— Гермиона, дорогая! Гермиона! Вставай! — звонкий голос мамы сообщает о наступлении нового дня, но мне не хочется спугнуть сладкую дремоту. Я ещё очень далеко... В царстве снов: цветных и ослепительно-ярких… Там, где бережно хранятся мои самые сокровенные мечты, абсолютное счастье моментов, которые теперь кажутся далёкими и недосягаемыми. Словно они нашли своё пристанище там, где нас уже нет и не будет никогда — в беззаботном детстве. Ведь вчера мне исполнилось восемнадцать.
— Гермиона! — повторяется несколько жёстче.
Но я по-прежнему не хочу возвращаться в реальность. Что-то внутри меня умоляет досмотреть сон, будто если я прерву его — наступит конец света, или, в крайнем случае, произойдёт нечто ужасное.
Моё имя звучит опять. На этот раз оно режет по ушам так, что мне кажется, ещё одна попытка достучаться до моей дремлющей совести, и мама сорвёт голос. А всё потому, что это первая ночь без кошмаров за лето, единственная возможность убежать от жестокой реальности. Мне страшно просыпаться.
Я беспомощно цепляюсь за спасительный островок сна, но слышу, как торопливые шаги стремительно приближаются к моей комнате. С каждой секундой они всё отчётливее, с разочарованным вздохом быстро стаскиваю с себя одеяло, сажусь на кровать и убираю непослушную прядь волос за ухо. Не хочу, чтобы со мной нянчились или упрекали.
И вот — дверь резко отворяется, а из-за неё выглядывает лицо матери с явным выражением недовольства. Она хмурится, поджав губы… И даже мягкий свет августовского солнца не способен сгладить появившиеся из ниоткуда морщинки. Мама медлит, заходить не торопится. Лишь пристально смотрит на меня, пытаясь отыскать причину такого наглого непослушания, ведь мы обе знаем, я веду себя так крайне редко.
— Ну что, мам? — мои слова звучат грубее, чем я предполагала, ещё и с характерной утренней хрипотцой. Этот тон противен мне самой, и я тут же бросаю на маму виноватый взгляд. Мне становится стыдно оттого, что я веду себя как капризный подросток. Надеюсь, мама меня поймёт.
Её лицо по-прежнему напряжено, но она решается зайти внутрь.
— Выгляни в окно. Уже полдень, а ты всё никак не проснёшься, — в её тоне слышен едва заметный упрёк, а взгляд падает на аккуратную стопку книг, лежащую на столе.
Я понимаю мамино раздражение и теперь разделяю его. Прежняя Гермиона Грейнджер никогда бы не позволила себе спать до полудня. Что со мной происходит?
Мне нечего сказать в ответ. Я мило морщу носик, потираю глаза и снова борюсь с непослушной прядью. Мама ласково улыбается, для меня это лучший признак прощения. Затем она достаёт что-то из внутреннего кармана халата и протягивает это мне.
— Письма? От кого они? — теперь хмурюсь я. Всё лето я не получала писем. Ни одного.
— Одно от Гарри, а второе из Хогвартса… Сама посмотри, — тёплая улыбка не сходит с лица мамы, и я очень благодарна ей за это, ведь сама готова расплакаться.
Я небрежно складываю послания в нижний ящик тумбочки, руки дрожат от злости.
Кажется, мама замечает резкую перемену в моём настроении и ещё раз спокойно обводит взглядом идеально прибранную комнату, а затем неторопливо выходит в коридор.
Натягиваю махровый халат и возвращаюсь к письмам. Мне всё же хочется их прочесть. Первым под руку попадает письмо от Гарри. Прочитав строку «От: Гарри Джеймс Поттер», из-за злости и обиды щеки начинают гореть.
Какого чёрта?! Не писал всё лето, не ответил ни на одно письмо, а к двадцать третьему августа пробудились дружеские чувства, да? Вспомнил?
Во мне вскипает желание ударить кого-нибудь, а лучше сразу убить.
Внутри всё переворачивается от обиды, мне не с кем поделиться своими переживаниями, они застряли где-то в горле и провоцируют тошноту. Некоторые вещи я просто не могу обсуждать с родителями, это было бы неправильно. У них и без того проблем хватает, не хочу создавать им новые. Конечно, они знают в общих чертах о том, что сейчас творится в волшебном мире, но страшные подробности им ни к чему. С каждым днём зависимость маглов от волшебников становится ощутимее, это чувствуют все. Пожиратели Смерти ради забавы приносят в жертву беззащитных, ни в чём не повинных людей. Идёт охота на семьи маглорождённых волшебников.
Мне больно осознавать, что сейчас, когда необходима поддержка, друзья отвернулись от меня. Почему они не пишут, почему не выходят на связь? Даже если на то есть весомая причина — они не должны так поступать. Друзья так не поступают.
Мысленно упрекнув Гарри с Роном, я откладываю первое письмо до «лучших времён» и беру второе. Получать письма из Хогвартса особенно приятно. Так было всегда. Невольно вспоминаются строки:
«Дорогая Мисс Грейнджер,
Мы рады вам сообщить, что вы приняты в Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс»…
Злость отступила, будто её и не было, а на лице появилась ностальгическая улыбка, с оттенком светлой печали… Ведь то время не вернуть, мне больше не одиннадцать, я никогда не испытаю те непередаваемые эмоции, когда узнала, что обладаю магическими способностями, не почувствую того изумления, когда увидела огромный древний замок, Распределяющая Шляпа не отправит меня на Гриффиндор, не вернуть уже тот день, когда я познакомилась с Мальчиком-Который-Выжил, подружилась с ним и Роном.
Детство ушло… На дворе война, в которой нельзя отступать, если не хочешь умереть. Либо убьешь ты, либо убьют тебя. Такова судьба — за короткое время повзрослеть на десяток лет. У меня нет выбора. Я должна бороться.
Неуверенно открываю бумажный конверт и достаю приятный на ощупь лист, сложенный вдвое. Пальцы снова дрожат. Откуда эта пугливость, Гермиона? Откуда этот страх?
Я панически боюсь, что школу закроют, и Хогвартса не станет. Что бы там ни происходило, даже если кресло директора займёт сам Волан-де-Морт. Главное вернуться, остальное — пустяки! За все эти годы волшебный замок стал родным домом. Там я выросла, обрела друзей и столько всего узнала. Последний год обучения… Последний миг… Последний шанс что-то поменять. Время будто песок ускользает сквозь пальцы…
Я должна вернуться и отстаивать свою идею, защищать и бороться за всё, что мне дорого. Чтобы не пострадала больше ни одна семья, где родители волшебника — маглы. Чтобы прекратилось это несправедливое превосходство чистокровных. Нужно остановить безумие, охватившее Великобританию, доказать, что и грязнокровки являются полноправными волшебниками. Я нуждаюсь в Хогвартсе, и больше всего на свете хочу, чтобы Хогвартс также нуждался во мне. Мне принципиально важно туда вернуться. Несмотря на обстоятельства, как бы опасно там ни было.
Глубоко вздохнув, тем самым остановив подступающие слезы, я принимаюсь читать:
«Дорогая Мисс Грейнджер!..»
От удивления я качаю головой. С нынешними порядками было бы не странно увидеть: «Мисс грязнокровка» или нечто подобное.
Так, идём дальше…
«…Мы рады известить вас о том, что со следующего учебного года вы назначаетесь старостой школы. Мы уверены, что вы достойно справитесь с обязанностями, прилагающимися данной должности, и ваш труд пойдёт во благо школы».
Чувствую, как сердце наполняется искренней радостью, почти детской, и я крепко прижимаю прочитанное письмо к груди. Хоть этого никто не знает, но уже давно моей мечтой было получить должность старосты. Я изо всех старалась проявить себя с лучшей стороны. Тем более у старост есть некоторые привилегии, которые могут мне очень пригодиться, особенно в предстоящем году.
Далее в письме указаны обязанности старост, которые я знаю наизусть уже не первый год. Ну и, безусловно, для красивого завершения — пожелание удачи и поздравление с назначением. Последняя строка вынуждает меня сморщиться. Она вовсе не удивила, но вызвала явную неприязнь.
А именно:
«С наилучшими пожеланиями, директор школы — Северус Снейп».
Я едва заметно вздрагиваю, когда в голове возникает мрачный образ бывшего зельевара. Не могу сказать, что ненавижу его, хотя Снейп — человек со столь отталкивающей энергетикой, что даже от его имени, написанного чернилами на бумаге, веет неимоверным холодом. Будто взгляд чёрных глаз, полных презрения, сверлит самую глубину моего сознания. Не хочу этого признавать, но, кажется, я боюсь его.
Я отвлекаюсь от мыслей о Снейпе и внимательно перечитываю письмо дважды, всё ещё не веря в такую удачу. Мало того, что я вернусь в любимую школу, так ещё и совсем скоро воплотится моя детская мечта. И плевать, что директор — Снейп, а профессорами назначат кого-нибудь из пожирателей. Главное — я знаю, чего хочу, и теперь меня не остановит никакая сила. В моей гриффиндорской сущности пробудилась такая неистовая отвага, что я готова бросить вызов Беллатрисе Лестрейндж — особо фанатичной участнице «чистки» грязнокровок, приспешнице Того-Кого-Нельзя-Назвать; и сложно сказать, кто из нас в панике уносил бы ноги.
Взглянув на часы, я возвращаюсь в реальность. С момента моего пробуждения прошло целых сорок минут. Кажется, я сегодня не выйду из комнаты.
Внезапный прилив положительных эмоций заставил меня закрыть глаза на один нюанс. Всем известно, что старосты школы работают в паре — юноша и девушка.
Это неотъемлемое правило старост. Я на миг задумалась, что это может быть не только Гарри, Рон, ну или, в крайнем случае, Невилл Лонгботтом, которого часто недооценивают и вряд ли поставят на эту важную должность. Напарником может оказаться кто угодно. Возможно, что это будет недоброжелатель или даже враг.
***
Стоял дивный летний денёк, и я решила прогуляться, что делаю теперь крайне редко. Стало рискованно выходить на улицу, показываться на людях. Даже сейчас — среди белого дня — взяла с собой волшебную палочку, на тот случай, если вдруг придётся защищаться. Разумеется, не изменяя своим принципам, я не теряла времени на каникулах даром. Собирала информацию, которая могла быть полезна Отряду Дамблдора, находила новые заклинания и выписывала нужные в блокнот.
Вернувшись с прогулки, я обнаружила в саду газету. Статья на первой странице гласит: «Новые жертвы — Новая кровь». Как же я устала от этого… Каждый день видеть подобное в прессе. Это страшно — видеть имена людей, которых знала лично, в списке погибших. Мне не понаслышке известно, что Тёмный Лорд беспощаден, а всё происходящее — дело рук пожирателей. Но с тем, что убийства стали ненаказуемыми, а насилие является нормой, я никак не могу смириться. Горько осознавать, что в этот миг я одна в этом огромном мире — жестоком и беспощадном. Который тонет в крови и погряз в преступности… Ведьма, которая буквально вчера достигла совершеннолетия, чьи родители маглы. Одна из тех, кого называют унизительным словом «грязнокровка». Таких, как я, отлавливают, пытают и истребляют.
Я устала от своего бессилия. И так слишком долго держала все в себе, но теперь не могу. Сама не понимая, зачем это делаю, хватаю злополучную газету и разрываю её на мелкие кусочки. Затем бросаю обрывки на асфальт и яростно топчу. Во мне взыграл гнев, смешанный со злостью и болью. Не это ли зовётся безысходностью? Тонкие струйки слёз катятся по щекам… Я больше не сдерживаюсь, даже гриффиндорцы не стальные.
***
Робкие лучи солнца освещают небольшую уютную комнату, и я невольно улыбаюсь, приоткрыв глаза. Они явно до сих пор красноватые, я чувствую, как лицо припухло от рыданий, а мелкие ранки на губах щиплет от соли. Я не помню, сколько плакала, как оказалась в спальне и когда уснула. Такое со мной впервые.
Я лежу на покрывале, в уличной одежде, значит пришла сюда сама. Надеюсь, меня никто не видел в таком состоянии. Родители спят, ещё слишком рано. Я пользуюсь моментом и проскальзываю в коридор, а затем прохожу в ванную, чтобы умыться. Прохладная вода приятно освежает кожу, но этого недостаточно, чтобы скрыть следы вчерашней истерики. Я уже сто раз пожалела, что дала волю эмоциям. Никто не должен увидеть мою слабость.
Возвращаюсь в комнату и поправляю мятое покрывало — признак ночной возни. Скорее всего, мне опять снился кошмар.
Пытаюсь себя отвлечь и вытаскиваю письмо Гарри из-под подушки. Оно небольшое, но его содержание настораживает. Там говорится:
«Здравствуй, Гермиона! 1-го сентября в 9:30 встречаемся во „Всевозможных Волшебных Вредилках“. Мы с Роном кое-что решили, это важно. Нужно обсудить. Будь аккуратна.
До встречи, Гарри».
Всё это кажется мне странным.В предыдущие годы наша «золотая» троица отправлялась на вокзал вместе из «Норы». Хотя, что говорить, если обычно я проводила там всё лето, а тут ни ответа, ни привета.
Гарри с Роном приняли решение, которое является важным… С каких пор они решают что-то без меня? Почему они так отдалились, не смотря на то, что раньше мы всегда шли рука об руку?
— Святой Мерлин, что же происходит… — шепчу я неестественно-тонким голосом.
Впервые в жизни я чувствую себя самой настоящей дурочкой, зверьком, загнанным в клетку. Ох уж эта поттеровская привычка говорить кратко — намёками, загадками.
***
Всю неделю я пытаюсь найти ответы на свои вопросы. Книги ушли на второй план, теперь мне вообще не до них. Опять эти газеты… Жуткие статьи, смерти, которые маглы не могут объяснить. Но статья о жестокой расправе над семьей студентки с Хаффлпаффа стала последней каплей.
Я остро осознаю, что моим родителям грозит смертельная опасность. На них ставки втрое выше, потому что их дочь — подруга Поттера, грязнокровная активистка Отряда Дамблдора. Хуже не придумаешь. Больше не могу быть сильной. Держать себя в руках я буду в школе, где нельзя позволить себе слабину. В моей голове родилось и крепчает решение, которое я должна принять в одиночку — не ради себя, а ради них, самых дорогих людей в жизни — родителей. Я должна уберечь их любой ценой, они должны жить… Для этого мне нужно исчезнуть из их жизни навсегда.
И всю эту неделю я прощаюсь с детством, думая и передумывая тысячу раз, но, в конце концов, решение остаётся неизменным. Я собираю всё необходимое в небольшой чемодан, в руках — волшебная палочка, торопливо спускаюсь на первый этаж, где сидят родители. Я всё просчитала, всё продумала. Но мне так тяжело… Сомнение, что было прежде, сменяет грусть.
И вот они передо мной — сидят рядом и смотрят телевизор, держась за руки. Такие счастливые, такие родные… Этих людей я люблю больше всего на свете, больше жизни. Именно поэтому я решилась на этот шаг, чтобы дать им возможность выжить.
Руки трясутся так, что я вот-вот уроню палочку, сердце бешено стучит и обливается кровью, но я не позволяю себе заплакать. Так будет лучше. Так сейчас нужно. Будь сильной, Гермиона. Я почти не чувствую рук, они заледенели, но всё же поднимаю палочку на родителей и шепчу пересохшими губами:
— Обливиэйт…
Пока родители приходят в себя после заклинания, заставляющего забыть, я избавляюсь от всего, что может напомнить им обо мне. Мы заранее договорились с тётей из Австрии, что та заберет их к себе.
Вот и всё. Здесь больше ничего от меня — уничтожены все вещи, сожжены фотографии. Один только мой запах, витающий в воздухе… Но и его они не вспомнят. Меня для них впредь не существует. И семьи у меня больше нет.
Я гордо вскидываю голову, но на самом деле это очередная попытка сдержать слёзы. Я чувствую силу, которая даётся ценой огромной потери. Этот шрам навсегда останется в сердце, он не залечится ничем: ни временем, ни другими людьми. Я аккуратно закрываю за собой дверь и выхожу на улицу. Холодный ветер дует в лицо и пронзает насквозь так, что я не чувствую тела, волосы лезут в рот, в глаза. Но я не обращаю на всё это никакого внимания. Это новый старт. Начало новой жизни.
Поймав «Ночного Рыцаря», я отправляюсь на вокзал. Сон не приходит. Перед глазами мелькают огни ночного Лондона, вокруг мирно спят другие пассажиры автобуса. А я вновь сильная, и улыбаюсь всему — хорошему и плохому, что мне предстоит пережить.
Я уверена.
Я боец.
Я готова.
