Ирвин-Парк, 74

Peggy Lipton — Natural Woman 25 января

— Ну? — спросила Санса напуганно, уже догадываясь, что ответ ей не понравится. — Что там? Элен печально поджала губы и развела руками. — Порадовать тебя нечем. Там так много журналистов, будто сам Никсон на пресс-конференцию приехал. Санса откинула голову назад и издала разочарованный вздох. Как она вообще должна скрывать свою личность, если за ней постоянно следят журналисты? — Решено. Я просто никуда не пойду. Я просто подожду… — «Станниса», — хотелось сказать ей, но Элен, её новая подруга, этого бы явно не поняла. — Не дождёшься, — засмеялась та, будто угадывая её мысли. — Они же здесь «за сенсацией». Может, всё же выйдешь к ним, ответишь на пару вопросов? Тогда точно отстанут. — Дядя просил этого не делать, — разочарованно выдохнула Санса. Она даже не знала, что расстраивает её больше — то, что она должна воображать, будто Петир Бейлиш — её родственник, или то, что он вовсе не давал ей никаких инструкций. Он будто бросил её в море, полное акул, даже не снарядив спасательным кругом. — Раз такой умный, тогда приехал бы и забрал тебя, — фыркнула Элен презрительно. — Предки всегда только о себе и думают, а нам… от журналистов отбивайся! «Не все», — хотелось возразить Сансе, но и это подруга Алейны бы тоже не поняла. Элен была милой, дружелюбной, и Сансе хотелось раскрыть ей правду; но не исключено, что новая приятельница просто хотела примазаться к её славе, и узнай она, с кем говорит на самом деле, этой славы бы значительно прибавилось. Об этом, по крайней мере, Бейлиш её предупреждал — когда снабжал громкими, но пафосными наставлениями. В одном, впрочем, Элен была права: дядюшка оставил её на произвол судьбы, бросив в пасть к худшим из представителей современной прессы — охотникам за сенсациями. Набрав побольше воздуха в грудь, Санса выдохнула и спросила: — Ты правда думаешь, что я могу выйти и… что-то им сказать? — Ну, наверное… По-моему, это здорово — с журналистами общаться. Чувствуешь себя какой-то… значимой, разве нет? Будто кому-то есть до тебя дело. — Их интересую не я, а грешки моего дядюшки. — А разве поделиться ими — не отличный способ отомстить? — поинтересовалась Элен заговорщицки. Санса только покачала головой: если она скажет правду Элен или кому-нибудь ещё, Бейлишу не достанется, а вот ей… — Я бы не сказала, что знаю обо всех его грешках, — она горестно усмехнулась. Элен многозначительно поиграла бровями: — Да с чего ты взяла, что нужно обязательно говорить правду? Только представь — ты солжёшь, они примут всё за чистую монету, твой дядя выступит с оправданиями, все поймут, что ты врушка, и больше не будут тебя донимать. — Как бы мне хотелось, чтобы всё было так просто, — засмеялась Санса ещё грустнее. Её мама немало рассказывала о современных «акулах пера» и жаловалась, что тем вообще всё равно, что публиковать — лишь бы их тиражи покупали, и траты на типографию окупались в полном размере, а ещё лучше — в тройном. Мама никогда не гонялась бы за тем, что звала информационным мусором… за сплетнями, слухами, грязным бельём… — Нет. Если я выйду однажды и… покажу им, что со мной можно разговаривать, они и дальше будут до меня допытываться. Элен презрительно фыркнула. — Можно подумать, что-то изменится. Они и так тебе покоя не дают — разве ты что-то теряешь? Над этим Санса призадумалась. В самом деле, ей же необязательно рассказывать правду — можно и придумать что-нибудь, и отвести подозрения… Главное, потом не запутаться в собственном вранье. Придётся купить по выпуску каждой газеты, в которой о ней напишут, и выписать всё, что она сказала. Попробовать всё соотнести, как-то связать друг с другом. Можно даже повесить в комнате какую-нибудь доску и крепить на неё журнальные вырезки — будет своего рода угол почёта или напоминание о том, как далеко ей удалось увести преследователей… или наоборот о том, что всё было бесполезно, если её с Арьей и Джоном всё-таки найдут. Нет. Она обязана здесь и сейчас отвести от себя все подозрения. В конце концов, кое-что она уже приврала в школе — можно просто пересказать то же самое журналистам. Санса тяжело выдохнула. — Я готова. — Ты серьёзно? — удивлённо переспросила Элен, словно не она только что подначивала подругу броситься в пасть акулам. Санса, хотя и не совсем уверенно, кивнула. — Но тебе лучше остаться тут. Если они узнают, что у меня есть друзья… — Какой ужас! — засмеялась Элен. — Но да, я всё понимаю. Всё-таки, они тут ради тебя, а не ради меня. Всё окей. Санса покраснела до кончиков ушей. Прочистив горло, будто это могло придать ей уверенности, она выпрямила спину и зашагала к выходу из школы. Стеклянные двери с уважением разъехались в стороны, и Санса увидела человеческий рой, о котором говорила Элен. Заприметив её, толпа пришла в заметное волнение, зашевелилась, зашумела… Совсем как пчёлы по весне, мелькнуло в её голове. Шагай уверенно, как Робб по плацу, говори не задумываясь, как мама, будь добра, как отец. Улыбайся, как Маргери, говорила себе Санса, подходя всё ближе и ближе к толпе, норовившей её поглотить аки чёрная дыра. Ври, как твой дядюшка. Натянув на лицо улыбку, она остановилась в некотором отдалении и громко заговорила: — Я знаю, что вы здесь ради меня. И готова рассказать свою историю! — журналисты зашебуршились, сокращая расстояние между ними и сенсацией, и сгрудились вокруг неё плотным кольцом. «Забавно, — подумала Санса, — как всё-таки легко управлять людьми, когда имеешь над ними власть! В этом Петир, то есть, дядя, ничуть не ошибался». — Я приехала из Ванкувера. Это город такой в Канаде, франкоговорящий. Je m'apelle Aleyna… Моя мама была француженкой, а папа… Папа был американцем, но они оба погибли в страшной автокатастрофе, и теперь я… Теперь я здесь, со своим дядей. — Никаких записей о вас, Стоунах, нет в канадских архивах! — Никто и никогда не знал, что у мистера Бейлиша есть родственники — зачем он их скрывал? «Чтобы уберечь от таких глупых вопросов», — подумала Санса, но, погребённая под градом бестактности, ответить не успела. — Почему вы прежде не выходили в свет? — Кто виновен в автокатастрофе, унёсшей жизни ваших родителей? — Кто был за рулём? — Вы присутствовали в транспортном средстве? — Мистер Бейлиш посетил похороны? — Что вы думаете о подпольной деятельности вашего дядюшки? — Подпольной? — переспросила Санса, искренне недоумевая. — Поговаривают, что он держит сеть борделей, — подсказали ей. — И торгует наркотиками, — добавил кто-то ещё. Не зная, что на это ответить, Санса расхохоталась. — Какая прелесть! У моего дядюшки столько ненавистников, способных распускать такие слухи! — Он о вас заботится? — А по-вашему, приютить сироту и устроить её в частную школу — это не забота? Санса улыбалась и отвечала не задумываясь, словно прекрасно знала ответ, но поджилки у неё дрожали, да и губы тоже, и то и дело казалось, что сейчас у неё спросят нечто, на что она не сможет ответить, как бы ни хотела. Например, её спросят, кто убил её родителей, или почему она спаслась, почему не умерла вместе с ними; не стыдно ли ей, что её младшие братья мертвы, убийца не найден, а она спокойно себе разгуливает… — Как вы относитесь к тому, что вас сравнивают с пропавшей Сансой Старк? — выкрикнул журналист, и на мгновение у Сансы отнялась челюсть. — Никак, — пробормотала она, но тут же попыталась исправиться: — Мне бы не хотелось, чтобы память чудесной четы порочили глупыми подозрениями. — «Чудесной четы»? Вы что же, были с ними знакомы? — Нет, — резко ответила Санса. Даже слишком резко, что тут же поняла сама. — То есть, я… Мой отец рассказывал мне о них, они были знакомы, да и в прессе… — Вы бы отдали свой голос Неду Старку, будь у вас такая возможность? — спросил кто-то, и уж на это Санса совсем не знала, что ответить. Быть может, соврать, что у неё нет избирательного права? Но тогда они спросят, сколько ей лет, кто её мать, почему дядя «только сейчас» представил её общественности… Молчание затягивалось, но не это было самое страшное, а то, что Санса чувствовала, как её глаза задрожали, наполняясь слезами. — Я не сильна в политике… Но я… Я… Я племянница Петира Бейлиша, и… Должна его… — Однако её попытки объясниться потонули в стрелах безразличия. Её сила воли и храбрость окончательно пали, как слабые недобитки большого и кровавого сражения. Не быть ей такой, как Робб. Нечего было и пытаться. Санса тихо, неслышно ни для кого, кроме себя, извинилась, и начала выискивать лазейку, чтобы выскочить из этого кольца, в котором оказалась зажата, но безуспешно. Со всех сторон давило вопросами. Праздным любопытством. В лёгких спирало воздух, и голова начала идти кругом. Стоило ей заметить среди журналистов прореху, как она тут же заполнялась чьим-нибудь микрофоном — и она невольно вспомнила легенду о трёхголовой гидре, которую было невозможно победить — ведь каждый раз, стоило рыцарю занести меч и отрубить чудовищу голову, на её месте тут же возникало три новых, ещё свирепей предыдущих. — Каковы ваши отношения с дядей? — Как к вам относятся преподаватели? — Как вы думаете, кто стоит за убийством Старков? — Откуда я знаю! — взорвалась Санса, и на целых несколько драгоценных мгновений воцарилась тишина, позволившая ей немного прийти в себя. — И вообще, с чего вы взяли, что я — Санса Старк? Быть может, мы и похожи, но я слышала, что и она, и её сестра, и даже брат, кажется, все уехали в Швейцарию. Так мне дядя сказал, а он… Он знает, о чём говорит. — Каковы его отношения со Старками? — Он рассказывал вам, что был знаком с погибшей… БИ-И-И-ИП! Эффект от автомобильного гудка был сопоставим с впечатлением от разорвавшейся бомбы: все замолчали, повернули головы на источник… И Санса, пользуясь тем, что на неё никто не смотрит, всё же попыталась проскочить между людьми. Она намеренно задевала их микрофоны, слышала сдавленные возгласы «ой» и «ай», а также недовольное болезненное шипение, бегло извинялась и продвигалась дальше; машина снова загудела, на этот раз ещё громче, и журналисты отошли подальше, словно не хотели потерять уши от навалившегося шума. Оставшись одна, не окружённая никем и ничем, Санса поспешила к подъездной дорожке, с которой ей уже махала Элен, выглядывавшая из изящной тёмно-синей машины. Санса облегчённо выдохнула. Она бежала сломя голову, безуспешно пытаясь припомнить всё, что говорила. Кажется, они спрашивали, где она родилась — и что она сказала? В Канаде? В Великобритании? Может, и вовсе в каком-то захолустном пригороде, откуда её вытащил её благородный дядюшка? Кажется, она упустила возможность накинуть ему баллов кармы в глазах избирателей. Он будет недоволен. А кто её мать? Что, если они не напечатают её слов, и Сансе придётся вспоминать всё заново, а у них всё будет записано; что, если впоследствии они используют это как компромат; а что, если мозг работал под давлением и в принципе больше не вспомнит, о чём был разговор? — Спасибо большое! — протараторила она, захлопнув за собой заднюю дверь… и тут поняла, что в машине они с Элен не одни. С водительского сиденья на неё глазел мужчина в клетчатой рубашке, уже не молодой, но ещё не очень старый; его чёрные волосы были аккуратно зализаны, а на носу лежали очки для чтения. — Добрый день. — Добрый, — поздоровался он. — Куда вас отвезти? — Алейна, это мой папа, — поспешила объяснить Элен. — Я сказала ему, что ты в передряге, и он сразу предложил заехать и подобрать тебя. Как всё прошло? — Отвратительно, — призналась Санса. — Если я опять буду храбриться, пожалуйста, останови меня. Они такие назойливые, это просто ад какой-то. Элен понимающе улыбнулась. — Так куда мы едем? — напомнил о себе отец Элен. Санса быстро выглянула из окошка: журналисты потихонечку начали приходить в себя и уже стекались к подъездной дорожке. Щёлкали вспышки фотокамер, и Санса подняла перед собой руку — они не должны её увидеть! Сердцебиение учащалось. Знать о том, где она живёт, они тоже не должны. Можно было бы поехать к Петиру… Если бы она только знала, где он живёт! Проклятье! Отец Элен, так и не дождавшись ответа, потянул за рычаг, и машина громко и неприятно заурчала. От этого шума стало ещё тяжелее думать. Зато, когда машина поехала, и от капота отскочила парочка особенно обезбашенных писак, шум всё-таки стих, и они наконец-то выехали на пустое шоссе. Санса решилась открыть глаза и начала медленно вдыхать и выдыхать. Кажется, ей удалось себя не раскрыть. Жаль, что никто рядом не может сказать, как она справилась — хорошо или плохо. — До чего же противная профессия, — заворчал отец Элен, — ничего святого для них нет! Только и ждут, чтобы кто-то им мясо бросил, а они его разорвали… — Зато у вас классная машина, — перебила его Санса, надеясь сменить тему. Мама всегда шутила, что если спросить у мужчины про его транспортное средство, можно будет сбежать с неудачного свидания, сходить в салон красоты и вернуться обратно как раз к моменту, когда официант принесёт счёт. На отце Элен уловка тоже сработала: — Да, новенький Астон Мартин, прямиком из Лондона! Говорят, на такой ещё Джеймса Бонда в новом кино посадят. — Мама машиной не очень довольна, — засмеялась Элен, — говорит, такую только в автосалоне да показывать. А ей, понимаешь, за город хотелось бы ездить. С пикником там и всем таким прочим… — Многое твоя мама понимает в машинах! — заметил её отец, даже не скрывая возмущения. — Да на таких скоростях… Подняться даже в горы можно, вот! Санса в этом усомнилась — да и Элен, судя по выражению лица, тоже, но спорить никто не стал. Путь продолжали молча. Санса так и не могла сообразить, куда ей стоит поехать; не на Ирвин-Парк точно — если её выследят, и ей, и Арье несдобровать, значит, нужно место, которое не вызовет никаких подозрений или породит ещё больше вопросов… — Думаете, они едут за нами? — осторожно спросила Санса, позабыв о том, что не хотела это обсуждать. Отец Элен бросил взгляд в боковое зеркало. — Да вроде нет. — Если хочешь, можешь поехать к нам, — сказала Элен, — так они точно не узнают, где живёт твой дядя. «Я и сама этого не знаю», — подумала Санса. — Если я так поступлю, они будут следить за вами, — вздохнула она. — А мне не хочется вас так подставлять. Можно было бы поехать к Джейни в кафе, но она сегодня не работает. Или заявиться к ней домой… Но ведь её родители ещё не знают, что она жива. Отец доверял Вейону Пулю, но могла ли сама Санса доверять ему? Всё-таки, кто, как не Вейон Пуль, мог знать, когда её родители дома, и в какое время к ним лучше всего заявиться, чтобы… … чтобы не думать об этом сейчас, не думать об этом сейчас. Да, ей нужен тот, кому доверяет она сама. Джоффри, например. Да, он её обнимет, скажет что-нибудь злобное об этих журналюгах, как он умеет… настоящий мастер слова. Особенно если дело касается оскорблений и его врагов. Красноречивый, прекрасный и такой любимый… И сообразительный. Он знает столько способов убийств и средневековых пыток, что у Сансы всегда дух захватывает от того, какой он умный. Да, дорогу ему лучше не переходить. Папарацци и журналисты и так постоянно вьются у дома Таргариенов, так что даже если за ней и есть хвост, это немногое изменит. Может породить слухи и домыслы, несомненно, но она и так — загадка для газетчиков, так что какая разница? Когда она назвала адрес, мистер Рочестер заметно расстроился, но ничего не сказал. Пока машина везла её к Лиджен-Парку, Санса размышляла, как бы наградить своих спасителей, но любая идея казалась бестолковой — в конце концов, у них есть всё. Это у неё, кроме Джоффри, ничего на самом деле не осталось. Всё ещё надувшийся мистер Рочестер остановился у особняка и выжидающе посмотрел на Сансу. Она улыбнулась так, словно хотела немо попросить прощения, и бросила взгляд на Элен; но ту куда больше интересовало здание, к которому они подъехали. — Я тебе позже всё объясню, — прошептала Санса, улыбнулась и, ещё раз поблагодарив мистера Рочестера, вышла из машины. Оглянулась по сторонам — не слышно ли где-нибудь в кустах фотовспышек, переговоров или шелеста бумаги… Кажется, всё чисто; тишину прерывает только чистый звук заводимого мотора. Видимо, выхода у Сансы нет: Элен придётся рассказать правду… Хотя бы о том, что её связывает с Джоффри Таргариеном. Она заслужила знать — и, по крайней мере, тогда не будет слушать отца, который наверняка прямо сейчас говорит, что её подруга совсем зазналась. Санса очень живо воображала его ворчливый голос: «Твоя подружка просто хотела тебя впечатлить, поэтому и попросила высадить у самого богатого дома в округе! Как только мы отъехали, она наверняка пошла в обратном направлении!» Эти мысли её очень позабавили, поэтому и на звонок она нажимала с широченной улыбкой. — Как я рад, что мисс Старк сегодня в чудесном расположении духа, — поприветствовал её дворецкий, чьего имени она никак не могла запомнить. Санса снова улыбнулась так, будто перед кем-то извиняется: — Я теперь мисс Стоун. Санса Старк пропала без вести, забыли? — Конечно-конечно, — произнёс тот, впуская её внутрь. — Ужасно жаль, что у мистера Таргариена настроение совсем не такое весёлое. Надо полагать, что визит любимой мисс Стоун его взбодрит. Санса не сомневалась, что именно так и будет, и прошла по знакомому пути до комнаты Джоффри. Воображать, как он удивится, увидев её, было куда приятней, нежели вспоминать голодные до сенсации глаза журналистов; к тому же, сейчас это она была голодна — до его крепких объятий, страстных поцелуев… до его улыбок, от которых во всей комнате становилось теплей. Она решительно постучала в дверь с табличкой «Не входить». Ответом ей послужила тишина. Санса постучала ещё раз. — Тебя что, читать не учили? — раздался раздражённый голос Джоффа. Едва сдерживая эмоции от восторга, Санса крикнула: — А я и не вхожу! Джоффри ничего не ответил, но за дверью послышались какие-то шевеления. Скрипнуло кресло, раздался звук шагов… Уже через пару мгновений дверь открыл недоумевающий хозяин комнаты. Безупречный, как и всегда — ничего, что лохматый и недовольный. — Санса? — спросил он так, словно только что проснулся. — Сюрприз! — едва ли не крикнула та и бросилась его обнимать. Какое же тёплое у него тело, и этот запах одеколона… Жаль, конечно, что он не пользуется тем, что она, Санса, купила ему на Новый Год, но это не страшно; в конце концов, его вкус — безукоризненный. Но что-то, казалось, было не так. Он не отвечал на её объятия. Нет, конечно, такое случалось и раньше… у Джоффри в принципе бывали мгновения, когда он становился холоднее айсберга, но всегда быстро приходил в себя. Стоило только спросить его, что случилось: Санса не сомневалась, что именно её подставленное плечо может озарить солнечным светом любой мрачный день. — Ты не рад меня видеть? — спросила она удручённо. — Рад, — развёл тот руками, — но я не ждал тебя в гости. Мы ведь не договаривались, а я занят. — А чем ты занимаешься? — уточнила она и попыталась заглянуть Джоффри за плечо, но он выставил перед ней руку и загородил тем самым обзор. Его улыбка показалась Сансе зловещей, но она истолковала её по-своему: — Что, готовишь мне подарок на день рождения? — Не тебе, а твоей Барби. У тебя настоящий мужчина уже есть, а для неё я одного как раз делаю. — А настоящий мужчина не хочет впустить свою леди в комнату? Она сделала ещё одну игривую попытку пробиться сквозь его оборону, но Джоффри опустил руку и тяжело положил её чуть выше груди Сансы. И толкнул. — Я же сказал, что занят. Если ты такая леди, то знаешь, что мужчине нельзя мешать, когда он за работой. Санса не успела ничего возразить — Джоффри захлопнул дверь прямо перед её носом. И ведь надо же — даже не сказал, сколько его ждать… и чем теперь заняться? Зайти к Роббу с Дейенерис? Так Санса даже не знает, где их комната. Можно, конечно, найти дворецкого и спросить у него, но Санса забыла его имя… Неужели придётся обратиться с этой позорной фразой «Извините, пожалуйста»? Задумавшись, Санса неосознанно отошла от комнаты Джоффри и начала прогуливаться по жилому этажу. Тут повсюду был сверкающий белый мрамор: на полу, в подиумах для небольших скульптур, и пахло совершенно по-особому. Цветами, выпечкой, домашним уютом… Правда, когда нос Сансы учуял запах помёта, она безошибочно узнала комнату Дейенерис. И правда: ароматы доносились из-за красной двери, на которой висела жестяная плашка с изображением драконьей мордочки вроде той, что могли бы нарисовать в Диснее. Никаких звуков не доносилось, и Санса решила, что там никого нет — или они спят, уткнувшись носами друг в друга, а беспокоить влюблённых, которым суждено вскоре расстаться — это самый страшный грех. И она побрела дальше. Никто так и не смог ей ответить, откуда у Рейегара Таргариена такая любовь к красному и чёрному, но интерьер всех основных помещений, где бывало больше всего гостей, был отделан именно в этих цветах. Над чёрным полом нависали красные обои, обивка мебели — красная, но ручки, ножки и прочие деревянные детали — чёрные. Санса боялась представить, сколько денег у него могло уйти на ремонт и изготовление кресел и столов на заказ, но вот воображать себя хозяйкой такого дома ей нравилось. В конце концов, убираться в нём не нужно было — Таргариены держали огромный штат прислуги — а уж сколько людей тут можно поселить!.. Когда она выйдет за Джоффри замуж и нарожает ему кучу детей, никто из них не будет делить комнату со своими братьями и сёстрами. И они не будут спорить, решая, чей плакат повесить, и кто сделал для музыки больше — Стиви Никс или Джим Морриссон… — Так вот ты где, — раздался голос Джоффри позади неё. — А я-то хожу по всему дому, ищу тебя как дурак. — Прости, Джофф, — улыбнулась Санса. — Просто мне нравится бродить по твоему дому и… воображать, что однажды здесь никого, кроме нас, не будет. Точнее… кроме нас и кое-кого ещё, — добавила она, чувствуя, что краснеет. Мама всегда говорила, что заводить детей надо тогда, когда ты к этому готова — и с тем, кому доверяешь. Сансе порой казалось, что для неё этот момент давно наступил. Но Джоффри явно не понял: — Ты имеешь в виду прислугу, да? Санса громко и заливисто засмеялась. Он порой был таким наивным, глупым — и беспросветно милым. Она подбежала к нему, чмокнула в щёку, обняла за шею. Джоффри наконец-то одарил её безупречной голливудской улыбкой. Затем крепко взял за руку — той самой хваткой, благодаря которой Санса всегда ощущала себя рядом с ним как за каменной стеной — и прогулочным шагом двинулся к выходу на задний двор. Рассказывал о фигурке Джокера, над которой работал. Об очередной похвале от учителей, восторженных его идеальными оценками. Как и обычно, Санса слушала его, развесив уши и не раскрывая рта. Джоффри не любил её слушать. Джоффри предпочитал говорить. Он довёл её до деревянной беседки неподалёку от фонтана, изображавшего дракона с открытой пастью. Солнце выкатилось из-за туч, и его блики разукрасили тонкую кромку льда, застывшего в чаше. Снежинки плавали в воздухе, изредка целуя кожу Сансы и самую малость её обжигая. Чудесная выдалась зима. Или выдалась бы — если бы она не потеряла семью и не должна была притворяться племянницей чужого ей человека. По крайней мере, Джоффри рядом, когда он так необходим. Санса не уставала его за это благодарить — и боготворить… Теперь он — её семья. И тот, с кем она свяжет свою жизнь. Чувство покоя обволакивало её, как мягкое пуховое одеяло, и она решилась заговорить о том, о чём они условились никогда не упоминать, пока Джоффри не получит диплом Йельского Университета с отличием. — Джофф, — позвала Санса, удивляясь, как слабо и нерешительно звучит её голос. Он обернулся, ласково ей улыбнувшись, и она вновь поймала себя на мысли о том, как прекрасны его изумрудные глаза. Какое счастье, что он пошёл в мать — ему присуща та же гордость, чувство собственного достоинства; всё, что Санса так любила в нём и что хотела бы увидеть в собственных детях… — А ты никогда не задумывался о семье? О детях, которые у нас будут? Сколько бы ты хотел? Джоффри помрачнел. — Нет, послушай, я… я не собираюсь заводить их сейчас же, — она нервно засмеялась, когда Джоффри выпустил её руку и задумчиво побрёл дальше. Сансу это очень напугало — а что, если он на неё обиделся? — Я знаю, что… я знаю, что нам нужно закончить университет, найти квартиру, осесть… — Мой отец это обеспечит, — пробурчал Джоффри себе под нос — Санса едва его слышала. — Но дети… милая моя девочка, ты хотя бы понимаешь, откуда берутся дети? Отец объяснил это тебе, прежде чем ему бошку прострелили? — Бош… — Санса застыла на месте. Почему он говорит эти ужасные слова? Зачем? Джоффри вдруг улыбнулся: — Милая, я же просто шучу. Но шутка это такая же не смешная, как разговор о детях в наши годы. Может, до пруда прогуляемся? Словно облитая чаном холодной воды, на деревянных ногах Санса последовала за Джоффри. Какая разница, сколько ей лет? Чем раньше родишь, тем раньше увидишь внуков — так она думала всегда. Хотелось и мать с отцом порадовать, они ведь были так молоды, и… Робб и Дейенерис уже об этом говорили, она как-то раз подслушала их разговор, ещё когда была совсем маленькая. Они знали, сколько у них будет детей, как они их назовут… неужели в том, что она задала этот вопрос Джоффу, есть что-то неправильное? Грешное? Верилось в это с трудом. Нет ничего священнее семьи, это все знают. Джоффри, конечно, просто жёстко шутит, как это с ним порой бывает. Санса пыталась ему на это указать, просила быть помягче, но он всегда отмахивался и говорил, что неисправим — и если Санса на это обижается, у неё есть на то полное право. Жаль только, что обижаться было бесполезно, да и в груди сильно болело, если они долго не разговаривали — поэтому Санса всегда приходила мириться первой. Мама всегда учила её не быть слишком гордой. Или, по крайней мере, не позволять гордости препятствовать любви. У замершего пруда они стояли молча. Гладкая водная поверхность казалась столь же мёртвой, сколь семья Сансы. Обычно это место успокаивало её, но сегодня приводило только в ступор и замешательство. Не было ни уток. Ни игривого солнышка. Ни птиц, наперебой исполнявших свои лучшие трели. Джоффри, казалось, ничего не замечал. В первую очередь — её саму. Конечно, любовь зла. Конечно, любовь должна быть безусловна — ты либо принимаешь человека таким, какой он есть, не пытаясь его воспитывать, либо проводишь всю жизнь в одиночестве. Иного не дано. Санса не хотела оставаться старой девой, поэтому в особняк возвращалась в приподнятом настроении — и убеждённая в том, что поступает правильно. Не знала или не хотела знать, насколько это было искренне, но главным было не это, а то, что Джофф больше не смотрел на неё как на таракана. Он даже распорядился, чтобы в его комнату принесли две чашки какао и порцию лимонных пирожных. Он помнил о ней такие мелочи — а значит, всё-таки очень её любил. Санса сидела на диване в его комнате, жевала пирожное, пила какао и смотрела, как Джоффри работает. Он не любил, когда его отвлекали, поэтому Санса просто наблюдала молча. Одного только этого было достаточно, чтобы унять волнение. Ненадолго заглушить скорбь, пожирающую её душу подобно ржавчине, разъедающей даже самый красивый автомобиль. Санса не могла поверить, что ещё сегодня бегала от журналистов и чего-то боялась… Глядя на Джоффри, она не видела смысла бояться. Рядом с ней — он. Этот талантливый, кропотливый секс-символ, который однажды пойдёт по стопам своего отца. И принадлежащий только ей одной. Когда волосы Кена окончательно окрасились в безумный изумрудный, Джоффри победоносно выдохнул и погасил настольную лампу. — Кажется, я заслужил небольшого поощрения, — игриво произнёс он и юркнул прямо к Сансе в объятия. Она засмеялась, когда его макушка легла ей на плечо. Вдохнула свежий запах шампуня, зарывшись носом в его волосы. Закрыла глаза, позволяя себе забыться и… … почувствовала, как пальцы Джоффри скользнули под её футболку. Надавили на живот. Поцелуй горячо обжёг её шею, и пугливые мурашки взбежали вверх по её телу. — Что ты делаешь? — тихо спросила Санса. — Я же сказал, — произнёс Джоффри, — что заслужил поощрения. Уже ничего не стесняясь, его рука поднялась выше и больно сдавила левую грудь Сансы. Джоффри тяжело выдохнул. Всё её тело, казалось, закоченело. Покрылось инеем. Джоффри опустил вторую руку на бедро Сансы и медленно повёл ей наверх. Мучительно приближаясь к её исподнему. Губы раскрылись сами по себе, но вот слова застревали на полпути. Подожди. Остановись. Бог накажет нас за это. Я ещё не готова. Его горячие пальцы коснулись её белья, посылая заряд тока снизу до самой головы. Чуть поддели ткань, забрались под неё, словно бесцеремонные черви… коснулись нежного участка кожи. Тело Сансы загудело, словно было камертоном, и в него только что ударили. Было ли это приятным гудением или нет, сказать было сложно; все мышцы замерли и застыли, как у несчастного животного, готового быть съеденным. — Джофф, — едва вымолвила Санса; вместо ответа он впился в её губы своими, грубо, жёстко, страстно; вытащил ладонь из-под футболки и развернул лицо Сансы к себе. Её рот наполнился слюной… и солоноватым привкусом железа. Кажется, Джоффри случайно прокусил ей губу. Он так крепко держал её голову, что казалось, она зажата в тиски; столь же тесно Санса ощущала себя и между ног, куда нагло и болезненно прорвался палец Джоффри. Санса охнула от боли. Неприятный импульс пустил волну по всему её телу, и когда энергия хлынула в её руки, она всё же нашла в себе силы его оттолкнуть. Она не сомневалась, что всё бесполезно; что ей не справиться с огнём в глазах Джоффри, и что она не в силах ему отказать. Это лишь секунда на передышку… последний шанс перед тем, как… — Давай, скажи ещё, что тебе это не нравится, — прошипел Джоффри и вновь прильнул к её губам; толкнул на диван и навалился сверху. Никогда прежде Санса не задумывалась, насколько Джоффри тяжёлый. Теперь он придавливал её. Мешал дышать, думать. Не давал даже возможности сказать хоть слово, то и дела затыкая её рот губами. Он стянул с неё футболку. Извивался над бёдрами, словно ядовитая змея. Вновь и вновь грубо зажимал грудь, причиняя всё больше и больше боли; и, кажется, совершенно не замечая этого. Или не желая этого замечать. Когда его пальцы вновь проникли внутрь, и Джоффри принялся двигать ими взад и вперёд, Санса поняла: ещё немного, и внутри неё окажется что-то пострашнее тонких и, в принципе, безобидных пальцев. А допустить этого она не могла. — У меня месячные, — с трудом выдохнула она, когда Джоффри оторвался от её губ и принялся кусать её шею. Она была уверена, что это его остановит, но… — Тем лучше, — произнёс Джоффри низким, почти чужеродным голосом, — а то мне уже надоел твой пресный вкус. И не дав Сансе ни секунды на размышления, он резко стянул с неё трусы и приложился губами между её ног. Наверное, это было бы не так плохо, если бы он был ласков и мягок; если бы пользовался губами и языком, но он её кусал. Кровь застучала в висках и по всему её телу, и оставался только один способ сбежать — хитростью. Не помня себя от страха, Санса выпрямила спину, схватила Джоффри за плечи и попыталась его поднять; он не поддавался; тогда она сказала: — Хватит церемониться, я хочу попробовать тебя на вкус. Санса прекрасно знала, что единственный способ отвлечь Джоффри — это напомнить, как сильно она им восторгается; как не может жить без его покровительственного внимания; и в этот раз она не просчиталась. Он прекратил её истязать и встал на диване на колени; так, чтобы бугор на его джинсах оказался прямо перед лицом Сансы. И тогда она, сделав вид, что занята его ширинкой, крепко сжала кулак и изо всех сил ударила между ног снизу. Джоффри громко охнул и согнулся от боли, и это дало Сансе драгоценные секунды на спасение. Раз — она уворачивается от его падающего тела; Два — она хватает с пола футболку и быстро прижимает её к груди; Три — Джоффри ругается и пытается её схватить, но только падает с дивана; Четыре — она выскакивает за дверь и босиком бежит по холодному мрамору. Голос наконец прорывается, когда она вопит: — НА ПОМОЩЬ! Есть ли кто-то ещё дома — неясно. Она не слышала ничьих голосов, ничьих шагов. Где-то здесь должен быть их дворецкий, но поверит ли он ей или поднимет на смех? Вспомнились невольно кошмарные сны, где она убегала от своих убийц, но каждый раз, когда хотела позвать на помощь, её тело парализовывало немотой. Это не кошмарный сон, голос при ней, но от этого не лучше; Санса крикнула снова; тяжёлая беготня Джоффри уже настигала её сзади. Она сбежала по лестнице на первый этаж, уже не глядя на бюсты и не размышляя об интерьере; бежать, бежать, бежать, пока он не догнал её; спастись от греха, пока это ещё в её силах; не гореть в аду из-за какого-то глупого — Санса? СЛАВА НЕБЕСАМ! На неё смотрели глаза её матери, и она, ни о чём не задумываясь, спрятала голову у Робба на груди. Чёрт подери, как это УЖАСНО, что скоро и ему придётся отправиться во Вьетнам… Кто защитит её тогда? — Что случилось? — услышала она слова Дейенерис, но голос снова пропал, будто в горло песка насыпали. Нет. Уже ничего. Теперь всё хорошо. — Это Джоффри, да? Санса так резко распахнула глаза, что Дени даже отшатнулась. Позади раздался звук затихающих шагов. Это был Джоффри. Санса слышала его тяжёлое дыхание и снова закрыла глаза. Нет, не видеть его, нет. Это не с ней происходит, нет. — Что ты себе позволяешь? — резко спросил Робб, крепче прижимая к себе сестру. — Я в своём доме и делаю всё, что мне вздумается, — жёстко ответил Джоффри. В его тоне не осталось ничего, что Сансе так нравилось в нём. Это был кто-то ещё. Не её любимый Джоффри. — Когда у тебя будет свой дом, там и будешь указывать! — Ты перешёл все границы дозволенного, — строго молвила Дейенерис. — Когда вернётся Рейегар, я всё ему расскажу. — Рассказывай хоть Папе Римскому, мне похуй. Она всё равно моя. И ей от меня не скрыться. — Это мы ещё посмотрим, — произнёс Робб и медленно развернул Сансу. Она до сих пор не решалась открыть глаза. Едва перебирала ногами. Как хорошо, что брат рядом. Как хорошо, что ещё не все её члены семьи… … наконец придя в себя, Санса поняла, что очутилась в комнате Дейенерис. Она сама сидела рядом и обеспокоенно сжимала её руку в двух своих. На столике рядом лежала коробка лимонных пирожных; но только глядя на них, Санса ощутила прилив дурноты. Робб стоял неподалёку; брови его были сдвинуты. — Я теперь понимаю, почему Рейегар не позволил вам здесь остаться, — произнёс он, заметив, что Сансе стало лучше. Что? Ты не можешь так говорить. Он же… Он же любовь всей моей жизни… Он… — Ну тихо, тихо, — Дейенерис порывисто её обняла, когда по лицу градом потекли слёзы. — Ты вовремя дала ему отпор. Ты большая молодец. — Но я не должна была, — шмыгнула носом Санса. — Он же… Он же меня любит, и… — Ты совсем из ума выжила, сестричка, если это считаешь любовью, — сказал Робб и, стрельнув взглядом в Дейенерис, опустился перед ней на колени. Из самой груди Сансы к горлу хлынула волна возмущения: да как они смеют выставлять перед ней свою идеальную любовь! Да разве они что-то понимают? Если у них всё так хорошо, то это что же, у всех должно быть так же и никак иначе?! — Хочешь, наберём тебе ванну? — ласково спросила Дени, но Сансу этим было уже не пронять. Нет никакого смысла говорить с теми, кто тебя не понимает. Она затрясла головой. — Нет, я поеду домой. Вызовите мне такси. Кто бы мог подумать, что побег от журналистов был не самой страшной из её сегодняшних проблем? Робб захлопнул за ней дверь автомобиля, и Санса грустно улыбнулась, надеясь что брат увидит в этом немую просьбу о прощении. Всё же, забота Робба куда более прямолинейна. А вот Джоффри… … а вот Джоффри — её любимый человек, нравится ему это или нет. Сердцу всё же не прикажешь. К тому же, Робб не имеет права ей указывать — он и сам от неё сбегает. И от Арьи. И от Дейенерис. Он нужен каждой из них не меньше, чем Соединённым Штатам — а, возможно, даже больше. У Америки есть другие дурачки, готовые отдать за неё жизнь. А вот у Сансы, кажется, совсем никого нет. Так она думала, лениво открывая дверь борделя. Не глядя поднимаясь по лестнице на второй этаж. Джоффри понял, что она против, и Джоффри сделает выводы, решила она, без сил упав на кровать. И вдруг задалась странным вопросом: если сказать учителям, что тебя сегодня чуть не изнасиловали, это достаточный аргумент, чтобы объяснить отсутствие домашнего задания? Или её поднимут на смех? А поймёт ли кто-нибудь, кто именно стоял за этим злодеянием? Наверное, нет. И это ведь хорошо, правда? Никто не узнает о том, каким бывает Джоффри. Никто, кроме неё. От мысли о том, что это единственная честь, которую он готов ей оказать, глаза Сансы снова наполнились слезами. Но вот порыдать как следует ей не удалось: раздался стук в дверь, и голос Маргери сообщил, что с ней хочет поговорить дядя. Санса даже не сразу поняла, о ком речь. Как глупо; выходит, одна боль всё же затмила собой другую. Санса подняла трубку к уху. — Я видел вечерние газеты, — сказал Бейлиш, даже не поздоровавшись. Санса зажмурилась от страха, не представляя, что он сейчас скажет. — Да… Простите меня, пожалуйста, я… — Мне не за что тебя прощать, — перебил тот. — Если ты хотела привлечь моё внимание, я хочу, чтобы ты знала: тебе удалось. Санса едва верила своим ушам. — То, что ты сделала… как смело вышла к журналистам и импровизировала, пусть и не могла сдержать слёз… Меня это восхитило. Так поступила бы твоя мать, и меня это очень… — Он позволил себе нервную, как показалось Сансе, усмешку. — … возбудило, если мне будет позволено так выразиться. Санса не была уверена, что ему позволено, и всё же, пережитый день заставил её произнести: — Благодарю вас. — Нет, моя милая, это я благодарю тебя за то, что обратила моё внимание на нечто столь… прекрасное. Настоящий шедевр генетики, природы, интеллекта и… методов воспитания. Я, конечно же, говорю о вас, моя дорогая. Вы подобны букету из лучших цветов, собранных на клумбе каждой из этих наук. Я в абсолютном восторге. Санса сглотнула. Да, подобные комплименты были значительно приятнее того, что говорил ей Джоффри, и всё же, от них тоже попахивало каким-то хищничеством. Или ей так кажется теперь, когда она в целом не уверена, что хоть кто-то в этом мире желает ей добра? — Доброй ночи, моя милая племянница. — Доброй, дядя, — произнесла Санса холодно, будто с листа, и положила трубку.