Дочь Дракона

      Тихие шаги и лёгкий стук в дверь показались ещё не до конца проснувшейся Мираэль очень громкими, отчего она недовольно сморщила нос, зарываясь в одеяло с головой. «Не буду отвечать», — решила она. К дремора горничная пусть идёт. — Волчонок, ты ещё спишь? — голос отца мигом разрушил все надежды на «поспать ещё немного». «Сплю», — сонно подумала Мираэль. — «Вот честное слово, сплю». — Просыпайся, малышка, пора. Через три часа приедет Вайлан. Распахнув глаза, Мираэль вцепилась зубами в одеяло, чтобы подавить обречённый стон. Как она могла забыть?! flashback       Будучи не только желанной, но и единственной дочерью отставного легата, Мираэль почти ни в чём не знала отказа. Но уступчивость отца заканчивалась там, где начиналась дисциплина. К беззаботному существованию девочки прилагался определённый распорядок дня, в который входило обучение множеству наук. Однако, невзирая на острые углы — куда же без них — семья Саттиника сосуществовала в гармонии. По крайней мере, до решения Милтона отдать руку дочери невесть кому. Мнение её при этом спросить как-то позабыли. Вернее, не сочли нужным. Это повлекло за собой первую в жизни Мираэль истерику, в ходе которой вместо битья посуды произошёл второй неконтролируемый магический выброс. В результате в их доме вспыхнул пожар — к счастью, не вышедший за пределы той комнаты, где и начался. Милтон, в свою очередь, впервые в жизни поднял на дочь руку. Хотя сделано это было скорее от безысходности, чем нарочно. Поняв, что никакие его увещевания не успокаивают юную магессу, и языки пламени уже вовсю лижут портьеры, легат отвесил Мираэль пощёчину. Лёгкую — но даже этого хватило, чтобы её «выключило». Хотя прошло уже полгода с того дня, но Мираэль до сих пор помнила тяжесть отцовской руки — да и весь тот день в деталях. Помнила, как неверяще уставилась на отца, схватившись за горящую щёку, а огонь, потеряв эмоциональную подпитку, приутих и постепенно сошёл на нет. Помотав головой, Мираэль тогда без единого слова умчалась в свою комнату, предоставив отцу и слугам разбираться с последствиями пожара. Позже Милтон в буквальном смысле на коленях вымолил у Мираэль прощение. Он пояснил, что в стране назревает кризис, в хозяйстве проблемы, а договорной брак мог поправить дела семьи — в первую очередь, обеспечить Мираэль надёжную финансовую опору под ногами. О других вариантах Милтон не задумывался, а предложение поступило как раз тогда, когда он был в отчаянии. И человек, от которого предложение пришло, был отнюдь не последним в государстве лицом — именно поэтому отказ мог повлечь серьёзные проблемы.       В словах отца о кризисе Мираэль убедилась довольно скоро. Узнала также, что по Сиродилу бродит какая-то хворь, что косит домашний скот и лошадей — табун айлейдских скаковых и сиродильских рысаков, более десяти лет приносивший семье стабильный доход, за два месяца эпидемии сократился едва ли не наполовину. Неудивительно, что отчаяние главы семьи толкнуло его на то, чтобы пожертвовать свободой дочери во имя её же благополучия. Нордский норов, доставшийся Мираэль от родителей в удвоенном количестве, заставлял её скрипеть зубами в попытке сдержать агрессивный протест против подобного посягательства. Но выбора ей не оставили — разве что повеситься — и Мираэль постаралась принять существующее положение вещей. А заодно и присмотреться к «жениху».       Мираэль знатно удивилась, когда узнала в приехавшем на «смотрины» юноше Вайлана Мотьера — сына советника Императора. С ним юная леди Саттиника виделась лишь мельком на паре приёмов у Его Величества, в свой первый выход в свет. И, насколько ей помнилось, желания узнать Вайлана поближе у неё тогда не возникло. Не появилось оно и теперь. Красивый, но уж слишком утончённый, на взгляд Мираэль, юноша, никаких симпатий у неё не вызывал. Вайлан смотрел на окружающих с высокомерием, которое в корне убивало любое очарование. Однако на Мираэль он смотрел иначе, а уже во вторую встречу признался, что она его сразила. Чем? Парой минут ничего не значащей светской беседы, типично нордской внешностью? Мираэль на искусную лесть не повелась, и не собиралась скрывать, что брак был для неё нежеланным. Она знала, что её мать, прозванная Воскресительницей за исключительный талант к целительству, подобного ни за что не допустила бы — она бы нашла, как выкрутиться, невзирая ни на какой кризис. Но Иоланты рядом не было уже целых два года, и защитить Мираэль было некому, кроме неё самой.       На память о матери Мираэль остались все её свитки, зелья, разработки, а также главная ценность — ониксовый фиал на цепочке. В этот магический камень Иоланта заточила свою собственную магическую силу, чтобы передать её дочери. Эта практика была довольно популярна в династиях магов, но нордского народа это не касалось — редко когда среди них рождались маги, а династий и вовсе не было. Именно Иоланта в своё время настояла на том, что Мираэль должна обучиться боевым дисциплинам. И именно от неё Мираэль перешла предрасположенность к школе Восстановления. Путём проверок выявилась тяга к Разрушению и небольшой интерес к Иллюзии. Вектор Силы не был однозначно светлым — то есть, захоти Мираэль, она и темнейшую магию поймёт и сможет применять, но пока до этого было далеко. Пока что к физическому обучению просто прибавилось начальное магическое. И давалось оно Мираэль гораздо легче, чем почти все физические дисциплины. Поэтому к нынешним семнадцати годам Мираэль владела оружием на уровне «смех, да и только», но при этом любому зубоскалу могла поджарить лицо файерболом до состояния хрустящей корочки.       Единственное, что удавалось Мираэль на уровне выше среднего — верховая езда. С лошадьми она умела находить общий язык, предпочитала ездить по-мужски, а не боком, хорошо освоила вольтижировку и выездковые элементы, знала наизусть каждый жест и команду, которым обучали лошадь для защиты всадника. А ведение боя из седла давалось Мираэль гораздо легче, чем обычные спарринги. Но все её достижения были, на взгляд Иоланты — стыд, да и только. Мираэль при виде малейшего неодобрения матери знатно расстраивалась и старалась вдвое усерднее — огорчать родителей не хотелось ни в какую.       Когда Иоланта была уже на смертном одре, она взяла с дочери слово, что та обучится всему, что должна знать «истинная нордка», не забросив при этом и магическое развитие. Мираэль сдержала слово, старательно запоминала то, чему её учили. Про себя же молилась, чтобы ей это никогда не понадобилось. Жить в спокойствии гораздо… спокойнее.       Именно столь любимая Иолантой магия её и сразила. Малоизученное людьми проклятие, полученное ещё в юности во времена Великой Войны, год за годом подтачивало здоровье целительницы, и метод исцеления не был найден даже спустя почти три десятилетия. Женщина с трудом пережила единственные роды, и едва в ребёнке проявились зачатки магической составляющей, принялась подготавливать всё для передачи собственных сил, радуясь, что её дар не пропадёт втуне. Она отошла во сне, тихо — но реакция Мираэль, несмотря на то, что она понимала неизбежность произошедшего, была очень… громкой. Проще говоря, тогда у неё случился первый магический выброс. Он вымотал Мираэль и оставил в состоянии апатии на долгих полтора месяца. Выброс после известия о скорой свадьбе был хоть и разрушительным, но не таким сильным. По крайней мере, в депрессию Мираэль не скатилась. Она затаилась, подобно змее в засаде, и выжидала. end of flashback       И вот сегодня к ним на весь день должен приехать её жених Вайлан. Жених, выбранный отцом — что может быть хуже для семнадцатилетней девчонки, у которой вместо мыслей о семейном очаге — фантазии о путешествиях по просторам родной Империи, а ещё о том, как бы в очередной раз удрать пораньше с урока по теории ведения ближнего боя?       Глубоко ушедшая в непрошеные воспоминания и хандру Мираэль тряхнула головой — сейчас было не самое подходящее время. — Встаю! — отозвалась она достаточно громко, и как следует потянулась, разминая одеревеневшее за время сна тело. — Надень платье, что я тебе привёз вчера! — прозвучало с другой стороны двери повелительно, и Мираэль не удержалась — показала язык дубовой поверхности. — Ага, я помню. — Мираэль бросила косой взгляд на стул, на котором покоился подарок отца — платье, сшитое на заказ и привезённое из Имперского города. Тяжёлая синяя парча была очень красива, и переливалась притягательными красками под шаловливыми лучиками солнца, проникающими из-за неплотно задёрнутых портьер. Глубокий синий — любимый цвет Мираэль. Но платья в целом не были у неё в фаворе — по многим причинам. Верхом в них нормально не поездишь, драться неудобно, а ещё КОРСЕТ. О, как Мираэль ненавидела корсеты! К счастью, после первой же примерки удалось ей выбить для себя поблажку, и платья надевались только если Мираэль с отцом собирались на приём или сами ждали важных гостей. Стать истинной леди значило в своё время устраивать у себя балы и приёмы — и, да, ходить в платьях. Уже одно это было причиной не желать себе подобной участи. Мираэль абсолютно не понимала моду на корсеты, что воцарилась в провинции Сиродил после войны.       Непонятно, с какой целью людские модницы решили перенять стиль у женщин альтмеров. Куда им, простым смертным, до этих надменных красавиц? Наследница рода Саттиника видела в родном городе множество эльфов и эльфиек. Среди них больше всего было альтмеров, победителей в войне, нынешних «надзирателей» Тамриэля. Попадались и босмеры из жарких валенвудских джунглей, и данмеры из опалённого дыханием Красной Горы Морровинда или дальневосточного Солстейма… В небольших количествах попадались орсимеры. Не было лишь фалмеров — да и то слава Акатошу.       Все они, кроме высших эльфов, были простыми жителями или работниками. Среди уроженцев Саммерсета крайне редко можно было встретить обычного работягу. И в их поведении нельзя было ожидать чего-либо, кроме надменного ледяного презрения, как к людям, так и к младшим собратьям, лесным и тёмным эльфам. Мираэль всегда старалась держаться от них подальше, видимо, переняв от матери частичку неприязни к ним. Хотя спроси кто — признает, что альтмеры, как на подбор, потрясающе красивы. Даже несмотря на то, что кожа у большинства из них была насыщенного золотого цвета.       Пришедшая чуть позже горничная помогла Мираэль надеть корсет, хитрая шнуровка которого за пару минут борьбы в очередной раз успела довести хозяйку до белого каления. Не в первый раз Мираэль с ужасом подумала о том, каким будет её свадебное платье. Бракосочетание должно было состояться через две недели, в день её восемнадцатилетия. Символично… до омерзения. Что касается платья, Мираэль не дали даже эскиз увидеть — только на финальной примерке она поймёт, чего ей ждать. А саму покупку оплатил отец пополам с женихом.       Жених. Мираэль в очередной раз передёрнуло и она усилием воли заставила себя успокоиться. За прошедшие полгода она успела наметить план действий. Единственно возможный, на её взгляд. И нет, смириться, чтоб «стерпелось и слюбилось» — не план. Даже не начинайте.       Никто не знал, что в потайном уголке спальни у Мираэль уже сложено в дорожной сумке из крепкой кожи всё необходимое — дорожная одежда, несколько десятков колбочек с зельями восстановления жизненных и магических сил, некоторые свитки, кое-какие ингредиенты и немного золота. Всего-то несколько сотен — на первое время хватит, а благодаря разностороннему воспитанию, Мираэль вовсе не чуралась мысли о работе.       Сбежать было решено в Скайрим. Мираэль не особо любила холод, но в соответствии с планом пару раз обмолвилась, что хотела бы побывать в тёплых местах, вроде Хай-Рока или Эльсвейра. Вайлан, ради которого и были затеяны эти «замечания вскользь», поклялся, что отвезёт её, куда она захочет. Авось да подумают, что строптивая дочурка и несостоявшаяся жена сбежала именно туда… куда-нибудь. А то, что в Эльсвейре сейчас повстанцы ведут партизанскую войну с Талмором… То, что в Хай-Роке цивилизованным городам не дают покоя воинственные орки и ведьмари-даэдропоклонники… Ой, да это так, мелочи, не так ли? Воспитанным леди не пристало об этом знать, но воспитанным юношам, будущим лордам — обязательно. И почему Вайлан об этих проблемах даже не заикнулся, когда они обсуждали «поездку в тёплые края»? То ли дурак, то ли тоже что-то задумал. Для Мираэль было предпочтительнее первое. Не хотелось думать, что жених ведёт какую-то свою игру. По крайней мере, если судить по их редким разговорам, Вайлан был не настолько умён, чтобы оказаться способным на такое.       Поэтому Мираэль не беспокоилась. У неё были дела поважнее. Она подробно изучила карту двух соседствующих провинций (разумеется, тайком от отца), и знала, сколько времени займёт бегство до Белого Прохода — перехода через границу Сиродила и Скайрима. Бегство верхом, с учётом постоянного галопа займёт не больше трёх часов. А в пещерах, план которых Мираэль выкупила анонимно у коллекционера древностей, её не найдут. Точно не найдут, убеждала она себя, старательно глуша страх собственной неправоты. И чем ближе был день свадьбы, тем дальше на восток заходила Мираэль в своих ежедневных верховых прогулках, запоминая дорогу. Тем яснее вставал перед мысленным взором план действий, и тем сильнее сжималось сердце. Отца было очень жаль. Но себя Мираэль жалела ещё больше. Она надеялась, что родитель поймёт, и придумывала несколько нежных фраз для прощального письма. Одному ему будет проще выжить, не тратясь на её капризы. ****       Справившись с платьем, Мираэль вышла к отцу, ожидавшему её в трапезной. Прошло уже почти два часа, ещё до одевания она совершила весь привычный утренний ритуал, и была готова к приёму нежеланного гостя. Слуги размеренно накрывали стол, чтобы ничего не остыло. И вот, наконец, во двор въехал лёгкий экипаж, запряжённый шестёркой гнедых сиродильских рысаков. Мираэль ответила тщательно отрепетированной улыбкой на галантное прикосновение губ Вайлана к своей руке. Хотя ей очень хотелось выдернуть руку, вскочить на одного из гнедых — и рвануть куда подальше! Будущий супруг отвращал от себя именно тем, какое положение по отношению к её жизни он занимал теперь. Будь он обычным аристократом, ни на что не претендующим, никак не связанным с семьёй Саттиника — кто знает, быть может, Мираэль была бы больше к нему расположена. Как расположена к большинству тех, с кем ей доводилось общаться на приёмах. Дружески, спокойно. Но, увы, судьба распорядилась иначе. Поэтому Мираэль лишь терпела его — пока что. Мало ли, на что способен советник Императора в своей мести за отвергнутого сына. Хотя как раз этот момент был большим изъяном в её плане. Надеясь на то, что отцу без неё будет спокойнее, Мираэль видела противоречие как раз в реакции советника Амона Мотьера на её бегство. Сердце рвалось на части — страх и жалость боролись в нём. Она думала, что Милтон мог попросить защиты у Императора. Вряд ли правитель отдаст его на волю Амона Мотьера только за то, что Мираэль не захотела жертвовать своей свободой. А с другой стороны… быть может, всё не так плохо, и ей стоит забыть о побеге — в который раз думала Мираэль, глядя на сдавшего после смерти супруги отца. А потом переводила взгляд на Вайлана — и её невольно передёргивало. Боги, почему вы не подскажете верное решение хотя бы раз?!       Мираэль, честно вытерпев несколько часов, покинула светское общество (уже почти ставшее свинским) ближе к вечеру, дабы не обижать гостя. Она поднялась в свою комнату, и сразу проверила, не обнаружен ли её тайник скрупулёзными слугами. Хвала Девяти, все вещи были на месте. Мираэль добавила туда ещё мешочек золотых — один из подарков Вайлана — скрыла все следы тайника, выглянула в окно. Уже почти стемнело, с первого этажа песни неслись уже не столь громко, и не столь мелодично, всё чаще слышался храп. Слава Акатошу, подумала Мираэль иронично, это закончилось. Она и понятия не имела, что всё только начинается.       Мираэль всегда спала чутко, а потому тихий скрип двери её слух уловил сразу. На «а вдруг послышалось» она не рассчитывала, поскольку в доме было много чужаков. Поэтому Мираэль открыла глаза и бросила взгляд в окно, не закрытое портьерами, вяло ругая себя за то, что не заперлась после того, как ушла горничная. И кого могло принести в столь поздний час? Судя по расположению лун, было около полуночи. Мираэль уже хотела подняться и зажечь свечу, но свет, льющийся из окна, высветил фигуру вторженца, и сонливость с девушки как рукой сняло. — Вайлан, ты ошибся комнатой. Твоя на третьем этаже, забыл? — растерянно сказала она, чувствуя, как подкатывает нечто, очень похожее на панику. Юноша не так давно настоял на том, чтобы они перешли на «ты» и общались безо всякого официоза, хотя на людях приходилось соблюдать этикет — приличия, дремора их подери. Впрочем, Мираэль было безразлично, как к нему обращаться. Она бы предпочла вообще не обращаться, если уж на то пошло. — Не-ет. — Он вразвалку подошёл вплотную к кровати, и на Мираэль повеяло перегаром. Она едва заметно сморщила носик и сурово сдвинула брови, прижимая одеяло к себе: — Тогда развернулся и вышел. До свадьбы ещё далеко. — А я не хочу ждать! — заявил Вайлан, и прежде, чем Мираэль осмыслила столь наглое заявление, буквально рухнул на неё.       Тяжесть навалившегося тела выбила весь воздух из лёгких, а когда Мираэль оправилась от неожиданного нападения, было уже поздно — одной ладонью Вайлан зажал ей губы, упреждая любую попытку издать хоть звук, а другой на редкость проворно стянул одеяло. Тело Мираэль действовало, наверное, инстинктивно, но оттого не менее безрезультатно. Хаотичные пинки и удары ни к чему не привели — Вайлан мало того, что сумел обхватить оба её запястья одной своей лапищей, так ещё и давил на ноги своей массой, не давая попасть по самому уязвимому месту коленями.       Вот когда Мираэль горько пожалела о том, что не прилагала должного усердия на физической подготовке! Внешне субтильный — дунь и улетит, — проклятый имперец оказался очень сильным, да ещё и по-змеиному ловким — пока его ноги упорно протискивались меж сжатых бёдер невесты, зубами он рвал её сорочку, обнажая верхнюю часть тела.       Сквозь ладонь, зажимающую рот Мираэль, протиснулся глухой визг, в глазах у неё уже темнело от недостатка воздуха и парализующего волю ужаса. Спустя неопределённое время, Вайлан всё же пришёл к выводу, что хоть одна рука ему нужна, поэтому отпустил руки Мираэль. Уяснив, что бить его бесполезно, она отчаянно упёрлась ладонями в его грудь, пытаясь оттолкнуть — но куда там! В голове не было ни единой связной мысли, всё заволокло мутным маревом животного страха. К горлу подступила тошнота от неизбежности происходящего и понимания, что никто ей не поможет. Влажные холодные губы коснулись груди, и Мираэль в омерзении содрогнулась. Лёгкий сквозняк неприятно холодил кожу, покрывая её мурашками. Мираэль отчаянно заёрзала, стремясь уйти от прикосновений, моля богов о том, чтобы сюда ворвался отец.       В этот раз её мольбы не были услышаны. Милтон, совестливо напоенный, спал за столом, уронив голову на руки, в окружении бутылок, тарелок — и друзей Вайлана, столь же пьяных. Однако ухищрения Мираэль были замечены, но поняты не так, как нужно. Вайлан подумал, что она просит ещё ласки, и был доволен капитуляцией строптивицы. Приложив ещё усилие, он смог, наконец, развести ноги девушки достаточно, чтобы умоститься между ними. Ощущая его ладонь критически близко к самому сокровенному, Мираэль, кажется, на миг вновь обрела силы, и умудрилась вцепиться зубами в ладонь, закрывавшую её рот. — Ах ты… — да, силы он не пожалел, и от удара по щеке (благо, ладонью, а не кулаком) у девушки перед глазами заплясали разноцветные огоньки. — Оставь меня, ты… — Мираэль тоже выругалась, и будь Вайлан трезвее, непременно удивился бы, откуда ей ведомы такие слова. — Я твой муж! — рявкнул распалённый юноша. — Идиот! До свадьбы ещё две недели! — кричать Мираэль не могла. По лицу, скатываясь на тело вперемешку с кровью из рассечённой губы, заструились злые слёзы. Ярость и боль застилали глаза, а силы, столь внезапно обнаруженные, стремительно покидали тело. Но это не шло ни в какое сравнение с тем, что последовало дальше. Видимо, убедив себя, что её попытки вырваться — положительная реакция и старание стать ближе, Вайлан приподнял её бёдра, притискивая к себе вплотную, и… вот тут из горла Мираэль вырвался настоящий нордский вопль. Господи, да лучше бы он просто убил её! — Хватит! Хватит, Вайлан… перестань! — болезненные крики, не возымевшие никакого эффекта, перешли в скулёж, а потом в комнате воцарилась тишина, прерывавшаяся лишь его надсадным дыханием и её всхлипами.       О, Акатош, за что?! Безумец! Неужели он не понимает, что Милтон, как бы ни желал этой свадьбы, попросту убьёт его? Мираэль снова изогнулась, отчаянно желая вытолкнуть из себя то, что доставляло ей такую боль. Почему вы так со мной, о боги? За что? Ну, пожалуйста, Стендарр, ты же бог милосердия! Убей меня! — это она прошептала вслух, даже не заметив. Вайлан в это время содрогнулся в последний раз, и Мираэль чуть не потеряла сознания от отвращения, ощутив внутри нечто мокрое и горячее.       Вайлан дышал, словно загнанная лошадь, и Мираэль лишь чудом не выворачивало от убойного сочетания запахов пота, съеденного жаркого и алкоголя. Впрочем, апатия, придавившая её с осознанием собственной беспомощности, наверное, приглушила её восприятие, выдвинув на передний план только боль. Проведя ладонью по растрёпанным волосам Мираэль, Вайлан прошептал: — Теперь ты моя. — Мой отец убьёт тебя, — тихо сказала Мираэль, не глядя на него. — Милтон сам согласился, — пьяно усмехнулся Вайлан. — Ему надоело твоё упорство, и мне тоже. — Ты лжёшь, — а в мыслях Мираэль вскинулось недоверчивое «неужели…?» — Ну, зачем же сразу так, — ещё один тошнотворный смешок. — Вовсе нет. Завтра спросишь у него. А сейчас, — он поцеловал её, и это вышло, как ни странно, весьма нежно — спи, жена моя. — Я никогда не выйду за тебя, — Мираэль не вставала — не сомневалась, что при лишнем движении этот монстр не замедлит вновь поднять на неё руку.        Вайлан обернулся, словно рисуясь. Луны покорно высветили аристократически бледную кожу, растрёпанные прямые чёрные волосы до плеч, зелёные глаза и по-кошачьи изящную, высокую фигуру с намёком на рельеф. Да, его можно было назвать утончённо-симпатичным. Раньше. Теперь он был для Мираэль хуже любого самого мерзкого создания. В его глазах, по которым томно вздыхали все человеческие красавицы Сиродила, плясали дьявольские смешинки. Юноша приблизился, и Мираэль сжалась — невольно, но это от него не укрылось. — Ну что ты… — он погладил её по плечу, и Мираэль захотелось зубами вырвать кожу, которой он коснулся. Хотя, если подумать, тогда ей пришлось бы весьма тяжело себя изувечить… — не бойся меня. Отдай-ка мне вот это… — Вайлан одним рывком вытащил из-под неё скомканную шёлковую белоснежную простыню, на которой Мираэль, сморщившись от пронизавшей тело боли, увидела свою кровь. — За-зачем? — невольно заикнувшись, спросила она. — Твой отец сказал, что не выдаст тебя против воли, — признавшись, Вайлан покачал головой с недоумением. Кажется, он даже успел слегка протрезветь. — Странный он. Всё ведь было решено, столько плюсов для вашей семьи, а он заартачился. Но это, — насильник помахал шёлковой тканью перед её лицом, словно знаменем поверженного противника — послужит ему доказательством того, что у тебя нет выбора, если он не хочет, чтобы его дочь называли шлюхой. Есть только моя власть и дети, что будут расти вот здесь. — Его палец указал на живот Мираэль, запятнанный кровью и его семенем. Невольно она плотнее запахнула одеяло, вызвав ещё один смешок. — Так что, думаю, свадьбу придётся перенести. На недельку раньше. Чтобы слухи не поползли ненужные. — Я никогда не выйду за тебя! — прошептала Мираэль, и даже шёпот не скрыл ненависти, вложенной в слова. — Я лучше умру! — О, нет! — Вайлан резко подался вперёд и схватил её за подбородок, стиснув до такой боли, что Мираэль застонала. — Сначала ты родишь мне наследника. А потом… о, я весьма милостив. Ты можешь заслужить быструю смерть. Мне, в общем-то, вовсе не нужно ярмо в виде жены.       Мираэль, будто онемев, следила за тем, как Вайлан, покачиваясь и посмеиваясь, выходит. Слышала, как щёлкнул замок. Некоторое время тупо смотрела на дверь. Но спазм боли привёл её в чувство. Её заперли… как пленницу? В родном доме?! Неужто Вайлан говорил правду и отец попытался отменить свадьбу… и у него не будет выбора, когда юноша предоставит ему доказательство. Его единственная дочь обесчещена, и дабы не покрыть славное имя Саттиника позором, он принудит её выйти за Вайлана. Нет… Нет!       Мираэль попыталась встать и ощутила пронзительную боль между ног. Дети? Не дождёшься, выкормыш дремора!        Частью апартаментов, в которых проживала Мираэль, были не только ванная и гардеробная комнаты, но и мини-библиотека, комната зачарований и алхимии, а также дуэльная комната, где девушка оттачивала магические практики, так как после смерти матери учителя у неё не было. Мираэль доковыляла до двери в алхимическую комнату, едва не падая от боли и вида крови, медленно и щекотно текущей по бёдрам. Пошарив среди множества свитков с рецептами, она, наконец, нашла нужный: «Против зачатия». Это был не мамин, его Мираэль сама купила, причём недавно и тайком от отца — как делала в последнее время многое. И хорошо, что купила — хотя даже помыслить не могла, что придётся использовать его в таких обстоятельствах. Но, как говорится, человек предполагает — боги располагают.       Прогоняя пелену перед глазами, Мираэль поочерёдно доставала нужные ингредиенты и ставила их на рабочий стол. Затем принесла воды, а когда брала с верхней полки шкафа ступку, то едва не выронила её из резко ослабевших пальцев. Пришлось привалиться к шкафу, упираясь подрагивающими ногами в пол и удерживая тело в вертикальном положении. Мираэль подождала, пока слабость схлынет, а заодно послушала, не возвращается ли жених. Но всё было тихо, а потому она продолжала.       Основой для будущего варева послужило зелье исцеления болезней. В него Мираэль, следуя рецепту, добавляла через определённые промежутки времени растёртые в порошок или нарезанные ингредиенты. Откровенно говоря, Мираэль боялась принимать белянку, пусть и в составе зелья. Но нежелание забеременеть перевесило даже страх смерти, и поэтому, едва зелье настоялось (на это потребовалось не более трёх минут), одним духом выпила его.       От ощущений перехватило дыхание. Зелье, не подвергавшееся термической обработке, казалось раскалённой лавой. Огненный поток влился по глотке, невыносимо её обжигая, ноги снова подкосились, и Мираэль на этот раз не удержалась — рухнула на пол, больно ударившись коленями. Схватившись одной рукой за живот, она закусила край того, что раньше было её сорочкой, до хруста зубов и цветных пятен под крепко зажмуренными веками. О, прекратите эту боль! — молилась она безмолвно и горячо. — за что же Девятеро так прогневались на неё?       Свернувшись в клубочек в бессильных попытках унять боль, совсем потеряв счёт времени, Мираэль какое-то лежала на деревянном полу лаборатории. Затем боль прервалась так резко, словно загасили свечку, и Мираэль, прислушиваясь к ощущениям, медленно и осторожно встала на дрожащие, словно у новорождённого оленёнка, ноги.       В алхимической комнате кроме основной атрибутики стоял жестяной умывальник, имелись несколько вёдер с водой. Правда, вода в них была холодной, но выбирать не приходилось. Мираэль старательно смыла следы надругательства, морщась от холода и боли, и молясь, чтобы внутри не осталось ничего. Ведь она потратила примерно шесть минут на приготовление зелья, и вдруг… вдруг опоздала? Ей так хотелось вывернуть себя наизнанку и выполоскать внутренности, осквернённые вторжением! Стоило Мираэль об этом подумать, как её и вправду вывернуло. Не совсем так, как она желала, но не менее болезненно и отвратительно. Она испугалась бы, но знала, каким будет действие зелья, и успела наклониться над ведром.       Представьте себе зелье, которое при принятии вызывает вышеописанную боль, а потом проникает в самую суть женского существа, вбирая в себя, подобно абсорбенту, все частички мужского семени, что не успели достигнуть «точки невозврата». И затем всё это устремляется наружу. Через рот.       Мысль об этом отвратительна. Это само по себе очень и очень больно. Но это необходимая боль. Чем быстрее примешь зелье после — нет, не секса в данном случае, и тем более, не занятия любовью — соития, тем больше вероятность, что будет уничтожено всё детонесущее семя, да и бесполезное тоже. В этом преимущество данного зелья. А также в том, что готовится оно крайне быстро, ведь порой счёт и правда идёт на минуты.       Мираэль надеялась, что успела. И что в ведре перед ней сейчас всё, до капли, все частички Вайлана. Дурно пахнущее месиво многих оттенков зеленовато-серого цвета, с кровавыми вкраплениями, вызвало новый рвотный рефлекс. Но она уже и так была опустошена. Находясь почти в полуобморочном состоянии, Мираэль вышла из алхимической комнаты, озираясь и думая, что бы ещё забрать с собой. Взгляд упал на дверь в дуэльную комнату.       Магия. Почему… Почему она не воспользовалась магией?! — в ужасе подумала Мираэль. Она же могла… МОГЛА! Господи! Дура! — слёзы бессильной обиды хлынули из глаз, и Мираэль закусила губу, проклиная свою тупость и ненавидя. Себя, Вайлана, весь этот проклятый мир. За что?! — И что это мы тут делаем?       О Акатош! Погрузившись в самобичевание, она не услышала, как вернулся Вайлан! Но одного только звучания его голоса хватило, чтобы на смену отчаянию пришла ярость. С трудом подавив желание шарахнуться, Мираэль враждебно буркнула, даже не оборачиваясь: — Не твоё дело.       Когда холёная ладонь жениха легла на шею, хранившую следы его страсти, остатки выдержки Мираэль отказали. Круто развернувшись, отчего голова закружилась, Мираэль обеими руками оттолкнула от себя Вайлана, посылая магический импульс к ладоням. В результате толчок оказался телекинетическим ударом средней силы, но и этого хватило, чтобы имперца отшвырнуло на другой конец комнаты, где он приложился головой о стену и замер у стены сломанной куклой. — Надеюсь, я тебя убила! — прошипела Мираэль с ненавистью, и, приблизившись, поступила совсем не по-женски — смачно плюнула прямо на лицо мужчины и добавила ему несколько пинков по рёбрам. Сейчас ей хотелось устроить в своих апартаментах локальный конец света, выжечь его ко всем дремора — вместе с Вайланом, вместе со всеми воспоминаниями. И лишь мысль о том, что убийство отрицательно скажется на её отце, остудил пыл рассвирепевшей Мираэль. — Paralysis! — заставив себя успокоиться, сказала она, указав в сторону тела Вайлана и с удовлетворением видя, как вокруг него замерцал бледно-зелёный кокон — заклятие временного паралича сработало. Будь ты навечно проклят, ублюдок, — подумала Мираэль, накидывая на тело имперца одеяло для перестраховки. Потому что когда Вайлан придёт в сознание, паралич не помешает ему видеть и осознавать происходящее. А уж этого ей точно не нужно.       «Меня не найдут. Я не вернусь!» — Мираэль, гоняя в голове эти две фразы, их же бормотала себе под нос, спешно собираясь. Луны были близки к горизонту, и звёзды уже гасли. У неё мало времени, если она не хочет быть замеченной — поняла Мираэль. Она со всей возможной быстротой переоделась, старательно игнорируя боль, посмотрела на себя в зеркало. Плотные кожаные штаны на мягкой подкладке, высокие сапоги и свободная туника с мягким поясом прекрасно задрапировали фигуру, скрывая любой намёк на женственность. Но что-то всё равно было не так. Рассматривая себя, Мираэль силилась понять, что же именно ей не нравилось. Руки потянулись к гребню — причесать волосы, что до сих пор были встрёпаны — и замерли на полпути.       Она отращивала их всю жизнь с бесконечным терпением и любовью. Теперь мягкие волны струились по спине, доставая до ягодиц. Они имели характерный для нордов цвет — цвет золота. Но оттенок был не глубокий и тёплый, а скорее холодный и светлый, на два-три оттенка не дотягивающий до белого. И вот они, её гордость и богатство, могли стать существенной помехой в будущем.       Тяжело вздохнув, Мираэль выдвинула ящик туалетного столика, в котором у неё хранились предметы для рукоделия. Не то чтобы Мираэль любила шить или вязать, вовсе нет. Она один раз попробовала, ещё в детстве, да так и бросила, оставив нитки, ножницы да иголки пылиться в самом нижнем ящике. Родители не настаивали, хвала Девятерым. Но избавляться от «хлама», как она сама называла все эти приспособления, Мираэль не спешила. К тому же там были ножницы — и вот они в кои-то веки пригодились.       Смочив водой гребень, Мираэль тщательно расчесала волосы, разделила прямым пробором и перекинула вперёд. Волосы были густыми, поэтому каждую половину пришлось разделить ещё надвое. Ещё раз вздохнув, скорбя о предстоящей потере, Мираэль определилась с длиной, которую оставит, и принялась стричь. Одна за другой влажные пряди падали на заблаговременно подстеленный шёлковый платок. Время от времени Мираэль отвлекалась от стрижки, собирала клочки волос, что попадали мимо платка, затем возвращалась к делу, тоскливо глядя в зеркало.       Понятное дело, что стрижка вышла отнюдь не модельной. Кончики волос не доставали теперь пары сантиметров до плеч — стандартная длина, удобно убрать в хвост или пучок. Только с чёлкой Мираэль переборщила — за уши её заправить теперь сложновато, но тут уже помогли заколки.       Прибрав за собой, Мираэль завернула волосы в платок, как следует их утрамбовав. Ноша вышла вполне весомой, несмотря на то, что волосы успели высохнуть. Мираэль вымыла гребень и спрятала его в сумку. Затем облачилась в плащ и, глянув в зеркало, убедилась, что не зря она его не выкинула в своё время. Это была старая, давно вышедшая из моды вещь — на белом волчьем меху, с глубоким капюшоном и полумаской для нижней части лица. Всё это было предназначено для защиты от зимних холодов, а сейчас к тому же сослужило добрую службу, сделав Мираэль вовсе неузнаваемой. В серебряной овальной глади отразился кто угодно, только не семнадцатилетняя девчонка. Фиал на цепочке уже покоился на её шее, спрятанный под одеждой.              Выходя из комнаты, Мираэль бросила взгляд на тело Вайлана. Одеяло не позволяло понять, очнулся он или нет, а проверять она не собиралась. Вместо этого Мираэль обновила чары паралича, продлив его действие ещё на пару часов, и вышла, заперев комнату.       Зная, что страже досталась своя доля горячительного, Мираэль тем не менее старалась двигаться тише, иногда стискивая зубы от вспышек боли. Она прокралась в столовую и обнаружила, что отец по-прежнему спит за столом. Непонятно было, куда Вайлан дел простынь, если хозяин дома не проснулся?       Но искать было некогда, поэтому Мираэль бросила ключ в огонь очага и обратила на спящего отца взгляд, полный горечи и сожаления. Вытянув из платка с волосами одну прядь, Мираэль засунула её в нагрудный карман парадного костюма отца. Это далось ей нелегко — как физически, так и душевно, — и счастье, что отец спал просто беспробудно. Мираэль поняла, почему, когда из любопытства вгляделась в донышко пустого кубка. В вино явно было добавлено снотворное, оставляющее осадок. Очень… предусмотрительно со стороны Вайлана. Такие же осадки обнаружились в кубках прочих пирующих. Мираэль подумала, что это даже хорошо — а ну как пьяный женишок решил бы разделить её тело с друзьями? Брр! Сомнительно, что она вообще выжила бы.       Подумав о снотворном, которое сама приготовила для жениха, Мираэль горько усмехнулась. А ведь она считала Вайлана бесхитростным, и в итоге сама попалась в искусную ловушку. Вот что значит — недооценить противника.       Огонь в очаге вспыхнул ярче, приняв подношение. По комнате поплыл характерный запах, который сопровождает горение шёлка и волос. Испугавшись, что этот запах может разбудить кого-то из присутствующих, Мираэль поспешила задушить в себе сентиментальные порывы и покинула дом. ****       Для побега Мираэль выбрала одну из отцовских лошадей. С каким сожалением она оставила своего айлейдца Кватча! Но этот конь был слишком узнаваем, как-никак племенной жеребец, к тому же редкой серебристо-буланой масти. Лошадей такой масти на всю Империю пять голов, и лишь одна из них — в окрестностях Брумы. Да и по пещерам с конём не поплутаешь. Так что лучше пусть остаётся тут, в безопасности. Перед уходом Мираэль зашла в стойло любимца и минуты две трепала и гладила его, то ероша гриву, то стискивая сильную шею обеими руками. Про себя же она истово умоляла богов о том, чтобы проклятая зараза не коснулась этого коня. Пусть в её жизни произойдёт хоть что-то хорошее, жалко, что ли? Кватч беспокойно водил ушами, тыкался бархатистым храпом, словно понимал, что происходит нечто непоправимое. Когда хозяйка покинула его стойло, айлейдец подошёл вплотную к закрывшейся двери, прижался модой к решётке и тихо коротко заржал. Мираэль оглянулась, послала жеребцу воздушный поцелуй и почти выбежала из конюшни, силясь проглотить ком, застрявший в горле.       Удачно смешавшись с обозниками, что в несусветную рань везли из города товар, дабы успеть в другие графства к торговому часу, Мираэль покинула город и направилась к огороженным сочным лугам, на которые выгоняли скот и лошадей в ночное. Пастушьи собаки запах Мираэль знали — ни одна не тявкнула, а выбрать лошадь, отошедшую дальше всех, было просто. Тем более, что это оказалась главная кобыла из их табуна, Фреза. Мираэль дала ей обнюхать себя, узнать запах хозяйки, и тихо-тихо посвистела по-особому в чуткое ухо — отдала приказ следовать за собой. Умная лошадь повиновалась, выйдя через открытые Мираэль воротца в дальнем углу пастбища. Сумрак проходящей ночи надежно скрыл то, как взобравшись на широкую спину тёмно-гнедой лошади, Мираэль полевым галопом помчалась на восток. Высокая трава примыкающих к перелескам лугов, по которой поначалу ехала беглянка, погасила стук копыт. Саднящая боль между бёдер почти не чувствовалась — по крайней мере, не так ярко, как могла бы, потому что смазать себя заживляющей мазью Мираэль вообще не додумалась. Ну, позже сделает, а пока для неё было главным не свалиться на всём скаку, учитывая, что мягкие кожаные штаны нещадно скользили по гладкой шерсти животного. На знакомой развилке Мираэль повернула лошадь налево. Она не оборачивалась, не прислушивалась — просто мчалась, сломя голову, успевая лишь сворачивать, куда надо. И благословлять небо за то, что сейчас не зима, а следы копыт на камне главного тракта не останутся. Конечно, существовал вариант, что её будут искать с собаками — но к тому времени она будет далеко.       Только проехав статую Часового, Мираэль стала внимательней. Она слышала, здесь водятся огры и великаны, но до самой пещеры ни одного не встретила. И слава Акатошу. Соскользнув с лошади с еле заметной гримасой — скачка всё же сказалась — Мираэль повернула то и дело встряхивающее гривой животное мордой к дому, погладила по шее: — Домой, Фреза, — и шлёпнула по крупу. Гнедая, всхрапнув, пустилась трусцой, вскоре скрывшись вдали. Мысленно Мираэль порадовалась, что её отец после отставки увлёкся обучением лошадей. Защита всадника, самостоятельный возврат домой в экстренных ситуациях и прочие необходимые для выживания элементы. Всему необходимому табун учился под чутким руководством главы семьи и профессиональных тренеров буквально с рождения. А потому можно было не сомневаться — Фреза, признанный матриарх их табуна и мать самых лучших айлейдцев в округе, не свернёт, вернувшись точно на пастбище. Если, конечно, не наткнётся на хищников на обратном пути. А поскольку ворота пастбища за собой Мираэль закрыла, то пастухи решат, что лошадь перепрыгнула изгородь — что, впрочем, не так уж и сложно.       Стоя у входа в пещеру, Мираэль наколдовала светящийся шарик, под которым вновь просмотрела план комплекса пещер. Затем она опустилась прямо наземь, снимая плащ и открывая сумку. Флаконы с зельями располагались на стенках сумки, для каждого флакона был отдельный кармашек, фиксирующий свою ношу. На всякий случай Мираэль сложила плащ мехом наружу и запихнула его в сумку так, чтобы он ограждал зелья от соприкосновения с остальным барахлом в сумке, создавая безопасную зону густым мягким мехом. Затем Мираэль накинула на сумку чары облегчения веса и вернула её на спину. Предварительно она, правда, сняла со спины ножны полуторного железного меча. Это было единственное оружие, которое взяла с собой Мираэль. К тому же — это был подарок отца на четырнадцатилетие.       Мираэль показалось справедливым, если с ней будут памятные вещицы от обоих родителей. А уж то, что памятная вещь от отца оказалась оружием — не более, чем совпадение. Удачное, надо сказать, поскольку до побега с пустыми руками Мираэль всё же, хвала Девяти, не додумалась, а идти в оружейную попросту не осмелилась. Подбор оружия мог занять непозволительно много времени, а свой меч всегда рядом, к тому же привычек. Выбор был более чем очевиден и удачен — меч при длине в 86 сантиметров весил немногим больше килограмма и лишних помех не создавал — ни в руках, ни в ножнах, расположенных наискось на спине. При этом клинок был на совесть заточен, хотя обладал широким лезвием и в целом больше подходил для рубящих ударов, чем для колющих. Впрочем, сейчас это было не важно. Гораздо важнее была возможность вообще не пускать меч в ход, но всё же лучше держать его в руках. Прощальное письмо отцу так и осталось ненаписанным. 16-е Последнего зерна — 17-е Последнего зерна