***
— Кто это?! Что за аборигены, мать вашу? — Вот это?.. — Выходят из транспораторной. Быть не может! Наш капитан! Вот это ащащ… — Прошу Вас, дамы, держите себя в руках. — Эй, Чехов, идите сюда! Похоже у нас тут снимают вулканского Тарзана. — Доктор, я попросил бы… — Да ладно тебе, Боунз… ай… чо сразу гипошприц… ну хорошо, хорошо. — Ложитесь оба, мне надо Вас осмотреть. На Вас наверное полно чужеродных бактерий. Коммандер, у Вас щеки позеленели. И сердцебиение усиленное. На что Вы там смотрите? Джим облизывает палец? У него там кровь? Щас всех спасем… палец тоже спасем, не оторван же, тоже мне, событие.***
— Нам надо поговорить. — Да, капитан? Кирк покосился на внимательно слушающего Космос и не только офицера связи Ухуру. — Не сейчас. Крохотная пауза перед ответом показала, что Спок заметил реакцию капитана на Ниоту. — Я буду к вечерней партии в шахматы в вашей каюте ровно в двадцать ноль — ноль. Коммандер грациозно повернулся и исчез в неизвестном направлении. Такие исчезновения и участившиеся неловкие ситуации стали повторяться довольно часто. А поговорить надо было. С тех пор, как в кабине транспортатора появились возбуждённые Кирк и Спок в экзотической дикарской одежде, слухам и сплетням не было конца, а у старших офицеров появились проблемы. Йомен Вежбовски шла на поправку. Командованию был выслан подробный отчёт о не запланированной экспедиции; наверху не одобряли за самоуправство, но в виду нахождения особо ценных видов флоры даже хвалили. С найденными экземплярами следовало провести эксперименты. Спок совсем загонял свой научный отдел, мотивируя это тем, что первичные результаты экспериментов должны быть готовы к моменту прибытия на базу Йорктаун. Там ему предстояло прочитать доклад для научного сообщества. Хикару Сулу просто влюбился в «цветок времени» (название так и пристало к нему). Оказывается, жидкость внутри (благополучно смывшаяся с капитана), меняет структуру молекул любого вещества таким образом, что при определённом воздействии оно стареет или молодеет. И это открывало очень интересные перспективы. Йомен Вежбовски на второй день по возвращении Спока и Кирка смогла поблагодарить их лично. Правда, пожаловалась на бессонницу и плохое настроение. На отсутствие аппетита. На Боунза с его заботой. На отсутствие у красивой девушки возможности развлечься на корабле, полном занятых мужчин. — Да, да… — Кирк морщился, смотрел в сторону и унесся на мостик. Жизнь привычно входила в свою колею. Но… Они ещё не знали, что все безвозвратно изменилось. А странности начались сразу по возвращении. Во — первых, они со Споком постоянно натыкались друг на друга. В столовой. В тренажерном зале. У Скотти. У Боунза. Один как будто знал, где находится второй. Ну или что- то в нем это знало. Встретившись, они подозрительно пялились друг на друга — Кирк широко раскрывал голубые глаза, Спок вздергивал изящную бровь. Расходились по делам. Чтобы через пять минут встретиться… в лифте. Во — вторых, они не могли друг без друга долго: начиналась ломка. Это странное качество обнаружилось не сразу. И накалило обстановку до предела. Кирк стал таскать помощника с собой всюду, приказывал сопровождать себя, находил предлоги для таких действий. — Вы в инженерный? Я с Вами. — А вон Спок идёт… куда? В лабораторию? Давненько я не был в лаборатории. — Слушай, Спок, я тоже в гамма — смену, мне так удобнее. Ухура и Боунз заметили эти странные изменения в поведении старших офицеров, и каждый со своей стороны пытались выяснить, в чем дело. Спок и Кирк, обалделые каждый в своей манере, только огрызались: — Боунз, отвали, сам ничего не пойму… Пошли выпьем. — Недостаточно данных, Ухура. — Я… поем сегодня с тобой? — робко поднимает Джим синие глаза. — Я не против, капитан. — у Спока на лице появляется тщательно скрываемое довольное выражение. — Но Вы же обычно едите с доктором… — Он не голоден, — дверь распахивается, пропуская несущегося к репликатору Маккоя с безумными глазами. Спок, проведя один час своего свободного времени в лаборатории за замечательным экспериментом, внезапно останавливается и… замирает. В мире логики и спокойствия появляется ощутимая брешь… крошечная алая точка… Джим… где он и что он делает? Найти Джима и успокоить яростно грызущую изнутри, абсолютно нелогичную жажду! Спок анализирует, думает, прислушивается к себе. Сознание его, укрепленное медитациями, по — прежнему считает капитана одним из самых импульсивных нелогичных и непонятных существ, разрушающих его внутреннюю душевную гармонию. А подсознание…так сильно Спок тосковал только по матери, но здесь жажда ещё сильнее, она на физическом уровне, она как огонь, пожирающий бумагу. И дело не только в обладании: синеглазого Кирка хочется видеть круглые сутки, хочется им дышать, впитывать, заботиться. Подсознанию наплевать на моральные качества капитана, на устав и директивы командования; подсознание жаждет обладать Кирком прямо здесь, на мостике, когда он ласково улыбается своему помощнику. Жаждет подхватить Джима на руки, унести к себе и попасть в его жаркую глубину, скоро, сейчас… Но воля вулканца сильна; он продолжает сидеть в лаборатории и спокойно проводить опыт. Дверь бесшумно отъезжает в сторону. — Добрый вечер, Спок! Ему не надо смотреть, кто это. Он слушает свой вздох наркомана, получившего дозу. И заставляет себя не реагировать. Но игнорировать тревожные симптомы невозможно. Да, так что поговорить стоило. Двадцать ноль — ноль. Кирк пристально рассматривает неподвижно стоящего у порога старшего офицера. Тот совсем не топчется, однако эта неподвижность выглядит именно так. — Проходи, Спок. Он скучал. Безнадежно. До зубовного скрежета. Как шестнадцатилетняя девчонка по своему первому парню — с бессоницей и мокрыми трусиками. До забытья — вот сейчас прямо на мостике — протяни руку и дотронься… попробуй еще раз! Пусть даже тебя отвергнут. Опять. Раньше, когда не случилось то, что случилось, можно было фантазировать. Но сейчас — то Кирк знал, какой горячий и сладкий язык у коммандера! Знал, что целуясь, тот постепенно берет на себя инициативу и становится агрессивен и одновременно заботлив. Что, лаская, он охватывает как наручниками тонкие кисти Джима…может слегка взять за шею в основании горла, тонко дозируя агрессию и наслаждение. И что после него вряд ли кто-то сделает капитана настолько… живым. А Кирку всегда было мало. И Спока мало. Но поговорить он, конечно, хотел не об этом. Они сидят за маленьким столиком, на котором нетронутые шахматы; совсем не смотрят друг на друга. Спок на краешке стула, и спина его настолько прямая, а лицо безжизненное, что сразу виден масштаб катастрофы. Кирк, напротив, преувеличенно расслаблен, дергает ногой и крутит в руках пешку… он резко вздыхает и в этот момент одновременно Спок начинает говорить. Пока он говорит, кроме важности смысла Кирк наслаждается его спокойным низким голосом, мягким светом тёмных глаз и даже тем, как Спок дышит, — глубоко и спокойно. Вулканец ощущает аромат кожи Джима и влажность его губ на расстоянии. Его эмоциям нужен контроль — и этим все сказано. — Джим, я пришёл в связи с одной догадкой, которая появилась у меня недавно, точнее, двадцать один час ноль семь минут назад. — так он начал беседу. Кирк замер: неужели его любимый зануда пришёл поговорить об очередном отчете — или?.. — Речь идёт о науке? — он разом сжег мосты. — Нет. Это личное. Сердце Джима забухало в грудную клетку, но он заставил себя смотреть в эти такие глубокие любимые глаза. — Я провёл несколько тестов… к сожалению их нельзя назвать полностью идеальными из — за необьективности условий, но… Кирк давно не видел, чтобы его помощник затруднялся подобрать слова. — В последнее время имеет место странная эмоциональная реакция на Вас. — У кого? — Кирк прикинулся дурачком. — У меня, — уши коммандера слегка позеленели. — Мною отмечался повышенный выброс эндорфинов и других знаковых веществ в Вашем присутствии вне зависимости от Вашего поведения и тем общения. Отсутствие же Вашей персоны в ближайшем доступе делает… гм… мою жизнь менее… — Менее счастливой, — подсказал Кирк. — Именно. — Неужели? — С вероятностью сто процентов. Я делал анализ крови. Пять раз. Кирк фыркнул. Чтобы разобраться в чувствах, Спок проводит среди себя эксперименты. Чудненько! — И что ты хочешь от меня? — нарочито грубо спросил он, подаваясь вперёд и пожирая упрямца глазами, — Над собой ставить эксперименты не дам! Я сразу показал тебе, что хочу твой большой вулканский… Чёрт… Кирк замолчал, взьерошил пятерней волосы. Спок на мгновение закрывает глаза, тщательно игнорируя мысленные картинки, подавляет желание спросить, откуда капитан узнал размеры, и сглотнул, стараясь оставаться в мире спокойствия и логики: — Зависимость может возрастать. В прогрессии. Возможно, это просто эмоции. Но интенсивность заставляет сомневаться. Если это… вид инфекции, Кирк? Мы должны провести ряд исследований, анализов; понять, является ли наша обоюдная… приязнь… следствием потребленной на планете пищи, содержащей неизвестные вещества, или же это… — Это что?! — взбешенный Кирк вскочил на ноги, опрокинув столик и фигуры и забегал по каюте, — следствие пищи?! Блять, Спок, это, наконец, невыносимо! Я добиваюсь тебя уже много лет; я никого так не просил, знаешь ли! Неужели так трудно понять, что неважно это, неважно, болезнь или не болезнь; почему ты хочешь меня, почему я так хочу тебя, — важно, что это есть, что это горит между нами… Он остановился, с отчаянием сжимая себя руками и глядя на упрямо наклоненную черную голову вулканца. Его трясло, и он с отчаяньем понимал, вслушиваясь в этот методичный голос, что попал. Ни разлюбить, ни изменить Спока он не в состоянии. Более того, тот также не одобряет собственный стояк по отношению к Кирку и согласен эксперименты проводить, лишь бы избавиться от зависимости. Зависимости. Вот именно. Если они — истинная пара друг друга… Лицо Кирка неуловимо изменилось. Оно было лишено всякого выражения. — Я отрицательно отношусь к любым экспериментам в эмоциональной и личной сфере. Считаю это не этичным. — Но это может повлиять на функциональность нашей работы как капитана и помощника! — выставил свой весомый аргумент Спок. Кирк нагло улыбнулся. — Если Ваши чувства мешают Вам работать, коммандер, то мне следует вынести Вам порицание. Мои эмоции — великолепная часть меня. Спокойной ночи, коммандер.