Роза без лепестков

      Гостиная мадемуазель Даэ оказалась именно такой, как Филипп представлял её себе.       Вся обстановка осталась от прежней хозяйки, а значит, пришла, вероятно, из третьих рук. Сорелли была скуповата, так что ничем роскошным своё временное убежище украшать не захотела. Коричневые с бежевым рисунком обои выглядели строго, почти мрачно; не будь здесь так светло, они превратили бы комнату в подобие монастырской кельи. Тёмно-красная плюшевая обивка дивана и пары кресел явно знавала лучшие дни; кружевные салфетки на подголовниках кресел казались непростительно новыми и свежими и прикрывали следы времени. Ковёр и вовсе стоило выбросить: он выглядел как всё, по чему слишком долго ходили ногами. Только большой круглый стол, накрытый белой скатертью, не вызывал никаких подозрений, но Филиппу захотелось заглянуть под скатерть и проверить, не подпилил или хотя бы не пообгрызал кто-нибудь ножки, чтобы не нарушать сложившуюся картину.       Вторым его желанием было как следует накричать на Рауля. Как он мог?! Поселить невесту здесь, среди такого барахла! Конечно, их помолвка была тайной, но неужели можно без всякого содрогания видеть даже и подругу детства в таких условиях? Филипп не сомневался: за всё время помолвки Кристин совсем ничего для себя не попросила. То ли Эрика боялась, то ли гордость не позволяла… но в самом деле, Рауль! Так пренебрегать своими обязанностями…       Впрочем, настаивать он никогда не умел. Даже удивительно, что с Эриком он всё-таки этому выучился – хотя… странным образом Эрик его слушался. Они друг друга слушались. Филипп не то чтобы очень много успел за ними понаблюдать, но кое-что заметил.       Он даже успел понять, почему взаимная склонность называется именно так и никак иначе.       – Ваша трость в прихожей, мсье, – сообщила Кристин, входя в комнату. В её присутствии Филипп почувствовал себя растяпой. Это был тот самый момент, когда впору начать метаться взглядом по комнате и изучать, например, обои… хотя изучая конкретно эти обои, можно было почувствовать себя любителем древностей.       – Благодарю вас, мадемуазель Даэ, – сказал Филипп. – Простите, что подвергаю вас…       Он замолчал. Её? Чему? Разве что её репутацию. Мадемуазель Даэ ведь неглупая девушка и прекрасно знает, из какого теста он сделан. Любитель балерин… А кроме того – время неумолимо, ему уже сорок один, да и его прекрасный брак, вероятно, скоро вообще сведёт его в могилу. В Опере постоянно мелькает множество молодых красавцев – или даже не красавцев, но всё-таки здоровых и полных жизни молодых людей. Мадемуазель Даэ видит их каждый день.       А он ей в отцы годится.       – Что вы, мсье! – сказала Кристин. – Вы ничуть меня не затрудняете. Хотите чаю?       Филипп вздохнул. Больше всего на свете он хотел сейчас пулю в лоб или удавку на шею. Но выбрать можно было только чай.       И эклеры, будь они неладны.       – Хочу, – сказал он. – Благодарю вас, мадемуазель Даэ.       На него нашло какое-то странное лёгкое оцепенение; должно быть, Кристин заметила это, потому что сама усадила его на диван. Филипп с тревогой прислушался к скрипу пружин, ожидая худшего – но нет, диван определённо не торопился рухнуть вместе с ним в преисподнюю. А жаль… Пока он воображал себе всякие инфернальные картины, кипящие котлы и покрытые тысячелетним нагаром от грешников раскалённые сковородки – перебирал в уме свои ранние детские представления об аде, усвоенные от нянек, которые глубоко образованными женщинами не были и Данте не читали, – Кристин успела взять щипцы и повесить над огнём в камине большой кофейник.       – Вы не возражаете, если я пока переоденусь, мсье? – спросила она.       Боже! Филипп проклял своё необузданное воображение, в очередной раз подумал, что годится ей в отцы (хотя кого это, в самом деле, останавливало?), и пожалел, что до сих пор не умер, в том числе и как мужчина, – всё в какую-то долю секунды.       – Нет, – вымолвил он. – Прошу вас, мадемуазель, я подожду.       – Вам нездоровится? – спросила его Кристин. Кажется, она была внимательна, даже слишком… и при этом, к счастью, слишком наивна. Филипп вымученно улыбнулся.       – О, это пустяки, – сказал он, – в последнее время я просто неважно сплю. Переутомление… – это была правда, во всяком случае. Не станет же он падать на колени и клясться ей в любви? Мало того, что это недостойно, так она ещё и наверняка решит, что он сошёл с ума, или ещё чего похуже… Проклятый Жюль Ферро! Даже не уйдёшь из-за него теперь.       – Бедный граф де Шаньи! – пожалела его Кристин. – Ну хорошо, я скоро вернусь.       И она ушла за портьеру в углу комнаты, прошелестев платьем совсем близко от тыльной стороны его ладони. Филипп с трудом подавил вздох. Если бы он ещё мог подавить свои мысли, своё воображение! Не думать о том, что он хотел бы присутствовать… Он представлял себе волнующий полумрак, заваленный безделушками туалетный столик, смутные очертания разобранной белой постели, запах духов – цветы и пудра, – заглушающий все другие запахи. Он пытался сосредоточиться хотя бы на этом, потому что всё, чего он ещё хотел, было уже слишком.       Кажется, сегодня он стал ещё несчастнее.       Кофейник закипел, и дверь из спальни скрипнула: вернулась Кристин. Платье на ней оказалось простое и тёмно-синее, с рядом чёрных пуговиц и белым воротничком. Она показалась Филиппу похожей на монастырскую воспитанницу… хотя он не был уверен, что знает, как они выглядят. Кажется, он вообще всё забыл. Кристин сняла кофейник и заварила чай в фарфоровом чайнике с мелкими розовыми цветами. Потом обернулась к Филиппу:       – Мсье?       Филипп медленно моргнул, стряхивая с себя оцепенение:       – Да?       – Садитесь к столу, чай уже почти готов! – пригласила его Кристин, расставляя чашки со всё теми же мелкими розовыми цветами. Филипп готов был поклясться, что эти хлопоты доставляют ей самое настоящее удовольствие. Невольно он вспомнил кукольное чаепитие, которое устраивали его маленькие кузины. Они и его уговорили присоединиться, и тогда он чувствовал себя неловко: единственным из всей компании, кто более или менее подходил ему по возрасту, был большой плюшевый пёс, жёлтый и с потрёпанными ушами. Не принадлежал ли он Юберу?       И что может сделать он, Филипп де Шаньи, чтобы судьбу Юбера не повторил Рауль…       – Может быть, стоит открыть окно? – услышал он голос Кристин. – Вам не душно?       – Благодарю вас, нет, – отказался Филипп. – Простите, мой визит, должно быть, удивил вас, мадемуазель?       – О! – Кристин придвинула ему чашку с чаем. – Если бы не вы, мсье, то я бы, вероятнее всего, не успела вовремя отпереть дверь и мсье Ферро настиг бы меня прямо на лестнице. Так что я не столько удивлена, сколько рада, что вы пришли. Но… почему вы пришли?       Она взглянула на Филиппа, и Филипп невольно вздрогнул. Как же она хороша! Все мысли вылетели у него из головы: он едва мог думать, когда смотрел на неё… И всё же он должен был что-то сказать.       Например, что-то о том, зачем сюда пришёл. В самом-то деле!       – Вы теперь ведущая артистка «Опера Популер», – сказал он. – Это замечательно, но… Я не хочу пугать вас – и вы не испугаетесь, я думаю, – но в той же мере это и опасно. Вы всё время будете на виду, а Опера – это такое место…       – Думаете, Опера страшнее Жюля Ферро? – спросила Кристин, и Филипп понял вдруг, что собирался увещевать её напрасно. Конечно же она прекрасно обо всём знала! Опера – её дом, она выросла при ней, и многое слышала с чужих слов, а ещё больше – видела, пока никто не видел её. Никто, кроме Эрика, возможно, если только ему было до неё дело, пока она была ребёнком. А он-то собрался что-то ей объяснить!       Девушке, которая даже не задумалась о том, что можно сказать о мужчинах, которые целуются возле решётки, забыв о ней. И о чём он только думал?       Может быть, он и её добродетель преувеличивает? Мадам Жири, конечно, строга и бдительна, когда дело касается её подопечных, но она же не вездесущий Бог и не стоокий Аргус! Сколько раз он сам успел в этом убедиться?       – Думаю, Опера притягивает мужчин вроде него, – отозвался он, глядя на Кристин. – Проходимцев, жаждущих развлечений, и прочих опасных типов. Есть не только он один, и… – Филипп замолчал. Разговор не клеился. О чём он, в самом деле, пришёл поговорить? – Я просто хотел сказать, что в трудную минуту вы всегда можете обратиться ко мне – я хочу, чтобы вы обратились ко мне, а не к моему брату или к Эрику. Рауль ещё слишком молод, а Эрик… вы наверняка знаете, как он может действовать.       – Эрик не чудовище, мсье.       – Я знаю! Я не стал бы содействовать ему, если б этого не знал. Но он неуравновешенный – он сам для себя может стать угрозой, уж вы-то понимаете!       – Понимаю, – кивнула Кристин. – Мсье, вы совсем забыли про чай.       Филипп выдохнул. Ему, конечно, было не до чая, но он заставил себя сделать глоток и откусить кусочек эклера, не раздавив его. Было сладко, возможно, даже слишком. Чёрт бы побрал всё! Но он не мог просто подняться и уйти – даже несмотря на то, что всё самое нужное уже сказал. Можно было бы развивать тему опасностей, конечно: говорить о негодяях, призывать к осторожности, читать мораль, – но запугивать мадемуазель Даэ не хотелось.       А кроме того, он понимал, что ему легко говорить: он-то никогда не был прекрасной юной девушкой, окружённой стаей таких, как Жюль Ферро! Девушкой, которую пытался похитить и принудить к замужеству собственный учитель, неожиданно увлёкшийся её женихом – и по совместительству другом детства. Что она должна была чувствовать?       Но Кристин с непроницаемым видом пила чай – и отчего-то очень напоминала сейчас свою хладнокровную наставницу. Прекрасная и юная, она и впрямь была похожа на ангела – если помнить о том, что ангелы, прежде всего, небесное воинство.       – Вы совсем не злитесь на него?       Кристин подняла глаза.       – На кого? – спросила она.       – На Эрика.       – А я могу на него злиться?       – Если нет, то я удивляюсь, что не можете.       Кристин вздохнула.       – Он любит Рауля, – сказала она. – Правда, любит. И было бы просто ужасно, если бы они оба действительно любили меня. Я была бы очень несчастна, мсье, если бы мне пришлось сделать несчастным одного из них, понимаете? Тем более что Эрик становится безумен, когда несчастен.       – Наплачутся с ним Андре и Фирмен, – сказал Филипп. Кристин толкнула его под локоть:       – Мсье! Вы жестокий человек!       – Да, я такой, – Филипп развеселился. – Вы наверняка слышали о том, что у меня ледяное сердце, мадемуазель Даэ. Я фактически вручил Оперу Призраку… знал бы, что всё так обернётся, сам бы выкупил её у Лефевра. Но в тот момент мне казалось, что меня ждёт новая жизнь… о чём я только думал? Как будто, связав себя с искусством, в один момент можно навсегда отделаться от него. Я понимаю, что теперь вместо меня всем будет заниматься Рауль, но всё же, мадемуазель Даэ, Опера – это моя жизнь! Моя.       – Как я вас понимаю, мсье! – вздохнула Кристин. – Когда мы с Раулем собирались пожениться, Мэг так завидовала мне, а я всё думала: неужели она не понимает, что мне придётся уехать? Жене виконта не может быть места на сцене, в окружении разных людей… очень разных людей, мсье. Я думала, что сделаю лучше для всех, но…       – Вы хотите быть примой, – сказал Филипп. Кристин вздрогнула:       – О нет, мсье, тогда я об этом даже не думала! Я бы согласилась и на маленькие роли, даже без слов, просто… – она обвела пальцем по краю чашки. – Это совсем другое, чем быть просто Кристин Даэ. Это больше, чем жизнь.       – Вы и вправду это чувствуете? – Филипп удивился. Он встречал в Опере разных женщин – талантливых и не очень, амбициозных, обречённых, скучающих, увлечённых только собой, – но ему никогда не везло повстречать среди них такую очаровательную идеалистку! Он коснулся руки Кристин; она хотела ответить что-то, но тут с улицы раздалась мелкая дробь камешков, ударивших в оконное стекло. Кристин вскочила из-за стола, едва не опрокидывая чашку. Филипп вздрогнул, но остался сидеть на месте.       – Мерзавец, – глухо сказал он.       – Вы думаете, это… но ведь бросали не в наше окно!       – Ещё бы он добросил до мансарды! Выгляните на улицу, мадемуазель, – сказал Филипп. – Простите меня: я непоправимо испорчу вам репутацию, но я хочу раз и навсегда прекратить это. Мсье Ферро заманил меня в подземелья Оперы; он хотел навредить моему брату, а теперь преследует вас. Кто-то должен покончить с этим. Прошу вас, выгляните в окно!       – Рауль говорил совершенно то же самое, мсье, когда убеждал меня сыграть роль в «Дон Жуане»! – с укором воскликнула Кристин. – Ну хорошо. Вы ведь не сделаете ничего плохого, правда?       – Обещаю: я просто напугаю его до смерти, мадемуазель Даэ.       – Ну хорошо, – Кристин подошла к окну и даже отворила его, чтобы выглянуть на улицу. Недолго постояв так, она затворила окно и обернулась к Филиппу: – Теперь он идёт сюда!       – Прекрасно, – отозвался Филипп. – Сейчас он об этом пожалеет. Но если он хочет только что-нибудь вам сказать… давайте дадим мерзавцу шанс прийти с миром? Откройте ему сами: я буду стоять за портьерой.       Кристин послушалась его: когда раздался стук в дверь, она пошла открывать. Филипп прислушался за портьерой, затаив дыхание, – но тут дверь распахнулась с грохотом, Кристин вскрикнула, и что-то с размаху налетело на Филиппа! Он сорвал портьеру…       И встретился лицом к лицу с Жюлем Ферро.       Входная дверь была распахнута настежь, столик для перчаток опрокинут. Кристин, вся растерянная, сжалась возле двери: она, видимо, чудом увернулась, когда негодяй вломился в прихожую. Мгновенно оценив нанесённый ущерб, Филипп посмотрел на своего противника.       – Добрый день, мсье Ферро, – сказал он. – Как же давно мы не виделись!       – Надо же, какое, оказывается, недоразумение, мсье граф! – Жюль Ферро улыбнулся. – И вы здесь… Что скажет мадам графиня?       – Мадам графиня, – Филипп, поудобнее перехватив трость, двинулся на него, – не интересуется мелкими гадкими сплетнями, но с удовольствием узнает, как я шёл за вами по пятам, чтобы поговорить о подземельях Оперы, в которые вы, грязная свинья, меня заманили!       – Вы шли за мной?       – А как же иначе? Вы ждали убийства – может быть, двойного убийства, – но его не случилось, а сегодня вы явились в Оперу, болтались там и случайно узнали, что дирекция заключила контракт с новым ведущим тенором. И вы помчались сюда! Для чего? Чтобы расправиться с мадемуазель Даэ, которая рассказала вам, где находится вход в подземелья?       Жюль Ферро побледнел:       – Вы не посмеете…       – А вы сломали дверь! – Филипп вытолкал его на лестницу. – И мадемуазель Даэ достаточно открыть окно и позвать на помощь, как здесь сейчас же соберётся целая толпа, и вы глазом моргнуть не успеете, как окажетесь в Консьержери!*       – Вы не посмеете… – повторил Жюль Ферро. Филипп усмехнулся.       И вот это слащавое ничтожество пыталось держать в руках Рауля?       – Очень даже посмею, – сказал он, подталкивая его тростью вниз по лестнице. – Но вы, конечно, можете выбирать: камера с уголовниками, мсье Ферро, или выгребная яма на окраине Парижа, где вас никогда не найдут. А может быть, подземелья Оперы? Один мой хороший друг, да что там, почти родственник, охотно покажет мне, куда вас проводить. Крысам абсолютно всё равно, чем питаться – отбросами, мёртвыми мерзавцами или ещё живыми, – и если хотя бы малейшая тень падёт на репутацию мадемуазель Даэ, моего брата или мсье Сати, если хотя бы один волос упадёт с их головы – вы в этом убедитесь, я вам обещаю.       – Вы мне угрожаете!       – Я вас предупреждаю, – Филипп столкнул его с нижней ступеньки, – и попутно обрисовываю сложившуюся ситуацию. Что вам не нравится, мсье Ферро? Уверяю вас, я ещё очень любезен: помнится, в начале разговора вы упомянули мою жену, а я даже сейчас даю вам возможность уйти целым и невредимым, хотя у меня в руке трость, а вы, насколько я могу видеть, потеряли свою. Мадемуазель Даэ! – позвал он Кристин. – Если вас не затруднит, подтолкните, пожалуйста, со ступенек трость мсье Ферро! Он уже уходит. Нет-нет, – предупредил он девушку, – набалдашником вперёд, пожалуйста. Вот так. Большое спасибо! Прошу вас, мсье Ферро, – сказал он, когда трость, прогремев по крутым ступеням, стукнулась набалдашником в стену. – До свидания, мадемуазель Даэ!       И снова подтолкнул бывшего любовника Рауля вниз по лестнице.       – Мой брат – ещё почти ребёнок, – сказал он, – наивный, добрый, мягкий юноша – мсье Сати до сих пор чувствует себя слегка стеснённым в его присутствии, хотя они уже довольно давно знакомы. Так вот, мсье Ферро. Я – не такой. Как говорит один мой давний товарищ – а он, между прочим, главный прокурор Парижа, – «клянусь, вас стоит опасаться, де Шаньи!». Желаю вам того же. Ну так что, прощайте, мсье Ферро?       – Прощайте, мсье граф, – сдержанно отозвался Жюль Ферро и удалился. Филипп ещё посмотрел, как он исчезает в переулке. Только когда он скрылся, граф де Шаньи развернулся и направился обратно в квартиру мадемуазель Даэ.       – Я оставил у вас шляпу, – объяснил он, когда испуганная Кристин открыла ему дверь. – И перчатки тоже, – добавил он, глядя на до сих пор опрокинутый столик. – Что за мерзавец, боже мой… Вы позволите?       И, не дожидаясь ответа Кристин, шагнул мимо неё в прихожую, поднял и поставил массивный столик, поднял с пола свои перчатки, забрал шляпу из гостиной. Всё это он проделал очень быстро, а потом вернулся к Кристин.       – Вы напуганы? – спросил он. – Вы что-нибудь хотите? Может быть, попросить мадам Жири отпустить Мэг? Что я могу сделать для вас, мадемуазель?       – Я… я не знаю, – Кристин растерялась. – Он ушёл? Скажите, мсье!       – Ушёл, – вздохнул Филипп. – И больше не вернётся, потому что если только подумает вернуться – клянусь, я сразу же его пристрелю и сам зарою, хотя графу де Шаньи не полагается держать в руке инструмента тяжелее пистолета и пера. Без сомнения, этот мерзавец расскажет всем, что встретил меня здесь, но…       – Это не понравится графине, да?       – Меня не слишком беспокоит, что понравится графине, – признался Филипп. – Ей не нравится уже то, что я помогаю брату, а если она узнает о… она никогда не поймёт и никогда не примет, понимаете? Давайте не будем говорить о ней. Меня беспокоит ваша репутация и только. Он не может причинить вреда ни моему брату, ни мне – он обрушится на вас.       – И что же я от этого потеряю?       – Но позвольте, как же!.. – начал Филипп – и остановился. Кристин смотрела прямо на него, не смущаясь.       Она станет необыкновенной женщиной, да-да – стала уже, хотя на самом деле она ещё ребёнок. Наверняка Эрик тоже видел это в ней – а если нет, то он был идиотом. Или же всё дело в том, что он просто не любил её, и его не так уж и влекло восхищаться ей. Чем-то ещё в ней, кроме голоса, который он сам поставил.       – Я совсем забыл, – признался он. – Вы ведь хотите остаться в театре!       Она кивнула – и ему показалось, что где-то там, в глубине души, она над ним смеётся.       Боже мой! Какая она непосредственная, какая живая – совсем не похожая на Эмму! Наверное, поэтому всё так и выходит: он не заслужил её. Она как Ариадна – избранница разве что для бога. А он не бог. Он всего-то и делает, что оберегает Оперу – почти как Эрик, у которого теперь есть фамилия и официальное место в театре, с его руки.       – Тогда, – сказал он, – вы действительно ничего не теряете. Напротив: ни один стервятник не посмеет коснуться вас, мадемуазель Даэ. Никто не захочет иметь дело со мной!       – Вы такой замечательный, мсье!       Он поцеловал у неё руку. Ах, как же везёт в этой жизни свиньям вроде Жюля Ферро!       Когда он вышел на площадь перед Оперой, его обдало сырым и холодным ветром. Филипп вспомнил о недопитом чае, но… но. Надо было ехать к Раулю, сказать ему, что случилось, похвастаться – или, может быть, предостеречь, что всплески слабоумия, которые толкают на браваду, случаются не только в юности. Что-нибудь такое.       Добираясь в фиакре до бульвара Капуцинов, он очень нервничал.       А когда постучал в дверь дома Юбера – боже, он до сих пор был домом Юбера! – ему открыл Эрик. Это было так неожиданно – так стремительно и, главное, с таким величественным безмолвием, – что Филипп едва не получил сердечный приступ.       – Боже мой! – воскликнул он. – Что случилось?       – Ваша жена, – монотонно отозвался Призрак. Он как никогда был похож именно на Призрака: зелёные глаза сквозь прорези маски глядели на Филиппа с подозрением и немного жутковато.       – Умерла? – спросил Филипп. Боже, сколько проблем бы это разрешило. Эрик оглядел его с ещё большим подозрением.       – Нет, граф, – сказал он. – Она приезжала сюда.       – А, – разочарованно кивнул Филипп. – Ну да, конечно… Что?!       Эрик усмехнулся.       – Похоже, вас ждут долгие объяснения, граф, – сказал он и сочувственно похлопал Филиппа по плечу. Неожиданно по лестнице послышались быстрые шаги, и рядом с Эриком появился Рауль.       – Что случилось? – спросил он. – Филипп?! Но ты же…       – Прошу меня простить, господа, но я пойду к себе, – Эрик неожиданно ловко обогнул Рауля.       – Подожди! – Рауль попытался его остановить, но Эрик с трагическим:       – Поздно! – исчез в направлении подвала.       – Да что это ещё за приступ гениальности?! – в сердцах воскликнул Рауль. – То он бросается открывать двери, пока я ищу его по всему дому, а то… нет, ну ты видел, что он делает?!       – Страдай: он теперь ещё свободнее, чем прежде! И дай пройти, – Филипп подтолкнул его в дом. – Так какого чёрта здесь делала моя дражайшая супруга?       – Тебя искала! А ты где был?! – Рауль попытался выглядеть решительно. Филипп со вздохом взъерошил его светлые волосы: непослушный младший братишка, что поделать.       – Могу тебе сказать, чего я не сделал: не спустил Жюля Ферро с лестницы, когда он вломился в квартиру к твоей невесте. Да не волнуйся ты так: больше он ничего вам не сделает, – добавил он, заметив, как побледнел Рауль. – Но я боюсь, что… словом, разных слухов – да, он непременно постарается распустить их, и это будет очень неприятно. Послушай, у тебя есть коньяк?       – Что ты делал у Кристин?! – Рауль не унимался. Филипп вздохнул и покачал головой.       – Она предложила мне чаю, – сказал он, – а теперь я хочу выпить коньяку. Марсель! – он возвысил голос, и когда слуга появился в дверях, сказал: – Принеси нам коньяку в гостиную.       – Никакого коньяку! – возразил было Рауль, но Филипп покачал головой и жестом отослал Марселя. – Да послушай ты!       – Ты не имеешь права предъявлять мне претензии, – сказал Филипп спокойно. – Даже если бы у тебя были для этого основания. Ты меня понял? Я говорю о вашей безопасности – вас троих, потому что мадемуазель Даэ это тоже касается. Ты хоть понимаешь, что происходит и как тебе теперь придётся себя вести?       – Я спрашиваю тебя, Филипп, – голубые глаза Рауля по-прежнему были устремлены прямо на него. – Зачем ты к ней приходил?       – Ты возьмёшься за шпагу и будешь драться со старшим братом, если потребуется? – спросил Филипп.       – Если потребуется, то буду, – Рауль даже не задумался – не говоря уж о том, что не устыдился. Филипп вздохнул. Где, в какой момент, что он упустил, если не смог привить брату никакого чувства самосохранения?       Впрочем, с недавних пор он сомневался и в самом себе.       – Сядь, – мягко сказал он Раулю, направляя его в сторону гостиной. – Поговорим.