Кая глаза горят каким-то лихорадочным блеском, а на губах плотоядная ухмылка, – Ты – единственная, на кого мне не плевать, Елена. Ты – единственная, кто будит во мне чувства. Ты ведь этого хотела, да? Найти что-то хорошее во мне. Теперь у тебя будет много возможностей. И никакие Сальваторе этому не помешают. У Елены откровенно плохо с контролем, на самом-то деле, она лишь хотела, чтобы Кай научился чувствовать. Кажется, Елена преуспела.